Хотелось бы перефразировать классика на манер «он входил вместо дикого зверя в клетку», поэтически отобразив дебют Андрея Куликова в «Свободе слова» на ICTV. Однако метафоры слишком жесткие — даже для формата «Свободы». Да и после первой его программы осталось больше вопросов, чем выводов. Это понятно: «Свобода» — слишком заметный проект на отечественном ТВ, и появление здесь на первом плане абсолютно нового героя (почти неизвестного широкой аудитории) провоцирует и разнобой мнений, и полярность оценок.
«Андрей, а где твой юмор?»
— Андрей, вы уже знакомы с первыми рецензиями на свое дебютное «сочинение» на заданную тему?
— Сразу после прямого эфира на ICTV я покинул Киев — и даже выехал за границы области.
— Убежали от критических «преследований»?
— Просто были дела в городке Щорс Черниговской области. Но в субботу получил немало звонков.
— И что говорили?
— Преимущественно хвалили. Уже потом — в понедельник — больше серьезных замечаний.
— На уровне руководства канала? Или на уровне владельцев ICTV?
— Руководство канала отнеслось к дебюту одобрительно. А вот кое-кто из друзей просто не узнал меня на экране.
— За что друзья журили вас как телеведущего?
— Говорили: Андрей, где твой юмор?
— В самом деле, Андрей, а где ваш юмор?
— Ну вот... Моего мягкого юмора не было...
— В таком случае, может, вы его когда-то активизируете, превратив «Свободу» в юмористическую программу, для чего в нашей стране также могут быть политические основания?
— Понимаю, это шутка. Но, например, 1 апреля можно и отклониться от заданного стандарта, если позволит тема.
— Когда говорят о вашей «радийной манере» на ТВ, я, например, не совсем понимаю, что имеют в виду: ведь на радио есть и безудержные трескуны («бла-бла-бла»), и взвешенные консервативные ведущие, некоторые из них и работают на Би-би-си.
— Имеют в виду, что мой голос работает больше, чем лицо.
— То есть якобы по инерции вы никого перед собой не видите — темная стена, а не, скажем, реальные Богатырева или Луценко?
— Не совсем так. В радиоэфире непременно нужно видеть свою аудиторию. Когда-то меня именно этому и учили. Говорили: ты должен видеть или кого-то конкретного, или собирательный образ слушателя.
— Но между Би-би-си и ICTV большая разница. В первом случае — чаще интеллигентная, а во втором — эклектичная аудитория, эдакое большое одеяло из разноцветных и разносоциальных лоскутков.
— Я сам — эклектичное лицо. Почувствовал на себе много различных веяний и влияний. Меня в разное время привлекали разные сферы — литература, архитектура, политика.
— Перед «Свободой», как известно, вы работали над сценречью с педагогами из нашего театрального вуза (хотя, к сожалению, не все выпускники этого вуза прекрасно владеют речью на сцене). Что-то полезное для эфира дали эти занятия?
— Для меня это была необходимая наука.
— Но ведь вследствие эдаких академических театральных установок может исчезнуть иное из вашего «этеру» — непосредственность и «живчик».
— Мне делали похожее замечание.
— Кто? Александр Богуцкий? Или Виктор Пинчук? Он, кстати, звонил вам после дебюта?
— Кто непосредственно делал замечания — не для прессы. А владельцы канала звонили только до эфира, поздравляли с дебютом. После — звонков не было.
— Если говорим о театральности на ТВ, то вы как ведущий просчитываете интригу, сюжетность? Возможно, заранее прячете ружье, которое должно в тот или иной момент выстрелить в кого-то?
— Абсолютно согласен с тем, что должна быть продуманная и просчитанная драматургия. Мы стараемся это воплотить.
— Однажды вы заметили, что «стоит готовить гостей к эфиру». Но не представляю, как это можно сделать, если политики живут в экстремальном режиме и попадают на передачу как с корабля на бал.
