Актер Богдан Козак: «Секретарь ЦК когда-то вычеркивал у Шевченко «ляхи» и писал «пани»

Комитет по Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко определился с кандидатурами на присуждение премий за 2010 год. Среди фаворитов — народный артист Украины, актер Национального академического украинского драматического театра им. Марии Заньковецкой Богдан Козак (концертное исполнение поэтической композиции «Євангеліє від Тараса» по произведениям Т.Шевченко, литературно-музыкальная композиция «Думи» на стихи Т.Шевченко).

Что интересно, Богдан Козак уже трижды подавал заявку на получение этой премии. Только последние попытки актера рассказать о Шевченко были услышаны. Как шутит господин Козак: «Бог любит троицу!»

— Богдан Николаевич, как личность и произведения Тараса Григорьевича Шевченко повлияли на вашу творческую жизнь?

— А как влияют на нашу жизнь родители, природа, язык, песня? Шевченко — неотъемлемая часть Украины. Их нельзя разделить. А если это так, то очевидно, что его влияние было непосредственным. Как влияние моих родителей, украинского языка. Я даже не представляю нашу школу без творчества Шевченко, Котляревского… Есть несколько фамилий в истории украинской литературы, без которых нарушались бы развитие нашего народа, начиная от «Слова о полку Игоревом», «Русской Правды» и т. д. Поэтому это органично, даже на уровне подсознания. Это — просто и естественно.

Есть такая дзен-буддистская притча. Спросила рыбка у морской царевны: «Что такое море?» И услышала в ответ: «Море — это ты, я, то, что нас окружает, где мы существуем и умираем». Мне кажется, что Шевченко — это то море, та атмосфера, то окружение, в котором мы с вами, все украинцы в мире живем. Шевченко учит нас любить свою землю и быть правдивыми перед собой, Богом и народом. Я не знаю другого поэта, так справедливо и откровенно говорившего о своих и о чужих, называвшего их настоящими именами. Это касается и гетманов, и господ, у которых он гостил, древних украинских родов. Это также касается тех, кто поработил наш народ. Шевченко был сродни пророку, свободно высказывающему Богу, что он думает по поводу порабощения людей и того, когда они получат свободу.

— Сколько раз вы открывали для себя Шевченко?

— Впервые — когда прочитал «І мертвим, і живим…» в девятом классе на школьном вечере. А потом постоянно читал Шевченко как актер и был занят в спектаклях по его произведениям. То есть он постоянно присутствовал в моей жизни, как воздух. К шевченковским дням вновь его перечитываю, ищу, какое бы произведение взять, чтобы оно было созвучно сегодняшнему дню. Хотя послание «І мертвим, і живим…» — универсальное произведение. Это как песня, из которой нельзя выбросить ни слова. Но каждый раз вы поете ее иначе, в зависимости от настроения, ситуации, не нарушая мелодии и не меняя слов.

— Как возникли поэтическая композиция «Євангеліє від Тараса» и литературно-музыкальная композиция «Думи» на стихи Кобзаря?

— Я никогда не читал «Садок вишневий коло хати» или «Мені тринадцятий минало». Но во время создания композиции мне не хватало подобной темы. И оказалось, что это, очевидно, один из наилучших моментов поэтическо-музыкальной композиции. Подготавливая ее, открыл для себя нечто невероятно интересное. В школьной хрестоматии, по которой мы с ровесниками учились, стихотворение «Мені тринадцятий минало» заканчивается строками: «І ми, жартуючи, погнали / Чужі ягнята до води».

Берем академическое издание, а там:

«Бридня!.. а й досі, як згадаю,

То серце плаче та болить,

Чому Господь не дав дожить

Малого віку у тім раю.

Умер би, орючи на ниві,

Нічого б на світі не знав,

Не був би в світі юродивим,

Людей і Бога не прокляв!»

Этих строк никогда не было в хрестоматии. Таким образом постоянно обнаруживаю вещи, требующие осмысления. Хотя кажется, что Шевченко знаю хорошо. Может, я меняюсь внутренне, может — созреваю до такого, чего ранее не понимал. Так же, как каждый раз по-новому интерпретируют неизменный текст Библии, — нужно проникать в суть, «у дно дна слова», как сказал бы Богдан-Игорь Антоныч, и произведений Шевченко.

