Песни восточных славян

"Лесную песню" Леси Украинки поставили в Сумах на сцене театра им. М.Щепкина, жанр спектакля я определил как "постапокалиптическую феерию".

Постапокалиптичность в наше апокалиптичное время невозможно игнорировать, поскольку за этим "пост-", может быть, скрывается намек на рай земной - грядущий? До которого, даст Бог, и мы доживем?

Поэтому срочно в Сумы - на "пост-": посмотреть что же случилось в волшебном лесу Леси Украинки уже после апокалипсиса.

Молодой постановщик этого спектакля Роман Козак не так давно перебрался в юго-восточные Сумы из западного Львова. И, на мой взгляд, в его желании обратиться именно к великой пьесе есть скрытая полемика (и скрытый восторг) по отношению к знаменитому львовскому спектаклю "Лесная песня", поставленному 6 лет назад в Театре Леся Курбаса (режиссер Андрей Приходько).

То, без преувеличения, знаковая постановка нашего нового театрального времени. Мистический спектакль-предчувствие, спектакль-предупреждение, вроде бы напророчивший на основе текста Леси и теперешние люмпенские войны, и крайние стадии человеческого одичания, а еще очертивший границы любви и предательства на территории Родины.

Максим Криштоп

(Нынешний период творческих поисков талантливого А.Приходько уже на киевской Национальной сцене, - явное свидетельство того, что пьеса Леси вроде выпила из него прежнюю продуктивную художественную энергию, оставив его же в темном лесу - наедине со всеми - с классиками и современниками, с призраками и людьми).

Полемизировать с культовым львовским спектаклем любому молодому дарованию трудно, но почетно. На то и молодость.

Тем более что современный театр - исключительно искусство интерпретации, а не лобового сканирования литературных матриц.

В этом плане можно благостно закрыть глаза на издержки производства в замечательной театральной провинции, если есть хотя бы попытка (!) и артикулируемее желание (!) оригинальной авторской сценической интерпретации на поле мифопоэтики Леси Украинки.

А поле это - широкое, раздольное. Практически непаханое.

Какую нитку ни потяни из Лесиного волшебного мифологического клубка, туда она и поведет "лесника" - режиссера или критика.

И если забегать наперед, определяя художественные особенности сумской "Лесной песни", то многонаселенный и модно-нарядный спектакль - скорее декларация о намерениях (создать в провинции актуальный театр на основе классической пьесы), нежели исчерпывающая реализация этих самых авторских намерений.

Для воплощения подобных намерений в помощь молодому режиссеру - не только силы небесные (Леся и ее феерический мир), но и силы земные - талантливые люди из Сум и Киева, участвовавшие в постапокалиптическом проекте.

Максим Криштоп

Художник спектакля Алия Меженина рассматривает мифопоэтику Леси сквозь призму символического старого дуба, сотканного из белых канатов-косичек и уходящего своими корнями в подземелье сцены, а кроной - в поднебесье колосников. Во чреве дуба, в его шатком гнезде, и рождается странная любовь двух странных пришельцев - Лукаша и Мавки.

Лукаш (Юрий Оноприйко)- внешне - модный студент-отличник, увлеченный естествоиспытатель, словно бы приземлившийся в выжженный лес с иной планеты. То есть этот мальчик - знак будущего.

Мавка (Диана Каландаришвили) - наоборот - знак загадочного прошлого, которое за пиротехническими дымами скрывает подлинную сущность этой девочки. Не только лесной царевны или чахнущей красавицы, но и в чем-то античной героини, наподобие Антигоны, Электры, Федры. Режиссерский концепт в этом смысле - блестяще креативен. Две вечности - прошлое и будущее (в образах детей) - встречаются в лесу Времени: влюбляются, страдают, гибнут. Во втором действии, когда дуб из косичек уже пустили под топор, сцена напоминает "апокалиптическую" стройплощадку. На земле явно затеян какой-то загадочный ремонт. Живым душам, бедным людям, нежным детям - нет места в этом земном аду. Поэтому в самом финале Мавка и отправляется к голосистым душам ушедших - скорее всего, она станет солисткой Хора.

Молодая актриса, которую театр раскопал в Харькове, на мой вкус, определенно вписывается в стандарты античной героини. Низкий выразительный тембр (каждое слово понятно, а это редкость у молодых артистов). В девочке Мавке предполагается вековая усталость, античная страстность. Сама актриса предлагает осмысленную графичность сценической фактуры своей героини.

Однако делать резкий шаг в пространство откровенной трагедии, героиня, судя по всему, не рискует. Как будто молодой режиссер опасается каких-то возможных дальнейших последствий.

Максим Криштоп

Таким образом, за апокалипсис в этом спектакле отвечает - художник, за катарсис - хор. Поскольку постановщик правильно укомплектовал постапокалиптическое полотно важным элементом древнегреческого театра. Тот самый хор.

В "Лесной песне" - не просто хор, а голоса ушедших душ, электризующие атмосферу лесной драмы, "Лесной песни", всего зрительного зала.

Хористы в белом, расположившиеся в глубине сцены, эмоционально доминируют в музыкально-драматической композиции. Высота и чистота голосов, их пронзительный исповедальный трагизм (в чудесно подобранных режиссером народных песнях) - это подлинное, колдовское и постапокалиптическое наполнение классического сюжета. То, что обрамляет и прошивает сценический текст, - украинской песней - как вековечной болью, как напутствием и предупреждением.

Ставка на синкретизм - сильный хор, стильная хореография Ольги Семешкиной, визуальное актуальное мифотворчество художника Алии Межениной - подобное, несомненно, требует от постановщика не только навыков удачного мизансценирования. Важные составляющие зрелищного сценического полотна как раз и предполагают особую мастеровитость режиссера - в плане организации новой внутренней жизни на поле мифопоэтики Леси.

Максим Криштоп

С внутренней жизнью - проблемы. Постапокалипсис - илюстрируется, но не рождается из подробностей и обстоятельств самого действия.

Сценический маскарад из хора, балета, потерчат, инопланетян (в противогазах) несколько буквально "отражает" эмоции героев и вечного леса. Провоцируя у критика потребность еще и в режиссерских метафорах, и во вменяемой интонационной партитуре (которая здесь несколько архаична, мало сочетающаяся с заданной актуальной формой).

Здесь все-таки не визуальный театр с его автономной самоценностью и концептуальной универсальностью. Здесь скорее украинский постнаивный театр. Как робость демиурга - деконструировать литературную основу. Как несмелость интерпретатора - решительно переосмыслить знаковые коды великого текста.

Лесные инопланетные братья или дядько Лев и Лесовик (в одном лице), подчеркнуто милитаризированные Мати и Килина, многие другие - оптический обман. За которым мало-мало, все-таки мало "новой" лесной песни - заявленной, но не исполненной на разрыв аорты.

Максим Криштоп

Все это не отменяет в постановке ее несомненных достоинств. В первую очередь, это потенциал труппы, готовой к эксперименту и риску, к смелым испытаниям в новых сценических форматах. Явно на высоте производственный арсенал театра, коль два часа держат пристойный технологический уровень.

И (снова повторюсь) - хор, как лучшее художественное звено в сценическом сюжете. Порою хотелось, чтобы этого хора было больше, чтобы пел он как можно дольше.

Чтобы лесные песни, исполненные во весь голос, досказали в пьесе Леси то, что пока - по молодости лет - не досказано другими: неспокойными, одаренными, увлеченными, искренними. Но выше голову. Леся - испытание. Молодость - путь. Едем дальше.