ЕСЛИ МУЗЫ ДРУЖАТ С ТЕХНОЛОГИЕЙ

Несколько лет я наблюдал за удивительным превращением. Сначала недалеко от нашего дома — на углу улиц Шелковичной и Дарвина — поднялась вполне стандартная коробка очередной жилой многоэтажки. Но почему-то здание не достроили, и много месяцев оно смотрело на город пустыми глазницами окон. А потом началась реконструкция. Вполне стандартное сооружение стало видоизменяться, хорошеть, принимать необычные формы. А в результате… Можно смело сказать, такой второй дом в столице трудно сыскать. Сегодня здание на Шелковичной, в котором размещаются офисы различных фирм, стало своеобразной визитной карточкой нового Киева.

Одним из главных авторов этого сооружения является известный зодчий, действительный член Украинской академии архитектуры, заслуженный архитектор Украины Александр Комаровский. Сегодняшний разговор с ним касается застройки центра столицы, которую украшают многие дома «от Комаровского».

— Обычно, начиная беседу с архитектором, интересуются, какие здания сооружены по его проектам.

— Боюсь, вам покажется странным, но о своих работах говорить не люблю. Более того, иногда прохожу мимо таких домов с чувством глубокого сожаления о несбывшемся. Хотя я реалист и хорошо понимаю, что в наших суровых условиях сделать большее часто попросту невозможно. На Запорожском автозаводе (при всем уважении к его коллективу) нельзя выпускать «Мерседес» или «Крайслер». Ошибается тот, кто думает, что в архитектуре все делается очень просто: мол, были бы чертежи да кирпичи, а остальное приложится. Кроме современных технологий, здесь есть еще одна сторона, которая намного сложнее, — творчество. Но каким бы оригинальным и самобытным ни был проект, все решается на стройплощадке. Если заложенные в нем технические и технологические идеи остаются лишь на бумаге, получается только красивая оболочка, да и то не всегда. По сложности я мог бы сравнить современную архитектуру с человеческим организмом. Поверьте, это почти не гипербола. Не трудно понять, что в наших нынешних условиях соединить обе составные в единое целое очень непросто.

— Как же в таком случае вам удалось (да еще при реконструкции) превратить гадкого утенка в прекрасного лебедя? Я имею в виду здание на Шелковичной.

— Там пришлось выпутываться из создавшегося не по нашей вине сложного положения. Готовый каркас, конечно, сильно связывал руки. Но тем интереснее было работать. Появились азарт, если хотите, даже своего рода кураж, желание доказать, на что ты способен, создать что-то из ничего. Но, ясное дело, все задуманное было бы нереальным без серьезной поддержки заказчиков. Эти люди в нас верили, а главное, хорошо понимали смысл и задачи архитектуры.

— И предоставили самые современные строительные материалы, — судя по отделке здания, импортные?

— Да, это был тот редкий случай, когда архитектор мог выбирать, а наша бедность не связывала руки. В результате внутренняя начинка сооружения вполне соответствует его внешнему облику. Там нет ни одной плохо действующей системы. За их работой следит (назовем его так) бортовой компьютер. Эта технология для нас новая, но ее уже широко используют во многих развитых странах, и в частности США. Что же до интерьера, то здесь подход был таким: максимально использовать возможности существующего каркаса и данную градостроительную точку — здание стоит на горе, его хорошо видно с окружающих улиц. Кстати, вопрос о доминантах стал у нас в последнее время камнем преткновения. На всех архитектурных советах, обсуждениях и совещаниях только и слышишь: тут нельзя строить высотные сооружения и там тоже нельзя. Но никто никогда не говорит: а вот тут такое здание поставить можно. Конечно, это во многом зависит от интуиции и таланта архитектора. Но строгие запреты, равно как и всевозможные спекулятивные соображения, в подобном деле недопустимы. Архитектура и конъюнктура — понятия несовместимые.

— У нас уже много лет ломают копья по поводу застройки исторической части города: можно ли по соседству с Софийским собором или оперным театром размещать высотные гостиницы и современные офисы. По-моему, это типичный случай, когда разговорами подменили дело. Сколь-нибудь удобоваримой концепции до сих пор нет. Как вы относитесь к довольно популярной в некоторых кругах идее законсервировать исторический центр Киева?

