Глаза Киры Муратовой. Оператор «Мелодии для шарманки» рассказал «ЗН», почему уехал из Украины и о «светлом будущем» Одесской киностудии

Новый фильм Киры Муратовой с успехом был показан в основном конкурсе 31-го Московского международного кинофестиваля. И получил там немало поощрений от кинопрессы, а также приз «За лучшую женскую роль» (юная актриса Лена Костюк). Оператор картины — Владимир Панков. Он же снимал культовую (или знаковую, как хотите, так и назовите) ленту Киры Георгиевны «Астенический синдром» (1989). А затем, после перерыва — спорный фильм «Два в одном» (2007). Таким образом оператор-виртуоз Панков — «человек Муратовой». О которой мы с ним и говорили. Затронули, разумеется, не только нашумевшую «Мелодию для шарманки», но и общие проблемы украинского кино, которые для этого мастера небезразличны, ведь именно в Украине он когда-то начинал свою профессиональную деятельность.

— Владимир Михайлович, творчество Муратовой боготворят профессионалы. Но к ее фильмам с опаской относятся простые зрители. Они говорят — и «гений», и «творческий уникум», порою даже «режиссер-шизофреник». Какое из этих определений, на ваш взгляд, наиболее подходит Кире Георгиевне?

— Сколько ни работал с ней, постоянно что-то для себя открываю. Она неожиданный режиссер. С ней всегда сложно… Ей кажется, то, что она просит сделать и в результате получается, всем понятно. Но это не так. Мне обычно вначале вообще ничего не понятно. И только постепенно, стараясь во все вникать, замечаю: то, что мне казалось глупостью, вовсе не глупость. По крайней мере, для меня! Для тех, кто не хочет разобраться, все может так и остаться неясным. Но кому нужно — поймет.

Странно с ней работать, но интересно. В ней, конечно же, при­сутствует какой-то выворот видения, своеобразие, а главное — она умеет добиваться передачи задуманных ощущений на экране. Да, гений… Злой? Вряд ли.

— «Мелодию для шарманки» вы снимали в самых шумных местах Одессы и Киева, в том числе и на вокзале… А как сегодня люди реагируют на съемочный процесс? Небось, привыкли уже к особенностям?

— Кино, как праздник, всех привлекает. И Муратова интересна всем. Хотя и говорят, что последние ее работы не все смотрят. Что бы о ней ни говорили, я вижу, как всегда идут ей навстречу, посторонние люди радостно дают добро на место, помещение для съемок, любые пожелания ее учитывают. Или те же актеры… Она ведь выбирает довольно «дорогих». Но для Киры они готовы делать послабление.

Возле нее всегда кто-то крутится, кто-то к ней липнет. Она как магнит притягивает к себе нахальных, необычных людей. Причем чем более бесцеремонный человек, тем он больше ее привлекает. Она не любит скромных, стеснительных. Они ей неинтересны!

— Трудно быть «человеком Муратовой»? Если да, то в чем трудности?

— Она же не сразу начала работать со мной. Думаю, если бы это было возможно, так и работала бы с Юрием Клименко. Мы все начинали на Одесской киностудии. У него была московская школа. а она, как известно, отличается большим качеством. В Одес­се имело смысл учиться только у Юры. Он всегда был немногословен. Никогда не узнаешь, что и как он делает. Его потрясающие операторские работы вызывали не только мое любопытство. Не знаю, то ли он заболел, то ли что-то случилось, но Кира Георгиевна вынуждена была в дальнейшем снимать фильмы с кем-то другим.

В 1989-м она пригласила меня в сложную картину «Астени­ческий синдром». Потом сказала: «Это отличается от всего того, что я снимала раньше!». Эта первая наша совместная работа была самой трудной. Выглядело это жесткой борьбой. Она не выносила, когда камера начинала двигаться без ее указаний. Она же очень статичный режиссер. Ей казалось, что любое движение — это нарушение ее замыслов.

Потом мне пришлось уехать. И она работала с Геннадием Ка­рюком. Но он все время ускользает. Не только потому, что с ней сложно, а и потому, что с ней больших денег не заработаешь. На украинское кино мало денег выделяют. От картины к картине я предлагал некое «движение». В «Мелодии для шарманки» двигается все.

