Арт-провокатор Олег Кулик: «Современный человек — это затравленное животное, которое загнали в угол и тихо доят!»

Он по всем параметрам подходит на роль эдакой новогодней броской «игрушки» на праздничной елке… Так как жизнь и творчество Олега Кулика - сияние, мерцание, озарение, ослепление. И эти, и другие состояния он прожил, прочувствовал, перевоплощаясь в человека-собаку, в другие образы. Сегодня он со скандалом ставит оперы (его проект в Мариинке запретили!), слывет эзотериком. И по-прежнему ищет смысл - в себе и в других.

В Киеве один из главных арт-скандалистов на постсоветском прост­ранстве показал свой проект «Окна» (представленный на Венецианской биенале еще в 2003 году). А в эксклюзивном интервью ZN.UA разоткровенничался - на тему митингов в Москве и возможном «смещении» Путина.

- Олег, о вас в последнее время можно чаще услышать, нежели увидеть ваши проекты…

- В России я выставляюсь еще реже, чем в Киеве! А в целом… Знаете, в мире происходит много событий. Потому что сам мир стал маленьким. Недавно у меня была очень хорошая выставка в Милане. Называлась «Вглубь России». Все, кто не бывал в России, были уверены, что речь идет именно о ней. И очень удивлялись, что комментируют-то итальянскую выставку. Потому что в России я бы такую выставку не сделал…

- А что на «Вглубь России» было-то?

- Ужасно провокативная была выставка, брутальная! Даже для Москвы.

- Что, в современной Москве нельзя делать провокативных и брутальных выставок?

- Ну, вы знаете… Сейчас мне не хочется. Скажем так. Я не хочу шокировать людей. И вообще никогда их не шокировал просто ради шока. Если я делал выставку с коровами, которым нужно было заглядывать под хвост, я делал ее на Венецианском биеннале. И потом эту версию нигде не показывал. А видео вообще уничтожил. Выставка в Вене­ции вызвала фурор, бурю негодования! Это была самая скандальная работа 47-го Биеннале. А в Венеции же все такое теат­ральное, преувеличенно-яркое. Там, в принципе, ничем никого шокировать невозможно - все бутафория. Но если бы я такую работу выставил в Москве, это вышло бы за рамки эстетических споров. Начались бы эмоции, обиды, разрушение, мордобой… Я с таким уже сталкивался, когда человек в такой истерике, что бьет тебя ногой. А образ собаки - это тоже ведь была вещь запредельная…

- Собака случилась давно, с тех пор народ изменился. Новое поколение на актуальном искусстве выросло…

- Это только так кажется. Декорации, одежды другие - а психика стала еще более ранимая, люди еще более закомплексованные. Чувствительные. Но - не глубокие, не образованные. Не мудрые. В этом смысле люди не сильно изменились. И парадигма жизни за счет другого никуда не делась. Конечно, есть отдельные светлые личности, они развиваются и не попадают в общую канву… Но общечеловеческая канва по-прежнему ужасна.

Просто разные события происходят в разных концах мира. Я делаю акцию в Нью-Йорке «Я кусаю Америку, Америка кусает меня». Один из знакомых уверен, что я делаю ее в Германии. Я делаю акцию в Германии, кручусь в зеркалах. Многие знакомые уверены, что я делаю это в Москве, и что это связано с московской мифологией. Это вопрос общего мирового контекста. Поиска русской формы.

- Форма может быть русской, украинской, польской и так далее?..

- Нет, только русской и может быть.

- Почему?

- Потому что Россия - это самая большая, самая бесформенная страна. Об этом еще Бердяев писал: «Страна, которая не имеет своей формы, стиля».

- А что вы имеете в виду под «формой»?

- Я имею в виду рамки, отношения. Твое личное отношение к тому, что происходит в мире. Некая, назовите ее, религиозная концепция. Фильтр, оптика зрения, восприятия реальности. Есть немецкая оптика восприятия реальности, французская, американская. Африканс­кий взгляд на реальность. Даже украинская оптика - для многих она есть. А вот русской - нет. Что это такое, непонятно. Это странный то ли космополитизм, то ли беспринципность, всеядность, то ли еще что-то... Кон­цептуальность - есть, духовность - есть. Разговоры о тонких мирах очень ярко при­сутст­вуют, о «маленьком человеке» - пожалуйста. Но в какой Космос это все встроено? Нету его. Не случайно эта страна самая большая. Даже не большая - растянутая, безразмерная. Где - Моск­ва, а где - Мурманск или Оймя­кон? И какими они энергиями питаются?.. Нестянутое, развалившееся тело. Мне кажется, сейчас его можно интересно стянуть.

- Летом в Мариинке вы ставили оперу «Мессия» - причем и как режиссер, и в качестве сценографа. И спектакль запретили. С вашей стороны, это был поиск «формы»?

- Да.

- А почему запретили и чем вообще эта история закончилась?

