Что в Украине — на экспорт? Наша страна стала «действующим лицом» выдающегося европейского фильма

В отечественный прокат выходит фильм Ульриха Зайдля «Импорт/Экспорт». Сказать, что его ждали, — не сказать ничего. За несколько лет, минувших со времени объявления проекта до его премьеры в Каннах, публика уже успела забыть, что выдающийся австрийский режиссер, автор сенсационно талантливых «Собачьих дней», снимает фильм в Украине и об Украине.

Съемки фильма растянулись надолго. Зайдль по специальности документалист, поэтому работу над фильмом начал с продолжительного наблюдения за жизнью своих потенциальных героев — жителей украинской постиндустриальной пустыни, которые массово пополняют европейскую армию нелегальных рабочих. Как один из наиболее социально ангажированных режиссеров Европы, Зайдль решил узнать, что вынуждает этих людей бежать по ту сторону границы, даже если там их не ждет ничего, кроме унизительного нелегального труда? Таким образом, фильм Ульриха Зайдля не только и не столько об Украине. Это фильм о Европе, которая создала на своих окраинах санитарную зону и теперь питается энергией тех, кто остался по ту сторону.

Структура фильма «Импорт/Экспорт» заложена уже в его названии. В фильме две параллельные истории, которые, несмотря на ожидания, так и не пересекаются. Первая («Импорт») ведет из Украины в Австрию, вторая («Экспорт») — в обратном направлении.

В первой истории медсестра Ольга бежит из полумертвого восточноукраинского городка на заработки в Вену.

Во второй — безработный венский бродяга Пауль едет продавать игральный автомат ужгородским цыганам. Все это без дешевого гуманизма, горделивой любви к «братьям нашим меньшим» из бывшего соцлагеря и карикатурно-шаблонной «центрально-восточной Европы» в стиле экзотических путешествий по провинции. Все это действует как болевой шок, ведь более точного и, не побоюсь этого слова, реалистичного изображения Украины в кино создано еще не было. Ни в Украине, ни за ее пределами.

Как и в «Собачьих днях», Зайдль применяет здесь свою убийственную псевдодокументальную манеру съемки, которая не позволяет зрителю ни на минуту забыть: перед ним не экранная иллюзия, а жесткая реальность. Но если в предыдущем фильме Зайдль беспощадно воспроизводил быт венских обывателей, то теперь перед ним была намного более сложная задача: документально запечатлеть безнадежную будничность украинской социальной катастрофы, вводя туда своих действующих лиц. Как это ему удалось — неизвестно. Но Зайдль сделал то, чего не смогли сделать десятки наших режиссеров, сломав зубы об отечественную «социалку».

Украинское кино, как известно, представляет что угодно, только не украинское общество. Остановка кинопроизводства в начале 90-х фактически освободила власть имущих от какой-либо ответственности: ведь коллапс, который произошел при их правлении, запечатлеть было некому. Теперь эта историческая лакуна заполнена фильмом «Импорт/Экспорт».

Зайдль использовал в качестве спонтанно выбранной съемочной площадки для своего фильма ключевые топосы украинского социума, которые, несмотря на частое упоминание в новостях, относятся к самым маргинальным явлениям действительности.

Фильм начинается с ударной, шоковой сцены, которая сразу заявляет его эстетический модус: палата в роддоме, Ольга в окружении не менее аутентичных медсестер, которые присматривают за тяжело больным грудным ребенком. Где заканчивается «документ» и начинается «фикция», понять трудно: актеры в большинстве своем изображают самих себя в обычных бытовых условиях. Игра Екатерины Рак, которую Зайдль нашел на роль Ольги, иногда просто ошеломляет. Открытие ее — еще одно свидетельство того, что Украине не хватает не хороших актеров, а профессиональных режиссеров. Хотя в этом случае вряд ли можно назвать актерское исполнение «игрой»: феномен Екатерины Рак основан именно на отсутствии игры, на полном отождествлении ее со своим персонажем. Что, в принципе, не удивительно: на роли в своем фильме Зайдль подбирал людей, имеющих одинаковый со своим персонажем биографический опыт. Именно поэтому эпизод очереди за зарплатой в провинциальной больнице вышел таким аутентичным: до съемок в фильме «Импорт/Экспорт» Екатерина Рак действительно работала медсестрой.

Ольга проживает в небольшой слабо отапливаемой квартире с маленьким ребенком, мамой и братом. Выжить на бюджетную зарплату она не в состоянии, поэтому присоединяется к своим подругам, которые работают в местной порностудии. Нужно ли уточнять, что для съемок этого эпизода Зайдль использовал реальную восточноукраинскую порностудию? Сцена, в которой украинские женщины через интернет-видеосвязь вживую удовлетворяют половые потребности своих немецкоязычных клиентов, относится к наиболее радикальным саморазоблачениям в европейском кино. Ведь среднестатистический зритель фильмов Ульриха Зайдля — немецкоязычный интеллектуал среднего возраста — вполне мог бы быть владельцем того самого голоса с компьютерного динамика...

В конце концов вместо карьеры локальной порнозвезды Ольга выбирает трудовую эмиграцию и оказывается в Вене. В эпизоде на вокзале кажется, будто она вот-вот пересечется с Паулем, который бродит где-то рядом (его история разворачивается параллельно с Ольгиной). Но этого не случится. Пауль и дальше будет слоняться по венским улицам в поисках жертв незатейливого гоп-стопа, в безнадежных попытках трудоустроиться охранником, будет залезать в долги и удирать от многочисленных кредиторов. Пока отчим Пауля, такой же подзаборник, не предложит ему выгодное дело: купить за бесценок игральный автомат старой модели и продать его цыганам. Поиски покупателей приведут горе-предпринимателей в Ужгород, где они поселятся в гостинице «Интурист» и наконец предадутся самоотрешенному пьянству с дешевыми украинскими девушками.

Примечательно, что в фильме «Импорт/Экспорт» Ульрих Зайдль, с его удивительной способностью локализовать социальный конфликт в определенной точке пространства, так ни разу и не воспроизвел топос, который структурирует реальность не только его фильма, но и всей Европы: ее восточную границу, которую упрямо пересекают персонажи фильма.

В одной из рабочих версий сценария Ольга и Пауль таки должны были встретиться — одним взглядом, мимоходом, на границе. Но Зайдль решил убрать этот эпизод. Не потому ли, что граница — это зияние, разрыв, определяющий социальную действительность, — лучше всего говорит за себя, когда она невидима? В фильме нет даже намека на то, как именно его персонажи пересекают границу, — хотя разница в процедуре для Ольги и Пауля вполне очевидна. Феномен границы — определяющий для (пост)советского воображения: ведь по ту сторону, как известно, лежит счастливый, вожделенный мир. Для европейца, наоборот, границ просто не существует. Зайдлю известно, что по его сторону границы тоже есть безысходность, низость и лишения. И что блестящее европейское благополучие — не результат «многовековой демократической традиции», как это вдалбливают будущим гастарбайтерам, а следствие продолжительной дискриминации определенных категорий «других». И если десятки нелегальных эмигранток педантично натирают и без того стерильный пол венской клиники, как Ольга в фильме Зайдля, то это свидетельствует вовсе не о преимуществах австрийской системы здравоохранения. И если Пауль в конце фильма после ссоры с отчимом идет трудоустраиваться грузчиком на ужгородском рынке, то разорвать порочный круг реальности, структурированной границей, ему не удается.

…Итак, Украина стала наконец действующим лицом выдающегося европейского социального фильма. Наиболее красноречивым фактом в этой ситуации является то, что в самой Украине никто до сих пор не сделал ничего подобного.