Интервью с «вампиром». Режиссер Владимир Кучинский: «Заявление об уходе из театра я написал. Но все же продолжаю работать»

Столичный театр опять получит «оплеуху» от театра провинциального. Национальная премия имени Шевченко за сцендостижения снова уплывает в регионы — во Львов, в театр имени Леся Курбаса, руководимый режиссером Владимиром Кучинским. Чуть раньше, как известно, этим же статусным поощрением увековечили донецких — муздрамтеатр (когда-то гордо носивший имя революционера Артема) за «Енеїду» Котляревского. Когда президент уже подпишет «премиальный» указ, то режиссер Кучинский (а также его актеры Олег Стефанов, Наталья Половинка, Андрей Водичев) получит Шевченковскую как бы «за выслугу лет» — за спектакли по произведениям Стуса, Сковороды, Платона, не один год прописанные в репертуаре. Уточню, в репертуаре элитарного, обособленного, лабораторного, почти культового, европейски-«продвинутого», очень ценимого эстетами-теоретиками… того самого театра, который может оскандалиться, лишившись руководителя. Заявление об уходе Кучинский написал. Но дверью не хлопает. Режиссер по ходу дела, наверное, пытается «зондировать» театральную почву в Киеве и даже в Донецке. Во всяком случае худруки крупнейших театров заманивают его то ли на временную, то ли на постоянную работу.

— Господин Кучинский, что стряслось? Почему опять бросаете театр на произвол судьбы? Это же не первый случай, когда то ли вы уходите или вас «уходят».

— Мы сейчас играем действующий репертуар — «Марко Проклятый», «Апокрифы», «Хвала Эросу». Но заявление об уходе я действительно написал.

— И его подписали?

— Подписали. Но я бы не стал эту тему драматизировать. И раньше было такое. Когда ставил «Вишневый сад» в Харьковском театре, то возникла неопределенная ситуация внутри театра. Теперь, мне кажется, возникла неоднозначная ситуация «извне». То есть то, что происходит вокруг…

— А что вокруг происходит? Мне рассказывали, будто вы «позарились» на статус Национального. Но ведь театр Курбаса — это лабораторный проект, мастерская, а не репертуарная «фабрика грез» с штатным расписанием в 300 человек.

— Не было речи о Национальном. Был разговор относительно академического. Но вы думаете меня интересует статус? Больше волнует вопрос финансового состояния — вечная проблема наполняемости кошелька.

— Это правда, что ваш актер Олег Стефанов несколько лет живет в гримерке?

— Правда.

— Одна знакомая львовская театралка, узнав о перспективах получения вашими артистами Шевченковской даже прослезилась: «Вот получат — и Олежек Стефанов хотя бы йогурт сможет себе купить!..» Ужас, конечно. Как они только столько лет за вас держатся?

— Они держатся за театр. За идею. Но я думаю, что иногда нужно отходить от театра, взяв на время некую дистанцию, чтоб самому понять: насколько ты им нужен? И чтобы поймать пасс с обратной стороны — от тех же актеров.

— А от чиновников пасс получить не хотите? Вы же когда-то во Львовской мэрии даже окна булыжниками громили, потому что город был равнодушен к вашему нищенскому бытию.

— Я три раза бросал булыжник в их окна. Два раза мимо, на третий попал. Разбил стекло…

— И что?

— Вызвали милицию. Отвезли в каталажку. Два часа отсидел. Потом выпустили. Что с меня взять? Но, по иронии судьбы, вышло так, что человек, который спровоцировал тогда мое отторжение от театра, сейчас даже содействовал нам в получении госпремии.

— Кто это?

— Не так важно.

— Лубкивский, что ли?

— Если знаете, зачем спрашиваете?

— Я знаю, например, что театр лоббировала и актриса Лариса Кадырова, которая у вас когда-то играла Раневскую в «Вишневом саде».

— Если «лоббировала» — спасибо… Кадырова замечательно играла в «Вишневом саду». И Ада Роговцева прекрасно в этой же пьесе у меня играла, но уже в Харьковском театре.

