Берлин, страницы дневника (74)

Футбол, футбол, слово «Германия» сегодня означает «футбол». Я попадаю в резонанс.

Черт побери, моей футбольной памяти вскоре исполнится целых 40 лет! Только вот с чего все начиналось, кто даст мне ответ? Я ищу его не очень долго. Не с чего, а с кого: с отца. С отца и первого в нашем доме телевизора. Они срабатывали на удивление синхронно: отец включал телевизор как раз в ту минуту, когда внутри ящика невидимые механизмы начинали играть футбольный марш. Мы не пропускали ни одной трансляции с участием киевского «Динамо». Я готов был перегрызть горло за одну только написанную букву «Д», их логотип.

Динамовским фаном я стал очень своевременно: как раз в годы, когда они три раза подряд выигрывали первенство СССР. Больше такое не повторилось. При этом поражения Киева зачастую доводили меня до слез. Я лил слезы и в 67-м, когда они в Кубке чемпионов продули польскому «Гурнику», перед этим сенсационно выбив из турнира «Селтик», и в 68-м, когда они вылетели из того же Кубка, проиграв «Фиорентине», но больше всего — в 69-м, когда они проиграли первенство Союза московскому «Спартаку». Это был ужас, а не матч. Мы жили ним уже несколько недель подряд — это должен был быть киевский реванш за поражение первого круга 1:2 в Москве. Противостояние киевского «Динамо» и московского «Спартака» в старых советских чемпионатах трудно сравнивать даже с противостоянием «Барсы» и «Реала» в испанских или того же «Селтика» и «Рейнджерса» в шотландских. Для нас в Западной Украине это было что-то вроде войны за независимость. И три раза подряд мы выигрывали ее.

Поэтому в течение нескольких последних недель мы только об этом матче и говорили — в школе и дома, повсюду. Я экстатично отсчитывал дни до начала действа. На уроках я уже ничего не слушал и не слышал — я чертил в тетрадях схемы расположения и взаимодействия игроков и перетасовывал возможные варианты. Вариант существовал только один: «Динамо» должно было выигрывать и выходить на первое место. Я закрывал глаза и видел невообразимо красивые мячи, влетающие в сетку московских ворот — Сабо, Турянчик, Бышовец! Была ужасная осень, конец октября или уже ноябрь, обложной холодный дождь не утихал ни на миг — что в Киеве, что по всей Украине. Мой отец привел полный дом своих друзей, мы засели перед телевизором, почему-то почти уверенные, что Киев победит, ведь иначе не бывает. Победит, но в очень трудной борьбе, соглашались мы. В середине первого тайма Осянин забил нам гол с контратаки. Москали сами не верили собственному счастью. С минуты на минуту мы ждали динамовского гола в ответ, потом второго, третьего. Мяч едва катался по полю, застревая в лужах. Невозможно было играть ни в какой из футболов — ни в силовой, ни в комбинационный. Все гибло в невероятно вязком месиве под ледяными струями. «Динамо» отчаянно и спазматично навалилось на московские ворота, но ни один красивый мяч в тот вечер так в них и не влетел. Как и ни один корявый мяч, как и любой просто мяч. Минут за двадцать до смерти я начал реветь, и ужасно побледневший отец рявкнул на меня: «Прекрати!» Никогда в жизни он не кричал на меня, это произошло впервые. Не помню, в последний ли раз, но точно помню, что впервые. И никогда в жизни я не видел его таким судорожно-перекошенным и таким бледным. Но я не прекратил, потому что не мог. И когда это случилось (длинный, словно рев последней трубы, финальный свисток, единый смертный вздох, единый стон трибун, превращение дождя в мокрый снег и злая татарская радость на обнаглевших спартаковских физиономиях), я почувствовал, как во мне что-то обрывается — случилось невозможное — кто-то умер, что-то ушло, чего-то не стало на свете, Россия, Россия, сука Россия снова нас вздрючила, москали нас сделали — мой плач был плачем Украины, он перерос в причитания, отец грохнул дверью и куда-то отправился в дождливую тьму вместе со всей компанией, ночью у меня поднялась температура и я невероятно долго блевал. Вот такой был футбол поздней осенью 69-го года.

С тех пор прошло сто лет, и я уже давно утратил способность плакать после поражений любимой команды. Футбол превратился в межконтинентальную империю, в которой все меньше пространства остается для чуда.

Но почему, кто мне ответит, почему уже даже при счете 4:0 в пользу испанцев я так отчаянно драл горло позавчера в Лейпциге, будто мало мне в этом мире других драм и трагедий?