— Понимаю так: когда есть возможность, нужно четко предупреждать о том, что время ограничено. И убедить гостей и телезрителей в том, что «Свобода» — это и уважение к свободе других.
«В Верховный Совет Советского Союза — как самовыдвиженец»
— Кстати, вы лично — человек политодержимый (учитывая наши реалии) или политика для вас лишь ролевая функция в эфире?
— Знаете, мне уже 50... И я давно пережил период политической одержимости. Еще в конце 80-х годов XX века.
— Когда пытались попасть в Верховный Совет СССР?
— Тогда все воспринималось иначе. Не так, как сейчас. И даже перестройку я встретил настороженно.
— Почему так? Что вас тогда насторожило?
— Тогда я был довольно ортодоксальным коммунистом.
— Неужели?
— Да. У меня с линией партии было только одно серьезное расхождение — национальный вопрос. А однопартийность, плановая экономика — до определенного времени это не вызывало сомнений. И Михаил Горбачев мне импонировал как личность. Тогда я работал в газете New from Ukraine. Хотя сам не журналист по специальности, а закончил факультет международных отношений и международного права.
— Все-таки как вы попали тогда в предвыборную колею? Вас кто-то настраивал на этот шаг? Кто-то «сверху» поддерживал?
— Решил, что мне это интересно. И пошел на эксперимент — сам выдвинул свою кандидатуру. Прошел через собрание трудового коллектива — это было общество «Украина» и коллектив газеты. Наконец моя фамилия оказалась в бюллетене вместе с другими кандидатами. Мне кажется, тогда в Киеве было лишь два таких самовыдвиженца. Я и еще один герой из Шевченковского избирательного округа.
— Тогда вы так никуда и не попали — ни на съезд, ни в парламент?
— Занял почетное шестое место — из семи. А в следующем году — выборы в Верховную Раду Украины. И меня выдвигали уже несколько трудовых коллективов.
— И вы таким вот «танком» в довольно непростое время двигались почти синхронно в два высоких органа?
— Ну, не танком… Можно ехать и велосипедом по шумной магистрали. Главное — уверенно крутить педали. Тогда были еще и довыборы в Верховную Раду Украины — и меня снова несколько коллективов выдвигали...
— Ого, а почему именно вас тогда так активно выдвигали?
— Понравился, наверное. Молодой, энергичный. Обеими руками за справедливость.
— Эмоциональным, горячим кандидатом были?
— Когда нужно — был.
— А почему тогда нет горячего задора в эфире «Свободы»?
— Возникнет потребность — будет. Для этого сначала нужно решить, что в большей степени импонировало бы нашей программе.
— То есть режиссура проекта не ставила задачу — каким вы должны быть на экране?
— В первом «пилоте» — я был таким, какой есть...
— А что вы «есть» — на самом деле?
— Полутональный.
— И каковы же эти тона — хотя бы окраска?
— Отвечу так... Каждого человека можно в чем-то убедить. Но для этого не обязательно кричать или размахивать руками. Нужно лишь подобрать соответствующие слова. Мне действительно советуют быть жестче, активнее. И вот второй-третий «пилот», возможно, это и показал. Хотя опять же — впереди много роботы.
— Дальше, возможно, не вопрос, а скорее растянутая сентенция... Понятно, что перед «Свободой» есть рейтинговые планки — 15% или 20% (это уже нюансы). Но передачу традиционно активно воспринимали самые разные региональные сегменты аудитории. Ваш предшественник — Шустер — в определенной мере был «человеком со стороны» (как герой одноименной пьесы); он как бы электризовал скрытой иронией наше «электоральное поле» и как бы с умышленной хитростью скрывал какую-то «фигуру» в кармане и, очевидно, подсознательно зритель понимал, что этот дяденька совсем не тот, за кого себя выдает... А вот на вашем «поле» иронию будто выпололи тяпкой, а вы сами воспринимаетесь как «свой среди своих» — наш «щирый» украинец, чью игру заранее можно предугадать.