— Может, в Харькове она и прекрасно играла, но, помню, когда привезли ваш «Вишневый» в Киев, то хотелось уйти после первого действия — спектакль был вялый и безжизненный.

— А я соглашусь. В Харькове «Вишневый» шел на одном дыхании — на легком дыхании. Но приезжают харьковские актеры в столицу — и что-то разительно меняется. Они начинают «показывать», «представлять», «демонстрировать». Уходит воздух… И это объяснимо. Актеры, а в особенности провинциальные, они как сталкеры. Ходят в темноте своими лабиринтами, а тут — свет, возможность вспыхнуть в столице. Здесь и начинается «демонстрация». Но это не в осуждение актерам, которых люблю. Режиссер тоже «сталкер». Ходит, ищет свет в конце тоннеля. Поразительно другое. То, что «Вишневый сад» и сегодня стал для меня знаковой пьесой.

— Какой же знак возник на вашем пути в этот раз: «Проезд закрыт»?

— Может, это знак «Поворот запрещен». Потому что не нужно вилять, а двигаться туда, куда ведет Провидение. Так вот я, наверное, все-таки решусь продать свою львовскую квартиру и…

— ...И будете тоже жить в гримерке? Или переедете к Ступке, который вас приглашает на работу?

— Нет-нет. Я думал насчет Киева и насчет обмена даже... Но вряд ли это случится. Я хочу обустроить подо Львовом свой вишневый сад…

— Так вы «в роли» Лопахина, который покупает или «в роли» Гаева, который теряет?

— Скорее в роли Трофимова, который надеется. Подо Львовом есть замечательное место — Глинная Навария. Там несколько старых дач, остались трухлявые вишни. Я со своими студентами (у меня актерский курс во Львовском университете) приехал туда и говорю почти как Лопахин: «Берем топоры, рубим вишни, старые деревья свое отцвели — время новым стволам и кронам». Они попытались... Потом остановились, как вкопанные. И я понял: не могу призвать их рубить сад. И не смог.

— А разве не больно рубить под корень родной театр, бросая заявления об уходе? Вы же фактически предаете артистов, которые даже не в состоянии купить пакет йогурта. Вы сами же и создали не только театр-лабораторию, но и «театр-коммуну»: вместе живем (в переносном смысле), вместе играем, вместе постигаем бездны Платона или Сковороды…

— Предаю? Но когда я вижу, что люди не могут без меня, сохраняя свою духовную и даже территориальную целостность, то я ведь возвращаюсь. Я люблю этот театр, это здание, которое пропитано театральным воздухом. Ведь здесь в разное время оказывались такие видные отечественные режиссеры, как Данченко, Шулаков, Виктюк, Резникович. Но ведь и жизнь не стоит на месте. Сегодня многие двери открыты. И потом не я решаю, а многое решается за нас. Я очень люблю одну притчу. Летит стая, впереди — вожак, спрашивается: кто кого ведет вперед? Так вот стая ведет вожака, а не наоборот.

— Ну это все философские оговорки.

— Но театр, и искусство вообще, должны существовать «вопреки», а не «благодаря».

— Почему обязательно «вопреки»? Гете разве в рубище ходил, создавая «вопреки» кому-то «Фауста»: процветал, «был вхож» и на его даре это не отразилось. Я понимаю, что Гете — притянутый за уши пример. Но все же, неужели за столько времени нельзя было найти мецената для театра, чтоб актеры в гримерках не мерзли?

— Нельзя. Правда, приходил один человек за все время существования нашего театра, приносил в свертке деньги для нас. Вот и все! Больше никто. Театр — коллективное творчество. У нас играют и профессиональные актеры, и студенты. Кто-то на полставки работает. У нас театр не самопоказа, а самопознания. И этот театр дает возможность сохранить многомерность пространства как в себе, так и в Театре вообще.

— Может, все проще? Может, ваши метания просто от того, что устали — и от нищенской жизни устали, и от того, что спектакли видит узкий круг людей?