— Однозначно отрицательно. Консервация — это застой. Конечно, сочетать старое и новое — большое искусство. Город, как всякий живой организм, должен развиваться. И в начале третьего тысячелетия нельзя строить так, как это делали наши деды и прадеды. Мне кажется, тут и спорить-то не о чем.

— Тем не менее еще как спорят! До хрипоты. И коль речь зашла о доминантах, как вы считаете, можно ли поблизости от Национальной оперы разместить высотный отель «Хилтон», интересный проект которого создал архитектор Алексей Бриль?

— Данный вопрос многими в нашей среде сегодня воспринимается чуть ли не как провокационный. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: рядом с лаврской колокольней или, скажем, Софийским собором высотку строить противопоказано. Сие, пожалуй, ясно любому нормальному человеку. Но это отнюдь не значит, что доминанту нельзя поставить, скажем, в километре от Лавры. Тут вполне возможны подобные точки. И в таком случае станут гармонично восприниматься и лаврская колокольня, и высотное здание. Единственное условие — все должно быть хорошо выверено и градостроительно обосновано. Это касается и многоэтажной гостиницы в районе Национальной оперы. Тут очень многое зависит от вкуса и таланта архитектора. Здание, задуманное Брилем, безусловно, украсило бы центр Киева.

— Но центр — не только Крещатик, Владимирская или Пушкинская. Почему нельзя размещать высокие здания, например, на улицах Саксаганского, Антоновича или поблизости от Национального спортивного комплекса «Олимпийский»?

— Думаю, это бы не противоречило градостроительной логике. В архитектурном бюро, которым я руковожу, создается проект крупного доминантного центра в районе «Президент-отеля». Мы предлагаем разместить здесь несколько высотных зданий (в 30—40, даже 50 этажей). Такие сооружения тут вполне уместны. Высотки пониже ростом можно возвести рядом с НСК «Олимпийский». Они тоже гармонии не нарушат.

А вообще нужно признать, что в минувшие годы в отношении доминант нашим градостроителям подчас явно изменяло чувство меры. Что было, то было. И когда члены Общества охраны памятников говорят о подобных просчетах, с ними трудно не согласиться. Но ревнители традиций тут же начинают требовать, чтобы такие многоэтажки непременно снесли. Мне в подобном случае хочется сказать: да полноте, господа, они уже стали частью нашей истории. Почему бы некоторые из таких сооружений не привести в нормальное современное состояние, не сделать их более завершенными архитектурно, не поддержать, как выражаются в нашей среде, более низкими «всплесками»?

Что же касается Дома торговли на Львовской площади, то я тут вижу потенциальную возможность создать более интересную, мощную инфраструктуру — некий центр в центре города, подобно тому, как поступили в Париже, Лондоне и некоторых других европейских столицах. Но вообще должен сказать: мне очень не нравится, когда посыпают голову пеплом и заявляют, что до нас все было плохо, а предшественники строить вообще не умели. Это несправедливо. В Украине работали великолепные зодчие — Малиновский, Добровольский, Каракис, Примак… Просто они жили в другое время и пели иные «песни».

Недалеко от парка Славы находится гостиница «Салют», которую я считаю трагедией талантливого Авраама Милецкого. Задуманное им оригинальное здание совершенно недопустимым в нашем деле волюнтаристским методом было срезано по высоте. Да и не как-нибудь, а на целых две трети. Если бы оно осталось таким, как его спроектировали, площадь Славы и весь окружающий район воспринимались бы совсем по-другому.

— Уже почти двадцать лет продолжаются споры вокруг застройки старой части Крещатика — между улицей Богдана Хмельницкого и бульваром Шевченко. Одна из концепций рассматривает отрезок главной улицы как некую историко-культурную зону — своеобразный уголок дореволюционного Киева. Однако старые здания явно выпадают из ансамблевой застройки конца 40-х — начала 50-х годов.

— Насчет их несоответствия я с вами согласен. Многие из этих домов по сути очень провинциальны.