— В «Шарманке» основную «мелодию» ведут дети. Как они себя проявили на площадке? Светит ли кинобудущее этим ребятам…

— Дети замечательные. Не зря она так долго их выбирала. Кира Георгиевна вела себя с ними как со взрослыми. Даже, пожалуй, жестче. Очень властно. У нас возникли проблемы с одним молодым человеком… На площадке у него стали проявляться звездные привычки: он разворачивался и заявлял, что играть не будет. И началось это не сразу, а после того, как часть картины уже отсняли. Говорил: «Будете терпеть!». Были моменты, когда Муратова довольно громко с ним разбиралась: «Все! Надоело! Закрываем картину!».

Случалось, из-за этих фокусов по полдня простаивали. По­том молодой человек понял, что никаких скидок на возраст не будет. Я, например, сразу, едва он начинал вредничать, делал вид, что ничего не замечаю. Дети это поняли. Зато режиссеру могли сказать: «Кира, я буду делать только так». Она заводилась: «Стоп! Мне так не надо!» И показывала снова и снова.

В результате дети играли, как хотела Кира Георгиевна. Сыграли прекрасно, особенно это чувствуется в длинных кусках. Это как раз то, что и взрослым трудно дается. На мой взгляд, есть и проко­лы. Но она не хочет их видеть… В одном из дублей я почувствовал детскую наигранность. Смот­рю — и не верю! Я бы этот дубль ни за что не выбрал. Ей в этой «фальшивой неправильности» видится что-то свое — приятное.

— Вы, наверное, сталкиваетесь и с особыми просьбами актеров-звезд? Особенно актрис… Рената Литвинова или Нина Русланова, небось, просят о выгодном для них ракурсе, свете?

— Нет! Это все работа Киры Георгиевны. Она внимательно относится к костюмам, гриму, свету. Мучительно долго ищет то, что нужно. Пока не перепробует массу вариантов, не успокаивается. Бывает, проходит не один месяц. Не случайно у нее актеры переходят из картины в картину. Мы между собой называем их «придурками». Не со зла, а как комплимент. Она их очень любит. Это актеры, которым она доверяет, которые удовлетворяют ее понимание работы в длинном куске. Я смотрел фильм на фестивале: Русланова, Табаков, Литвинова замечательно свои эпизоды вытянули. Просто порадовался за всех! Так что они работают у нее на все сто. И я бы никого из них не назвал капризным, скорее очень деликатными.

— Наблюдая на площадке за Литвиновой, можете безоговорочно утверждать, что эта актриса истинная «икона стиля»?

— Мне кажется, она исключительно хороша только для Ки­ры. Ни разу не слышал, чтобы они что-то долго обсуждали. За­мечал, что Руслановой она начинала что-то объяснять, но та ей отвечала: «Сама все сделаю!». А Рената устраивает ее такой, какая есть. У нее необычная манера двигаться, артикуляция губ, плавность изгибов локтей, томность поворотов головы, необычные взгляды. Вроде все делает просто, но в то же время выглядит это своеобразно. Она вся такая загадочная… Для Киры ее индивидуальность — бальзам. Кире всегда кажется, что Литвинова точно попадает в характер. Хотя фильмы-то и героини разные, а интонация, с которой они разговаривают, почти не отличается.

Литвинова, кстати, и в жизни такая. Я не собирался идти на фестивальный просмотр. Отказы­вался до последнего. Ну, пришел в чем был: в черной рубашке, белых брюках и сандалиях. Никто и слова не сказал. Только Рената, увидев меня, отчитала: «Как ты мог?» Устроила настоящую «раздачу» в своей плавной манере.
Я-то привык, что оператора никто не видит.

— Московская пресса оказалась очень благосклонной к вашей картине. А как реагировал зри­тель во время московского фестиваля? Фильм ведь довольно продолжительный?

— Обычно на ее картинах те, кому не нравится, уходят. В основном не выдерживают продолжительности. Фильмы у нее дейст­вительно длинные, как мно­гие считают — растянутые. «Ме­лодия для шарманки» — не иск­лючение. Я знаю, что она пыталась ее сократить. Но когда есть материал, который ей нравится, она ни от чего отказаться не может. В этот раз, несмотря на то, что фильм длинный, люди из зала не уходили! Мне показалось, хорошо приняли. И аплодировали во время показа. И смеялись. И тишина трагическая стояла в зале.