Когда-то Дж.Сэлинджер отметил: поэт не тот, кто рифмует, а тот, кто знает суть вещей. Шевченко знал суть вещей. А это уже от Бога. Нам через него дано познать любовь к своей Родине, народу, языку, слову, к истории. Почувствовать боль за несправедливость, обиды. Не только пробудить в себе любовь к ближнему, но и ощутить ненависть в обороне этих людей. И когда читаешь Шевченко, скажу вам честно, самому бывает страшно — такое откровение от него идет. Потому что он говорит, бросая слова в лицо. И народ, чувствующий себя угнетенным, оскорбленным, униженным, — горд, что у него есть пророк, высказывающий за него то, чего он сам сказать не может. И так будет всегда, ведь в человеке сидит какая-то часть раба, готового промолчать. А Шевченко будит в нас то, к чему ни наше тело, ни наши нервы, ни мы не готовы.

Недавно вышла замечательная книга Владимира Овсийчука «Мистецька спадщина Тараса Шевченка в контексті європейської художньої культури». Эта книга показывает масштаб гения, родившегося в Украине, которого можно сравнить с европейскими художниками мирового значения. Он обнаруживает очень многое в рисунке, цветоведении, тематике. Мы просто не знаем Шевченко-художника в той степени, в какой знаем Шевченко-поэта. И заново открываем его для себя уже в ХХI веке. Я счастлив, что тоже шел по этому пути — через поэзию, рецитацию, воспроизведение, интерпретацию, предоставление этой интерпретации и пластического, и интонационного, и эмоционального рисунка. Я счастлив, что это оценили как новую ступень прочтения Шевченко. Так Господу, очевидно, угодно, чтобы гения открывали всю жизнь.

— Какая страница личной и творческой судьбы Шевченко, на ваш взгляд, еще мало изучена или специально скрыта... Не мумифицируем ли мы Кобзаря уже на новом этапе развития независимости?

— Не думаю. Хотя были времена, не отрицаю... Мы собирались ехать на гастроли с театром Заньковецкой со спектаклем «Гайдамаки» в Москву. Тогда печальноизвестный Маланчук, секретарь ЦК партии, был рецензентом или цензором. Он сказал повсюду вычеркивать слово «ляхи» и написать «пани». В Москве критика удивлялась: «Какой это ненормальный человек сделал цензуру произведений Шевченко?» Нам было стыдно. Ныне подобное невозможно.

— Вас называют актером-интеллектуалом. Насколько действительно важна для актера интеллектуальная база, как часто вы углубляетесь в специальную литературу, научные изыскания, готовя ту или иную роль?

— Скажу откровенно — бывают довольно неожиданные открытия. Будто и в театре работаю давно. Скоро будет 50 лет, как я в театральном искусстве. Находясь на гастролях в Кировограде, например, открыл для себя очень интересную книгу «Енергія Шевченкового слова». Ее автор — ректор Кировоградского государственного педагогического университета Григорий Клочек.

— Говорят, будто вы сказали,
что в театре вам не нравится театр.

— Я такого не говорил. Не могу так считать, иначе бы там не работал. Театр — это учреждение, которое помогает моей психофизике. Это был сознательный выбор. У меня много профессий, но больше всего нравится быть актером. По первой специальности я слесарь-ремонтник промышленного оборудования. Мог получить высшее техническое образование, но меня влекли игра, пение. К профессиональному театру пришел через любительские коллективы. Обожаю это творчество, когда не спишь ночами, создаешь роль, как гончар — свои изделия, выжигаешь в огне души. Актер — до определенной степени, собственно, дилетант во многих сферах человеческой культуры. Для примера: готовясь играть роль физика, должен был засесть за учебник по физике. Такое происходило едва ли не каждый раз, когда брался за создание нового образа.

— Что тревожит вас в современном театральном процессе, и не только на примере заньковчан?