— Если устаю, то спасают молодые... Я не мыслю себя без, в хорошем смысле, энергетической подпитки от молодых актеров, от студентов… Словно бы с них что-то считываю. Социум забирает у меня энергию, а я ее нахожу в общении с новыми людьми и очень благодарен ректору Львовского университета за то, что помог реализовать идею с актерским курсом. Теперь у меня обучаются не только львовские студенты. Многие, кстати, из Донецка. Убежден, что восток и запад должны обмениваться творческой энергией — иначе застой, стагнация.

— Может, вы энергетический «вампир»? Хотя, конечно, каждый одержимый режиссер по своей сути (и квалификации) — «вампир в степени».

— Один наш актер, кстати, действительно однажды назвал меня в шутку «вампиром»... Когда несколько лет назад мы гастролировали в Киеве — в помещении ТЮЗа на Липках. И тогда я вдруг ощутил, как меня тянет на сцену. И именно в тот момент, когда вызывают на поклоны, на аплодисменты…

— Вы что, Виктюк? Он может кланяться по полчаса после спектакля.

— Нет-нет. Я всю жизнь не любил и поклоны, и все остальное. Но тогда опять-таки ощутил особую волну энергии, без которой режиссеру трудно. Это энергия зрительской отдачи. Я понял, что мне этого очень не достает…

— И уже тогда вы надумали передислоцироваться в Киев?.. Не я первый заметил, что в столице явно наблюдается некая «галицкая театральная экспансия». То тут, то там, то на Крещатике вижу ваших артистов. Практически перебазировалась в Киев из Львова вместе со своим «Театром у кошику» талантливая Ирина Волыцкая — она под крылом у Нелли Корниенко. Раньше от вас ушел очень хороший артист Олег Драч…

— Недавно переехала в Киев и наша Оксана Цымбал… Но это, наверное, нормально.

— Что ж тут нормального? Вы голосовали за «Так!», чтобы скорее переехать в центр, а любимый Львов оставить на откуп непонятно кому, лишив его подлинного творческого воздуха?

— Но ведь и это поиск новой энергии. Многим нужны новые энергетические вибрации.

— Надеетесь ощутить эти «вибрации» в Киеве? Впрочем, возможно... Киевские режиссеры уже так обленились, что превратились в лоснящихся жирных котов, забывших, когда в последний раз «мышей ловили». Один лишь Михаил Юрьевич, рыцарь бедный, все репетирует, репетирует…

— Почему вы думаете, что я так стремлюсь именно в столицу? Я вот и в Донецк приглашен.

— К Марку Бровуну?

— Да. Если смогу — помогу им… Донецкий театр заинтересован выстраивать украинскую репертуарную линию.

— А Ступка вам, кажется, предложил поставить в Киеве спектакль о жизни Ивана Франко? Это будет «датская» постановка?

— Что такое «датская»?

— Не знаете? Когда в годы советской власти нужно было приурочить репертуарный спектакль к юбилею деятеля или общественной круглой дате, то подбирали название, а кулуары эту работу называли «датской».

— Ступка вначале предложил одну любопытную пьесу. Но потом, когда мы встретились, я сказал, что лучше буду сам искать и драматурга, и драматургию. Для меня важен Франко как личность. Интересна точка опоры в этой личности. Потом возник Клим, который приехал во Львов, и мы закрылись на десять дней в моей квартире, обложились двумя десятками томов Франко и стали работать… Родилась пьеса. Клим написал прекрасный текст. Он нашел во Франко ту самую точку опоры. И точку отсчета. Для меня ведь Франко как Достоевский: это человек радости, а не мрака, как многие полагают…

— Достоевский и радость? Это же не КВН.

— А как возник спектакль «Забавы для Фауста»? Через радость Достоевского. Может быть, скрытый как для внешнего взгляда юмор большого писателя… Похожая история была и с Шевченко, когда готовили спектакль по его произведениям вместе с Оксаной Цымбал. В Шевченко открылось столько радости, столько азарта, что мы летали на крыльях во время репетиций.

— Странно с этим соглашаться, понимая, сколь много муки и в произведениях Шевченко, и в его жизни. Радостного там все-таки меньше, чем вы режиссировали.