— Кроме муратовских картин, вы много работаете в телевизионном кино. А с кем из серьезных режиссеров (кроме Киры Георгиевны, естественно) вам хотелось бы поработать над большим прокатным проектом?

— С тем, с кем я вошел в эту профессию. Я начал работать в 80-е годы с Игорем Минаевым. Мы одновременно закончили Киевский театральный. Дружим со студенческих лет. Мне понятны все его желания и привычки. Мы одинаково чувствуем и видим «картинку». Ему не нужно ничего объяснять. Хотя он обладает сильной режиссерской индивидуальностью.

Один у него недостаток — мало снимает. Сейчас пытается найти возможность снять фильм о Чайковском. В сценарии больше фигурирует жена композитора, но в этом и заключается замысел. Идея — рассказать о великом композиторе через его окружение. Жену должна была играть Изабель Юппер — сорвалось. Хороший режиссер, но такая у него судьба — ничего легко и быстро не дается. А жаль. Это как раз тот случай, когда деньгам предпочитаешь удовольствие работать с определенным человеком. Каждый фильм, снятый с ним, для меня — событие. С Кирой — тяжело. Но тоже есть о чем вспомнить. Это лучшие периоды в жизни, когда чувствуешь, что рядом с личностями занимаешься настоящим делом.

К примеру, недавно снял с режиссером Мухамедовым двенадцатисерийный фильм «Катя», о войне. И режиссер толковый, и работать приятно. Мы оба понимаем, как можно сделать лучше, но нет такой возможности: в сериале другая скорость. Самое страшное в сериалах — то, что теряется понятие об искусстве кино. С кем бы я ни работал, стара­юсь, чтобы меньше оставалось простора для разговоров. Можно сохранить дух кино и в сериалах, нужно давать их делать режиссе­рам кино, профессионалам. Кино — это школа. Она требует мозгов, образности, индивидуальности. Совсем другая радость.

— Между вашим «Астени­ческим синдромом» и картиной «Два в одном» — пропасть… Длительная пауза! Что вы делали в 90-е? Как на хлеб зарабатывали?

— Перестроечный период был для меня тяжелым еще и потому, что отец болел… Я делал все возможное, чтобы поддержать родителей. Поехал в Париж. Снял с Ми­нае­вым фильм «Наводнение». По­том диплом какой-то снял, рек­ламу. Но этого было настолько мало... Приходилось подрабатывать ремонтом квартир. Между ними радовался всему тому, что возвращало меня к профессии — трем документальным фильмам с французами. Но съемочный период про­ходит быстро, а я не мог дол­го ждать. Возвращался к ремонтам. Семью кор­мить нужно было. Поэтому жил то там, то в Москве. Заработаю что-то — еду домой. Так продолжалось лет восемь. Где появ­лялась возможность снимать, там и был. Хотя летать из одной страны в другую — тоже очень дорого.

— А как сегодня в Москве?

— Это единственное для меня место, где можно остаться в профессии да еще и прилично зарабатывать. Начал с режиссером Юрием Кузьменко с сериала «Даль­нобойщики». Купил квартиру. Гражданство принял. В Москве у меня постоянно работа…

— Традиционный, а может, и риторический вопрос напоследок… Есть ли светлое будущее у украинского кино? Вы ведь знаете, что у нас происходит, что и кто снимает?

— К сожалению. Может ли быть кино в государстве, в котором поощряется очевидное воровство? Одесскую киностудию продали ведь не без ведома государства? А куплена она хитро, чтобы распродать по кусочкам. Земля — в центре города, да еще и у моря, должно быть дорогая, но спрос будет.

И как не стесняются так наг­ло обворовывать и обманывать свой народ! Одесская студия давно уже ничего не снимает. И даже никого не обслуживает. В ее уставе только один из тридцати девяти пунктов гласит о том, что можно снимать кино. Часть киностудии Довженко, по некоторым версиям, уже продали. И что, деньги от продажи на кино пошли? Практически все, что сни­мается в Украине, снимается за московские деньги. Просто стыдно! Профессионалы вынуждены уезжать из страны, потому что идет сознательное разрушение киноотрасли. При этом создают какие-то «фестивали». Зачем? Разве есть что показать? Большая страна с прекрасными кинематографическими традициями — без кино… Стыдно, ужасно.