— Театр — институт, в котором господствуют определенные традиции, нормы поведения, этика. Вы больны, но должны встать и играть. Когда ваш коллега заболел, а нужно выручить постановку, — вы с одной репетиции вводитесь на роль. Потому что люди купили билеты и ждут спектакль.

— Вы вообще конфликтный человек?

— Конечно, я не ангел. Мужчина эмоциональный. И в этом Шевченко тоже играет определенную роль. Читать его и быть ангелом в жизни — невозможно. Хотите или нет, но часть чего-то конфликтного, противоречивого, взрывного должны нести в себе. Иначе Шевченко читать нельзя. А когда увлекаетесь его творчеством, то подсознательно подобное делаете в жизни. Может, даже что-то неприятное или резкое кому-то говорите, с чем-то не соглашаетесь — с решением, интерпретацией того или иного отрывка пьесы. Но я отходчив, могу попросить прощения, признать, что был не прав. А еще — очень люблю работать с эмоциональными людьми, мне тогда легче. Не терплю флегматиков, потому что творчество — это спонтанность, определенные протуберанцы, как на Солнце.

— Вы сыграли уже немало ролей. О каких новых образах мечтаете, есть ли возможность реализовать их именно на родной сцене?

— Вы правы, сыграл много — более 140 ролей. В театре царит правило: вы не выбираете роль. Роли выбирают для вас режиссеры. Я счастлив, что мне пришлось сыграть во всех шекспировских пьесах, которые ставились в театре в мое время. Потому что Шекспир — это вершина проверки актерского дара, голоса, темперамента, силы, понимания и т.п. И это дало мне мощный толчок к самоутверджению в амплуа актера. Мировая классика — важный фактор развития собственно творческого организма. Потому что каждый драматург — это целый мир. И когда вы познаете Шекспира, Мольера или, например, комедиографа Фредро, то понимаете, что это — разные миры. И поэтому каждый раз жду обогащения от них. Если я в состоянии что-то сделать, то, поверьте, буду только счастлив, когда режиссеры дают работу, когда в новом сезоне играю чаще, чем в предыдущих.

— Некоторые критики говорят, что самое лучшее созвездие львовских актеров, к сожалению, осталось в ХХ веке. А кто сегодня, на ваш взгляд, определяет актерское лицо Львова? Готовы ли молодые актеры заменить корифеев сцены прошлого и позапрошлого столетий?

— Никто не знает, как бы эти великие актеры сейчас выглядели на сцене. Имею в виду технику актерской игры. Она со временем меняется. Манера существования на сцене, как и в кино, становится иной.

Большое впечатление на меня оказывают Александр Гай, Иннокентий Смоктуновский. Они влияют на мое постижение искусства, способ мышления, подачи мысли, средства раскрытия образа. Я ощущаю их колоссальную энергетику. Возможно, эти талантливые актеры вполне могли бы быть современными актерами.

Что же касается молодежи, то не могу не отметить Юрия Хвостенко, Андрея Сницарчука, Альбину Сотникову, Александру Люту — это будущее театра имени Марии Заньковецкой. Они многогранные, неоднозначные. Это — как капитель. Не простая колонна, есть резьба, есть на что посмотреть, по чему пробежаться взором, на чем остановить взгляд. Со временем они станут известными актерами театра.

— Вам часто приходится перевоплощаться на сцене. Как это сказывается на реальной жизни?

— Это накладывает отпечаток на каждого актера, работающего в театре. Они постоянно погружены в обдумывание, пробы. По-видимому, я, работая над какой-то ролью, получаю импульсы подсознания. Главное — потом все это бросить, вернуться в жизнь и стать самим собою.

Можно быть профессором университета и не являться актером. Актер, в отличие от профессора, обязан знать, о чем думает Джульетта, когда молча ходит по сцене. Мир искусства отличают вспышки озарения, так же, как мир ученого, потому что это — творчество. Недаром ведь исследователи во сне делают открытия. Актеры также постоянно погружены в творчество. Они в нем живут и работают. Творчество — огромный дар Господа людям.