— Но трагедия — это ведь не только печаль, трагедия — это и очищение. Катарсис. А катарсис возникает как радость и как искупление за ту самую муку. И Шевченко, и Достоевского, и Франко на свете держало жизнедеятельное, а значит, радостное начало. Иначе бы ничего не было — ни их произведений, ни этих судеб. Из одной печали никогда ничего не родится.

— У Чайковского и многих других рождались великие вещи далеко не в «радостные» периоды жизни. И Леся Украинка «стояла і слухала весну» в минуты трагического недуга…

— Но трагедия — это метафизическое явление. Это тоска по утраченному раю. Именно раю. В комедии должно звучать трагедийное, а в трагедийном —радостное…

— Хорошо-хорошо... Вот если бы вам предложили на выбор две роли — Фауста и Мефистофеля, кого бы сыграли? Кто вы сами по сути?

— Не знаю. Это касается темы древа познания. Это особая история и отдельный разговор.

— А у вас не возникает рискового желания на время оставить свою «келью», отрешиться от театра ради театра и поставить «на зло врагам» и «радость кошельку» что-нибудь бравурно кассовое?

— Повторюсь, с кошельком у нас всегда проблемы. Но шло время, и в какой-то момент я решил сделать поворот от чувственно-игрового театра к театру медитативному. Это было связано и с методологиями, которые мы воплощали, и со школой Гротовского, с которым мне посчастливилось встретиться. Тогда я попросил адаптировать для сцены диалоги Григория Сковороды. Именно он почему-то был нужен мне в тот момент. Актеры сомневались. Им было непросто входить в новое пространство. Некоторые были предвзяты: дескать, никто это не воспримет. И вот если говорить о кассовых сборах, то именно тот спектакль по Сковороде оказался неожиданно востребованным. Публика штурмовала театр. У директора покупали и перекупали билеты. Как это произошло и почему это случилось? — Я не знаю. Похожая история была и с Платоном. Мало кто верил в мою идею. Но «Хвала Эросу» нас «кормит» почти два года. Так что «кассовый спектакль» — относительное понятие. Недавно был в театре имени Ивана Франко на спектакле «Саломеа». Очень интересная постановка: действие решено через пластику, хореографию. И полный зал! Я вообще считаю, что Ступка делает прекрасные и правильные вещи, обогащая театр такими постановками. Я просто влюблен в него за эти качества.

— А то, что его без конца пинают за эти же «качества»? Это как, ничего?

— Знаете, когда-то один известный режиссер сказал: «Что-то нас очень стали «любить» — значит, в театре что-то не так». Поэтому, на мой взгляд, будущее само определит, что наносное, а что вечное в этих историях.

— Почему вы не пускаете в свой театр никого из приглашенных режиссеров? Ревность? Нет достойных?

— Были бы средства... А так я всегда рад открыть дверь художнику. Только понять не могу, как возник и закрепился миф, будто я «никого не пускаю». С Владом Троицким мы говорили, чтобы он приезжал ставить. Другой вопрос — чем ему за это платить. Я Владу говорю: «Извини, ты сам должен быть и продюсером своей работы». Похожая история была с Андреем Жолдаком. Он приглашал меня к себе в Харьков. Мы общались. Потом он вроде бы с обидой: «Ти був у мене в театрі, а мене до себе не запрошуєш!» Я ему: «Андрію, та я ніколи не думав, що тебе приваблює можливість поставити у маленькому театрі маленьку виставу майже безкоштовно! Тоді як мені завжди здавалося, що тебе приваблює можливість пробити стіну в театрі Франка…»

— Почему «пробити»? Разнести ее «бульдозером» со всеми вытекающими отсюда карьерными последствиями…

— Но для меня было действительно неожиданно то, что Жолдак хотел у нас ставить. Каждое поколение режиссеров должно находить общий язык, должно чувствовать время и себя в этом времени. Когда-то нам говорил об этом Анатолий Васильев. Мне повезло с педагогами. Марк Захаров, например, в шутку в ГИТИСе говорил: «Не может быть полноценного режиссерского курса, если там нет полномочного украинского представительства!»

— А что вам дал Гротовский?

— Это целая «диссертация». Он убедил меня в мысли, что в театре всегда должны быть интересны только люди…

— Интерес этот со временем не перерос в отвращение к ним?