- Есть несколько объяснений. Официальная версия театра во многом совпадает с реальной: хор забастовал и отказался петь.

- Почему?

- Из-за костюмов. Оборван­ных, рваных. Костюмов там, фактически, и не было, это были люди после взрыва.

С чего начиналась постановка? Люди спокойно работают в офисе, общаются. Медленно приближается огромный самолет и врезается в здание. Сам взрыв остается «за кадром»: просто в зале выключается свет, и когда начинается действо, мы видим взорванное помещение: дым, искореженные балки... Окровав­ленные (ну, это театральный грим) люди лежат на полу. Хор поднимается и начинает петь. И тут появляется Мессия. Это - бомж, который спокойно достает одежду из своей тележки, переодевается… Он всегда находится в состоянии катастрофы, поэтому нынешняя не является для него чем-то ужасным. Именно потому, что постоянно живет в Катастрофе, Мессия может сохранить психику и помочь другим людям - яппи, успешным, - когда их мир разрушен.

Певцы… Может, физически эти люди не все красивы: есть полные, без шеи… Они, когда увидели себя, впали в шок. Ста­ли писать Гергиеву доносы.

Гергиев - настолько занятой человек, закрученный. Какие-то люди меня к нему привели, порекомендовали, он выслушал. Ему очень понравилась моя концепция спектакля, я сам понравился. Не вдаваясь в подробности - откуда я, кто я, что я, - он дал добро. А тут всю информацию обо мне «собрали»… Ожи­дался скандал. Театр испугался.

Был звонок от Гергиева. Его директор меня попросил: «Вале­рий Александрович просит вас не делать постановку (а меня уже ведь другой театр пригласил), пока не откроется новая сцена».

Д-а-а, спектакль же был антирелигиозным, вернее, антицерковным…

- Для современной России это очень актуально…

- Конечно! Все знают: у нас есть ФСБ, МВД. А еще - Патриархия, которая сейчас решает многие вопросы. Хорошо это или плохо - другой вопрос. Для меня в данном случае важнее, что определенная энергия высвобождается. И есть интерес большой. Мы до того делали проект «Верю» - и можете такое себе представить! очереди…

- После всего, что сделали в Мариинке, разве вы не провокатор?

- Что такое провокация? Хороший доктор - он тоже является провокатором…

- Снова давайте определяться в дефинициях. Вот «Война» - провокаторы, по-вашему?

- Нет! Провокаторы - чего? То, что это милиционеров возбуждает… Да любое искусство должно говорить и получать отклик. Должно быть услышано. Надо выйти и громко сказать - «Хей!» (выкрикивает, жестикулирует).

Просто, мир не такой целостный, как нам хотелось бы. К счастью. Нет единой «доктрины», как это было в Советском Союзе. Во Франции недавно у меня арес­товали мои работы - вместе с галеристом…

- ?

- Документации «собачьих» перформансов. И это - после Абу-Даби! Полицейские посчитали эти ролики документацией издевательства, что кто-то демонстрирует садо-мазо. Аресто­вали галеристку, сняли работы с выставки… Кто-то им просто написал. А при этом тут же мне дают Орден Французской Рес­пуб­лики! За постановку первой «Вечерни Девы Марии», которая была два года назад. Узнав об аресте работ, все хохотали. Когда поднялась шумиха, шеф полиции вернул работы и сам пришел извиняться. И это все произошло в одном и том же обществе, очень цивилизованном и культурном!.. Просто одновременно задействованы разные уровни реальности.

- По-вашему, с чем это связано? Это постпостмодерн, кризис общества массового потреб­ления?

- Как хотите назовите. Астрологи даже придумали: Эра Водолея. Можно, к примеру, говорить о глобализации. Вдруг все стали жить не в отдельных квартирах, а на одной площади. К тому же информационные технологии развиваются. Вот расскажи о том, что происходит сейчас, Льву Толстому, он нас не поймет! Просто умрет от шока.

Я почему обратился к религиозным исканиям? Не потому, что открыл для себя Бога - это вопрос личный, интимный. Рань­ше были технологии настройки личности, не отрывавшие личность от вопросов, которые перед нею ставит реальность. Чело­век понимал, что миром управляет некая высшая сила. И это ощущение давало ему уверенность и возможность строить свой реальный мир - растить свой садик, воевать, любить… У современного человека этот внут­ренний комплекс исчез. По­явилось очень много внешних настроек, и казалось, что они ответят на все вопросы. Ну, да, дороги мы построили, коммуникации проложили, детей обеспечили. Мы все обеспечили - в большей или меньшей степени. Внеш­ний мир развился невероятно. Но внутри ужас и страх, тотальная неопределенность остались! И никто не знает, что с этим делать, с ним никто не умеет работать. Оказалось, что научиться этому можно только у старых тех­нологий - у йогов, условно говоря. У священников, у искате­лей! Но не в рамках инс­титуций.

