Код Франко. Внук великого писателя пока безрезультатно отстаивает идею создания в столице музея Каменяра

Поделиться
Юбилей Ивана Франко страна оценила в 34 миллиона (гривен). Цифра проходит отдельной бюджетной строкой...
Роланд Тарасович Франко в редакции «ЗН»

Юбилей Ивана Франко страна оценила в 34 миллиона (гривен). Цифра проходит отдельной бюджетной строкой. Много это или совсем ничего для матриц национальной культуры (в этом году 150-летие со дня рождения писателя, буквально на днях — 28 мая — 90 лет со дня его смерти), вопрос в данном контексте двусмысленный. Как стало известно «ЗН», только половина суммы может уйти на ремонт дорог или газификацию поселков, так или иначе связанных с Каменяром. Поди потом посчитай, сколько чего отремонтировали или газифицировали. Остальное — как бы творческая составляющая. А это праздничные мероприятия, юбилейные издания или культмассовые поездки на пленєр в Закарпатье ученых-франковедов с докладами на «тему». Уже учреждена (есть решение правительства) даже международная премия Ивана Франко. Говорят, по своей статусности и финансовой составляющей она будет приравнена к Национальной Шевченковской. Хотя, увы, даже сейчас, в юбилейный франковский год, практически ничего не издается из произведений писателя. На книжных прилавках днем с огнем — ни поэзии, ни прозы (кто отыщет — пусть сообщит). Что уж говорить о давно ожидаемом полном — стотомном — собрании его произведений. Дай Бог, чтоб испекли этот каравай хотя бы к 160-летию. Всем миром, всем колхозом, всей семьей взламываем «коды» (или другие «замки»), а ключ к уникальному феномену отечественного писателя, к той потайной дверце, за которой может быть сокрыт секрет его гения, похоже, еще придется искать… Во всяком случае внук писателя, Роланд Тарасович Франко, гостивший в редакции «Зеркала недели», говорил о текущих издательских делах без особого энтузиазма.

Внук Франко — человек непубличный. Что называется лишний раз «не светится». Читатель, дистанцированный от перипетий литературно-светской жизни, возможно, даже изумится: неужели столь близкий родственник создателя «Украденого щастя» и «Зів’ялого листя» тихо-мирно обитает в Украине (как известно, некоторые его потомки оказались даже за океаном)? Но в Украине, в Киеве, Роланд Тарасович живет постоянно. Лишь на четыре года уезжал за границу, когда был назначен советником посла Украины в Великобритании по вопросам науки и образования. Там, кстати, встречался и с Верой Рич, и с Вячеславом Чорноволом. Роланд Франко окончил политех. Работал научным сотрудником, а затем заместителем директора Института автоматики. Позже возглавлял Институт аналитических приборов. Сегодня он — вице-президент Международного научно-технического университета. Ветви его семейного древа разлоги, витиеваты. Андрей — старший сын Ивана Яковлевича Франко умер совсем молодым. У второго сына писателя — Петра — родилось двое дочерей: они вышли замуж, сменили фамилии. Единственная дочь Франко — Анна — взяла фамилию мужа (Ключко). А у Тараса Ивановича Франко родились дочери — Зиновия и Любовь, а также сын, которого отец литературно назвал Роландом. Уже нет на свете Зиновии Франко, блестящего филолога, человека энциклопедических знаний. Из третьего поколения франковцев в Киеве сегодня живут Любовь и Роланд — внуки и наследники…

— Роланд Тарасович, как давно были на родине деда, в Нагуевичах Дрогобычского района?

— Не так чтоб и давно. Но хочу сказать, что к юбилею там многое привели в порядок. В хорошем состоянии усадьба, памятник. Правда, был пожар, который очень повредил дом — полностью сгорело соломенное покрытие. Поэтому над хатой Франко настелили металлическую «солому»: она как будто настоящая.