— Нет. Ведь это знание о человеке.

— Но ведь знания умножают печаль?

— Ну…

— Я все-таки не могу угомониться в связи с театральной ситуацией во Львове. Разве она не эсхатологична? Театр армии закрывается. Театр «Люди и куклы» сгорел (или подожгли?). Вы пишете заявление об уходе. Недавно общались с режиссером Волыцкой, так и она без оптимизма: в огромном городе не могут найти крошечный угол для хорошего театра, а для кабаков находят. Одни уезжают, другие никак не доедут. Покуда шел пешком из оперного в гостиницу «Львов», думал, что на пятую по счету просьбу рычащим голосом: «Дай закурить» — уже не отвечу никогда… Почему так стремительно испаряется во Львове интеллигентная аура?

— Думаю, еще возникнет и энергия возрождения. Я сейчас затеял один проект — «Карнавал во Львове». Карнавал, который должен оживить город и втянуть в свою стихию тех, кто чувствует себя внутри этого города «чужим». Львов очень структурирует мозги. Это особая архитектура и особая атмосфера. Но факт и то, что много людей отсюда за последнее время уехало — и в столицу, и за границу на заработки. И сюда приехала провинция, она приспосабливается на этом пространстве. Почему я говорю о карнавале? Потому, что хочу помочь им ощутить образ вечного Города. Не уверен, насколько я хороший режиссер, потому что очень люблю актерство — именно эту бесконечную карнавальность, маскарад... Но еще я люблю и педагогику. И просто люблю читать Книгу Бытия… Иногда, читая ее, думаешь, что именно ты сделал такой-то шаг. А нет, все не так — это за тебя его сделали.

Претенденты

Комитет по Национальной премии Украины им. Тараса Шевченко определил претендентов на получение премии за 2005 год. Кандидатуры на присуждение Шевченковской премии поданы на утверждение президенту Украины. Помимо представителей Львовского театра имени Леся Курбаса (Кучинского, Стефанова, Половинки, Водичева) в списке претендентов на получение премии также художник Евгений Безниско, за серию иллюстраций к произведениям Ивана Франко; писатель Григорий Гусейнов, за художественно-документальное жизнеописание в 9-ти книгах «Господні зерна»; писатель Игорь Качуровский, за книгу «Променисті сильвети»; поэт Анатолий Кичинский, за книги стихов «Пролітаючи над листопадом», «Танець вогню»; художественный руководитель, главный дирижер Национального ансамбля солистов «Киевская камерата» Валерий Матюхин, за музыкально-художественный проект «Музика від старовинних часів до сьогодення»; руководитель проекта Владимир Недяк, за иллюстрированную историю «Україна — козацька держава»; кобзарь-лирник Василий Нечепа, за концертную программу «В рокотанні, риданні бандур»; публицист Анатолий Погребный, за публицистическую трилогию «По зачарованому колі століть», «Раз ми є, то де?», «Поклик дужого чину»; искусствовед Зоя Чегусова, за альбом-каталог «Декоративне мистецтво України кінця ХХ століття. 200 імен».

Досье

Львовский театр имени Леся Курбаса создан в 1988 году Владимиром Кучинским и группой молодых актеров, которые решили стать последователями Курбаса, создавшего в 1918 году свой театр. За время работы театр, руководимый Кучинским, стал одним из самых заметных в стране и за рубежом. Театральная критика отмечала их спектакли «Благодарний Еродій» по Сковороде, «Між двох сил» Винниченко, «Апокрифи» по Лесе Украинке, «Сни» и «Забави для Фауста» по Достоевскому, «Хвала Еросу» по Платону, «Марко Проклятий або Східна легенда» по произведениям Стуса. Театр презентовал украинское искусство на фестивалях «Сибиу» (Румыния), «Контакт» (Польша), «Бутринти» (Албания), «Стоби» (Македония) и многих других. Львовский театр стал лабораторией для разработки особых театральных методик и тренингов актерской психофизики. Сотрудничали с центром Ежи Гротовского, Школой драматического искусства Анатолия Васильева. Театр Курбаса один из редких образцов отечественного интеллектуального театра.