— Но ведь до революции так выглядел весь Крещатик.

— Вы ошибаетесь. Тут были и более капитальные здания — такого же масштаба, как, например, некоторые дома на улицах Архитектора Городецкого, Грушевского и Пушкинской. А вот 2–3-этажные сооружения и в 1910 году, когда их решили реконструировать и надстроить до 5—7 этажей, выглядели устаревшими и провинциальными. К сожалению, до революции осуществить это так и не удалось. Хотим мы того или нет, но от перестройки старого квартала не уйти. Несколько лет назад проведен специальный конкурс, на который были представлены талантливые работы. Авторы некоторых из них предусматривают сохранить ряд старых фасадов, но, конечно, радикально реконструировать сами здания, а также трансформировать внутренние межквартальные территории.

— Как вы относитесь к предложению обновить зеленый наряд главной улицы Киева, а проще говоря, срубить старые каштаны, которые летом закрывают фасад Крещатика. Вам не жаль роскошных деревьев, украшавших проспект несколько десятков лет?

— Я бы сказал по-другому. Подобную среду нужно формировать. Каким именно образом, не знаю. Но я был в Гренобле, где растут такие же каштаны, как в Киеве. Там их с 8–10-летнего возраста начинают подрезать. Вывод сделайте сами. Но в любом случае такой архитектурный ансамбль, как на Крещатике, не может быть закрыт зеленью. Деревья должны играть здесь второстепенную роль.

— Однако подобная идея вряд ли придется по душе киевлянам. Боюсь, тому, кто примет такое решение, не поздоровится…

— Горожанам следует объяснить, почему это необходимо, сообщить, что посадят взамен, рассказать, как будет выглядеть главная улица. Тем не менее, не посоветовавшись с жителями города, вырубать старые каштаны я бы не стал.

— В последние годы в исторической части Киева появилось немало запоминающихся зданий. Но это главным образом отдельные сооружения, вписанные в окружающую застройку. Как вы считаете, можно ли возводить на центральных улицах столицы (скажем, на Саксаганского, Толстого, Владимирской, Тарасовской и других) не отдельные дома, пусть даже самые современные, а целые ансамбли?

— Уверен, что они непременно появятся в ближайшее время. Такие ансамбли способны наиболее выразительно отражать эпоху, в которую мы с вами живем. Предки на языке архитектуры высказались. И оставили в городе великолепные здания. Теперь очередь за нами. Надеюсь, потомки не станут говорить о том, что мы построили, с иронией или сожалением. Конечно, новые сооружения не должны разрушать общей гармонии, единого архитектурного образа украинской столицы. Сегодня на вооружении зодчих масса различных стилей — целая палитра выразительных средств, позволяющая работать на высоком современном уровне. Проектные предложения по поводу новых ансамблей уже появились. Их, в частности, собираются строить в районе улиц Физкультурной, Саксаганского и Жилянской. Что касается нашей архитектурной мастерской, то мы проектируем жилищно-культурный комплекс недалеко от театра музыкальной комедии. Надеюсь, он не станет лыком в строке.

— Зодчие со стажем еще хорошо помнят борьбу с излишествами хрущевских времен, в результате которой гостиница «Москва» оказалась всадником без головы — эдаким усеченным уродцем с недостроенной верхней частью. Голая, гипертрофированная, примитивно трактуемая функциональность делает город однообразным и серым. Но не находите ли вы, что сегодня некоторые наши архитекторы впадают в другую крайность. В борьбе с серостью появляется вычурность и эклектичность, а в некоторых работах сочетается несочетаемое. Например, недавно на Институтской, рядом с Государственным банком Украины реконструирован старый дом. Сооружение получилось интересным и выразительным. Но уместны ли в центре его фасада колонны, не разрушают ли они стилевое единство?