Нагуевичи — удивительное место. Казалось бы, восточная Галичина, но, представьте, в этом селе есть и православная церковь Московского патриархата. А еще в пору детства Ивана Яковлевича практически половину жителей Нагуевичей составляли евреи. Село это было как бы на стыке торговых путей. Туда едут и сегодня. Правда, местное начальство сетует: дескать, чаще навещают кузницу, где прошло детство писателя, а остальные сельские объекты мало кого интересуют…

— Как все-таки движется дело с выходом стотомника сочинений писателя? Известны хотя бы призрачные сроки его выхода в свет?

— Николай Григорьевич Жулинский говорит, что это достаточно серьезная и скрупулезная работа. Да и людей у него, видно, не хватает в институте. Полагаю, если через семь лет это полное собрание появится — и то хорошо будет. Есть, как известно, 50-томник писателя. В него многое не вошло. По разным причинам. А новые тома произведений Франко могут вместить и его уникальные фольклорные разработки (поговорки, припевки, присказки), и письма, и публицистику. И, потом, есть вещи, которые в советское время попросту были запрещены к печати…

— Что это за секретные материалы? Если можно конкретнее расскажите о них.

— Во-первых, публицистика. Его философские тексты, которые не отвечали запросам коммунистической идеологии. Ведь, заметьте, Ленин был современником Франко, а мой дед вообще не вспоминает о нем в своих произведениях. С Бонч-Бруевичем или, например, с Плехановым Франко активно переписывался. А Ленин его не интересовал. Почему? Потому, видимо, что не считал его особо значимой фигурой. Иван Яковлевич, как известно, высоко ценил «Капитал» Маркса. Даже занимался его переводом. В то же время он критиковал многие социалистические идеи. Видимо, предчувствовал угрозу диктатур, тоталитаризма.

— Существует мнение, будто в советские годы издали только 50 томов произведений Франко, чтобы не переплюнуть 55-томное творческое наследие Ленина: дескать, больше чем вождь никто написать не мог. Это миф, блеф или правда?

— Пожалуй, так. Ведь в том же франковском 50-томнике есть талмуды столь увесистые, что казалось они могли вместить в себя еще 2—3 отдельные книги. Словно бы их сознательно раздували. Разумеется, не приветствовались тогда и некоторые взгляды Франко по национальным проблемам. А отдельный малоизвестный раздел в его работах — это еврейская тематика. Он писал и о еврейском государстве, и о фольклоре. Понятно, есть острые углы в этих текстах. Но Иван Яковлевич был человеком интеллигентным. Значит, деликатным в вопросах межнациональных отношений. Хотя поляки потом и обижались на него за материал о Мицкевиче, где Франко проводил мотив предательства. Этого не могли простить. И даже отлучили от некоторых изданий. Он ведь много печатался в польской газете Kurjer Lwowski. Почти половина издания была заполнена его материалами, а это был и его заработок, хлеб насущный, и еще гражданская, философская трибуна. Многие из этих газетных публикаций, а также его тексты на итальянском, немецком языках прежде не вошли в собрание сочинений. А еще переписка с Драгомановым, Грушевским. Многое попросту было запрещено. Как, например, могло понравиться его «Не пора, не пора, москалеві, ляхові служити…»?

— В истории мировой культуры, если взять условный «количественный» фактор (то есть объемы написанного), наверное, действительно стоит говорить об уникальном феномене Франко. Человек, что называется из самых «низов», в девять лет потерявший отца, затем мать, прошедший фантасмагоричные лабиринты жизненных мытарств, овладел 14 языками! А масштабы созданного им — то, в чем мало кто даже приблизится к нему, — те же. Сто пока неизданных томов... Это ли не «код» уникума, который пока так и не взломало время?