— Если вы имеете в виду, к примеру, языковой аспект — а мы решили, что ведущий «Свободы» должен общаться исключительно на украинском языке, — то я не верю в то, что этот момент повредит рейтингу и отвернет весомую долю зрителей с Востока. Не верю и тем, кто утверждает, будто этнические русские не готовы воспринимать такую программу.
— А вы — этнический украинец?
— Этнический русский.
— Украинским языком, наверное, овладели в детстве?
— Моя бабушка была диктором на украинском радио. Для нее это был язык не только общения, но и работы. Благодаря ей прочитал много книг на украинском. Даже «Карлсона, который живет на крыше». А вот мои родители никогда не общались на украинском. И все же мне посчастливилось: я понял, что на этом языке можно творить очень много интересного и достойного. Но с женой Антониной общаюсь на русском — и не вижу в этом проблемы.
— Неоднократно речь шла о том, что такая программа как «Свобода» должна быть не только ареной для самовыражения политиков в пиаре, но и выполнять конструктивную, даже «прикладную» функцию: не «что делать?», а «как сделать?».
— Полагаю, по форме это возможно — в частности в «Свободе». Но получится ли на самом деле? Возможно, нужно время.
— Когда столкнут лбами сразу две «Свободы» — вашу и Шустера на «Интере», не потеряете первый эшелон политиков, которые могут перескочить на первую рейтинговую кнопку?
— Они сами будут решать, куда им ходить и на какую программу. Но надеюсь, всем в одной передаче места не хватит. Даже политикам из первой десятки.
«Для меня не будет проблемы, если русский язык станет вторым государственным»
— Лобовое контрпрограммирование двух «Свобод» — для вас лично в этом есть этическая проблема, или это чистый бизнес?
— Для меня это не является этической проблемой. В том смысле, что всегда старался поставить себя на место другого человека, чтобы понять его мотивацию. Действительно, руководители каналов могут принимать то или иное решение, которое мне лично будет казаться несправедливым. Но я также понимаю, как важен для них телевизионный бизнес. С этой точки зрения многое оправданно. Я сам работал на телевидении — на канале «1+1», поэтому мне знакомы некоторые вещи.
— Тогда вы работали бок о бок с Александром Ткаченко.
— Мы плодотворно трудились восемь месяцев, с декабря 1996 года по август 1997-го. К сожалению, Саша должен был уйти с канала в связи с проблемами «Післямови». Тогда я разбирался в природе журналистики, но не в ее телевизионном аспекте. И почти за 75% того успешного, что имею в телевизионной информационной журналистике, я благодарен лично Ткаченко.
— Продолжаете с ним общаться?
— В последний раз виделись, когда его, меня, Шевченко, Павлюка и Докаленко приглашали в секретариат президента — рассматривались кандидатуры на должность президента НТКУ.
— Есть ли какие-то особенности вашего контракта с ICTV? Возможно, предусматривается «но» в связи с дальнейшими рейтинговыми показателями проекта?
— Это контракт на определенный срок. На какой период и какие нюансы — об этом говорить не могу.
— 15% доли аудитории для вашей премьеры — это норма, это «потолок» или еще есть ресурс?
— Частично это сезонный показатель — лето все же. Есть также факторы интереса к теме. Надеюсь, в этом плане показательным будет сентябрь.
— Вы интересовались данными, как смотрели ваш первый проект в разных регионах страны?
— Пока нет. Но именно этот аспект меня и волнует. Во-первых, он связан с вопросом языка, о чем мы говорили. Во-вторых — с темой политических пристрастий.
— О политических пристрастиях. В политикуме у вас есть «любі друзі»? Не обязательно кумовья или сваты.
— Кумовьев у меня нет вообще. Я не крестил свою старшую дочь — она крестилась уже в сознательном возрасте. А младшую крестили, когда мы еще не состояли в браке с Антониной. Но среди политических деятелей друзья у меня есть, хотя говорить о них не буду. По понятным причинам. Впрочем, когда мы только начинали дружить, многие из них были очень далеки от политических дел.