Художник исследует разные новые территории. Есть политические художники, а есть религиозные. Не те, что обслуживают определенные конфессии, - мистики, искатели, странники, обсуждающие внутренний смысл произведений. Есть такая традиция, и мне интересно с ней разобраться. Я был ниже человека, а что там выше человека? И потом можно будет понять, что такое современный человек.

…Чем является человек в современном мире? Он - затравленное животное, которое загнали в угол и тихо доят. А только рыпнется - подключаются все эти органы репрессий… Выяснить ничего нельзя.

Откуда берутся все эти вбросы на выборах? Вы думаете, в России все так хотят сместить Путина? Да они испугались: не дай Бог, уйдет - начнется такая война!

Да, они, эти люди, на митингах хотят, чтобы Путин и власть их «слышали» и предпринимали реальные действия, но реально отвечать за страну не желает никто. Что, Зюганов хочет или эти все хотят? Нет!..

- Последние события в России украинцам напоминают помаранчевую революцию. А лучше всего объяснить логику «революционных масс» может, наверное, в первую очередь Гюстав Лебон…

- Интеллигентные, радостные все… «Маевка»! Тысячи людей. Все в белом, все показывают дорогу, пропускают.

До того были все запуганные, одинокие, менты - страшные, а теперь повально все объединяются, гуляют. Менты - добрые… Как это объяснить? Что происходит? А второй кордон - полицейские в шлемах, бронированные закрытые машины. По окраинам - танки, летают вертолеты… То ли сейчас всех разорвет и все будут в крови. То ли все друг друга полюбят и построят новую страну и новую эру.

Каждый человек несет некую энергию, негативную или позитивную, что-то излучает. Как это улавливать? И главное: как сделать это предметом искусства?

Скажем, с образом собаки я именно в Ти­бете разобрался. Мне - именно там! - в руки попала книга про святого Хрис­то­­фора. Его еще называли Песье­главец. Полторы тысячи лет огромное количество людей нес­ло энергию этому образу, молилось. А потом, в XVII веке, церковь взяла его и запретила - католическая и православная. Потому, что он плохо выглядит, какой-то некрасивый.

Святые к тому времени стали гламурными, с голубыми глазами, гладенькими, лживыми - это раньше они были ужасными и от комфорта отказывались… И вот я читаю о Христофоре - и так мне стало обидно! (Кстати, а вы знаете, что старообрядцы, оказывается, сохраняют верность ему? У них есть иконы Христофо­ра Песьеглавца.) Вдруг во сне ко мне пришел сам Христофор, причем такой сон был яркий! Говорит: «Я хочу вернуться к людям! Эта энергия должна работать - я ведь стольких людей спас! И вот ты бу­дешь нести этот образ, нравится тебе это или нет». Я никогда не хотел быть человеком-собакой, в детстве мечтал художником великим быть, Рембрандтом или Рафаэлем, писать картины в беретике… Моей маме неудобно: «Олег, не мог бы ты быть не человеком-собакой? Может, хотя бы человеком-орлом?» Но есть вещи, которые нужно принять. И тогда это становится частью твоей судьбы. А ты вплетаешься в общую! Пото­му что реинкарнация есть. Хотя происходит она не так, как описывают: ты просто попадаешь под те или иные эгрегоры…

…Что, спрашивается, мне бы­ло делать эти 20 лет, пока меня не покупали? Умирать с голоду?.. «Ну, и умер бы, - говорят музейщики. - И что? Тысячи художников и в самом деле умирают. Но в музей мы их никогда не поместим». Искусство - это не социальная благотворительность, а попытка понять мир.

- Если бы не уехали из Киева в 1981-м, вы смогли бы реализоваться?

- Какая-то сила меня толкала - нет, не в Москву: я сначала жил три года в деревне, потом три года в армии. В Москву попал уже в конце 1980-х, моя инициация произошла в 1991-м под Белым домом. Прошло 20 лет, и я понял: нет, я - не русский. Но и не украинский. Я - «московский».

Кстати, сейчас приезжаешь сюда - и понимаешь: люди все время говорят о Москве, Нью-Йорке, Париже, Китае... Сколько я видел людей в Париже, которые жаловались: «Господи, как у нас здесь все плохо! То ли дело в Нью-Йорке. А в Лондоне!.. А у нас - все отсталое». Такое впечатление, что сижу не в столице Франции - в Одессе, где все время жалуются на провинциальность. Но приезжаешь в Лондон - там такая же ситуация! Жа­луются и ругают Дэмие­на Херс­та. Который «все подавил собой». Мол, как в Нью-Йорке свободно, ведь там Херста «не уважают». «А вот в Пекине лучше всего, там настоящая свобода!» А что, интересно, в таком случае говорят где-нибудь в Болгарии, в Румынии?.. Огром­ный мир - и всем плохо. Потому что «где-то» - хорошо. В каком-то мифическом «центре». Приез­жаешь в этот центр - а там миллионы художников, из них пять - известных. Их все люто ненавидят, а себя считают несчастными.