— Появление в городе разных архитектурных направлений, мне кажется, нужно только приветствовать. Здание, о котором вы говорите, реконструировано по проекту Юрия Калика — мастера интересного и талантливого. Что же до колонн, то они в прошлом здесь были, и зодчий решил бережно отнестись к работе своих предшественников. Лично для меня сочетание элементов старого и нового — прием вполне приемлемый. Эклектикой мне это вовсе не кажется. К слову заметить, я бы вообще не относил ее к явлениям отрицательным. Сочетанием разных стилей очень удачно пользовались еще американские зодчие в начале 20-х годов. В Нью-Йорке вы увидите целую группу первых небоскребов, построенных в стиле так называемой американской эклектики. Ей-Богу, перед их авторами хочется снять шляпу!

Кстати, эклектикой вполне можно считать и большинство творений знаменитого киевского архитектора Городецкого. Ну и что? Здания Национального художественного музея, костела на Большой Васильковской или синагоги на Ярославовом валу из-за этого вам нравятся меньше? Как по мне, стиль может быть каким угодно. Лишь бы то, что ты делаешь, отличалось талантом и мастерством.

— Александр Владимирович, хочу, с вашего позволения, коснуться вещей, о которых еще в недалеком прошлом говорить у нас (во всяком случае публично) было не принято. В советское время в оплате труда зодчих, как и во многих других областях, господствовала уравниловка. Яркий, самобытный творец и безликий ремесленник часто зарабатывали одинаково. Сейчас ситуация изменилась? Материальное положение украинских зодчих вашего уровня идет хоть в какое-то сравнение с заработками ведущих архитекторов Западной Европы и Америки?

— Соизмерить возможности американских и наших мастеров очень сложно. Впрочем, столь же трудно сравнивать нас в подобном плане с англичанами, французами или немцами. Наши доходы с их заработками просто несопоставимы.

— Но сегодня в Украине всеми признанный зодчий получает больше архитектора- ремесленника? Талантливая работа у нас поощряется?

— Скорее нет, чем да. Оплачивается просто работа. А ее уровень вообще не принимается во внимание. Оцениваются только «объемы», которые вы выполняете. Да что там рассуждать о разных тонких материях, если сплошь и рядом даже реальные объемы оплачиваются «виртуальными» деньгами. Что я имею в виду? Некоторые заказчики лишь делают вид, что собираются строить, а на самом деле только блефуют. Такие организации специально держат участки, выделенные под застройку, и для видимости (это диктуется различными меркантильными соображениями) заказывают проекты зданий, которые никогда не будут осуществлены. А мы-то над такими «воздушными» объектами трудимся с полной отдачей.

Однако не думаю, что и на Западе талант и мастерство вознаграждаются во всех без исключения случаях. Увы, жизнь есть жизнь. Однажды мне довелось встретиться со знаменитым австрийским архитектором Холяйном. Так вот, всемирно известный зодчий спокойно ездил на старом, видевшем виды автомобиле. И ничего, на судьбу не жаловался. В то же время за рубежом, скажем, в Америке, есть куда более удачливые архитекторы, по таланту и мастерству не идущие с ним ни в какое сравнение. Но они проектируют объекты, за которые хорошо платят, например, какие-нибудь цеха или ангары.

— А разве в западных странах нет преуспевающих зодчих, по чьим проектам строят небоскребы или музеи?

— Безусловно, есть. В конечном итоге дорогу там прокладывают таланты. Вся структура общества служит тому, чтобы в первые ряды попадали лучшие из лучших. Нашу страну талантами Бог тоже не обидел. У нас есть замечательная молодежь. А развернуться, показать себя многим из таких одаренных людей пока негде. Были бы заказы, возможности строить, тогда бы мы показали, что тоже не лыком шиты. И все же, несмотря на трудности, многие украинские архитекторы смотрят в завтрашний день с оптимизмом.

— А о себе вы подобное сказать можете?

— Глубоко убежден, что с кислой физиономией вообще ни за какое дело браться нельзя. Помните, что говорил устами Олега Янковского знаменитый барон Мюнхгаузен? Самые большие глупости делаются с серьезным лицом. Наша профессия требует оптимистического отношения к жизни. К слову, в то здание на улице Шелковичной, о котором мы говорили в начале нашей беседы, тоже заложен немалый заряд оптимизма. Думаю, именно поэтому оно вам и понравилось.