— Может «Свобода» стать трамплином для вашей дальнейшей политической раскрутки — и вы наконец наверстаете утраченное: попадете в парламент (хотя бы через четверть века)?
— Все, что мог, я уже сделал в политике.
— Простите, но что особенное вы в ней сделали?
— Проявил в свое время инициативу снизу. Доказал, что такая инициатива может быть эффективной. Много занимался языковым вопросом. Отстаивал тезис, чтобы одно из обществ называлось не «обществом родного языка» а именно — украинского.
— Продолжаете работать в этом направлении?
— В меньшей степени. Хотя сам процесс меня интересует и волнует. Для меня лично не проблема, если русский язык станет вторым государственным. Но есть проблема в ином — во всем том, что происходит вокруг языкового вопроса в Украине. Уверен, эта тема еще не закрыта для общества.
— Действительно, это уже как мороз и солнце — день чудесный... Кстати, за время нашего общения у меня возникло рискованное предположение: даже если бы за вашей спиной сейчас раздалась пулеметная очередь, ни один нерв на вашем лице, пожалуй, не дрогнул бы... Это такая флегматичная установка — на окружающую действительность?
— Возможно, вам так кажется? Впрочем, я интроверт…
— А с вами согласовывали рекламный слоган обновленной «Свободы», которая «не продается»?
— С лозунгом согласен. А относительно «покупателей» — вопрос не ко мне.
— К вам вопрос о периодичности появления тех или иных политзвезд на телеплощадке. Вы как-то сможете влиять на их «ротацию», чтобы, скажем, не только Богословская была гостем почти каждого эфира, как раньше?
— И это нужно планировать. Однако не могу исключать, что кто-то будет появляться чаще. Это живой процесс. В нем многое зависит от информационных поводов. Но баланс нужен. Так же и с хронометражом выступлений. Если перебрал в начале, прости, в конце слова уже не будет.
— А если у вас возникает субъективная симпатия — не к политику лично, а к его идее?
— Это следует скрывать. В программах, где политики будет меньше (на темы культуры или экологии), мне кажется, можно будет проявить и определенный субъективизм.
— И напоследок... У вас, уже как телезрителя «Свободы», никогда не возникало неких образных ассоциаций именно с этим проектом?
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что для электората образы в «ящике» давно не только политические фигуры.
— А кто тогда?
— Возможно, сугубо ассоциативно, все они вроде регулярных героев многосерийного «Кабачка «13 стульев» (стульев может быть больше). Приходят в одно и то же время, в одно и то же место — и у каждого своя маска. Если в шутку, то пани Моника, например, — Витренко, а пан Спортсмен — кто-то из «Регионов». И у каждого своя фонограмма — с мелодиями и ритмами эстрады исключительно о любви к... Не так ли?
— Согласен. Мне импонирует такой подход. Но по образной структуре «Свобода» больше похожа на британский парламент...
— Это при их-то сдержанности и даже чопорности?
— А вот представьте, что именно у них достаточно и политической театральности. Конечно, в меньшей степени, чем у нас, где действительно «весь мир — театр».
ИЗ ЛИЧНОГО ДЕЛА
Андрей Куликов — украинский журналист. С 1992 года начал сотрудничать с украинской службой Би-би-си. Именно тогда британцы выбрали его из четырех украинцев и пригласили в Лондон. Позднее — недолго — вместе с Александром Ткаченко работал на канале «1+1». Со своей второй женой Антониной (она преподавала русский язык, и впервые они увиделись в корпункте Би-би-си) познакомился в 1995 году. У Куликова две дочери: 28-летняя Нина и 18-летняя Яна. Старшая живет в Киеве, по специальности — переводчик. Младшая учится в Лондоне. Куликов — дважды дедушка: одному его внуку уже пятый год, второму — два. Переход из Би-би-си на ICTV стал для Куликова делом непростым: выбрав канал, Андрей фактически сжег некоторые свои мосты.