— Да, аналоги искать непросто. Полагаю, в мире людей такой трудоспособности и такого глубинного уровня знаний всегда было немного — во все времена. Франко ведь знал абсолютно все славянские языки. Практически все европейские. На немецком, французском говорил в совершенстве. С легкостью переводил любые литературные оригиналы. А в сфере его творческих, философских интересов были этнография, языкознание, журналистика, экономика, литературоведение... Что говорить о его художественных произведениях. Большая проза, пронзительная любовная лирика. Мог работать круглосуточно. За 60 прожитых лет столько сделать. А ко всему тюрьмы, личные, политические передряги… Это, наверное, действительно феномен.

— Когда дискутируют об авторстве произведений Шекспира, который, по одной из популярных версий, нигде, кроме грамматической школы, не учился, а каким-то «чудом» впоследствии превратился из забойщика скота в гениального драматурга, то вам, например, не хочется привести в пример опыт своего деда, который тоже не позволил миру себя прогнуть, а поднялся над ним…

— Но тут только природа, видимо. Небо… Бог… Так звезды сошлись, должно быть. Но повторюсь — еще и удивительная трудоспособность. Только для того, чтоб написать одно произведение, он изучал все возможные источники. Казалось бы, «Лис Микита» — литературная сказка. А он вникал во все легенды, народные сказки. «Моисей» — тоже не только гениальное озарение, но и феноменальное знание Библии, Корана… Это также и его путешествие в Рим в 1904 году. А в 1905-м родилась уже поэма, осмыслявшая исторический путь народа в его бесконечных блужданиях по «пустыням».

— В одной телепрограмме, посвященной Франко, много говорили о его львовском доме, о последних годах жизни. Не знаю отчего, но у меня возникло ощущение какой-то глухой тоски... Было ощущение человека безумно одинокого. Хотя вокруг вроде бы и много людей. Что это за давняя история в его судьбе с ключом (или ключами), который он еще в детстве потерял и этим якобы обрек себя на последующие страдания?

— Есть разные рассказы… Об этом говорил и мой отец, Тарас Иванович. Я-то деда не застал. Все рассказы о нем в основном от отца. Эти ключи — может быть, и символический образ. Потому будучи уже очень больным, он действительно «искал» те ключи, потерянные в колодце, в Нагуевичах. У него через этот образ, видимо, возникало предчувствие, что потерянные ключи и привели его к недугу. Впоследствии к смерти. Совсем недавно, кстати, мне показали программу франковских чтений в Коломые. Представьте, даже там обозначен научный доклад — «Мифы и правда о болезни Ивана Франко»…

— Где мифы? Где правда? Хотя понимаю, что вопрос неоднозначный и вы на него не сможете ответить в полной мере.

— Известным людям многое приписывают. Легенды порой подменяют реальную жизнь. Ивана Яковлевича долго лечили, были подозрения на венерическое заболевание. Возможно, лекарства усугубили течение болезни. Но не могу и не хочу ничего ни утверждать, ни опровергать. Во-первых, нужно помнить о времени, в которое жил дед. Во-вторых, нужно знать, что у него был ревматический паралич — страшный недуг. Он появился как следствие переохлаждения организма. Иван Яковлевич ведь постоянно работал в холодных, редко отапливаемых помещениях. А в юности — тюрьмы. 1877 год — первый арест; 1980-й (март) — второй арест и трехмесячное заключение в коломыйской тюрьме (его тогда обвинили в подстрекательстве крестьян против местных властей). В 1889 году — третий арест и снова два месяца заточения уже за работу с киевскими студентами. Тюрьмы, подвалы — это не прошло бесследно. А львовский дом, в котором он работал и который построил на деньги своей супруги и моей бабушки, Ольги Хорунжинской (часть средств собрала также львовская молодежь, а часть взяли в кредит и этот кредит мой отец отдавал даже после смерти деда) — это была настоящая ледяная обитель! Без всяких метафор. Львовский дом был продуваем всеми ветрами. Находился словно бы на ветряной горе. Хорошо помню этот дом. Сам там родился. Сейчас в тех местах хоть дорогу вымостили. А когда-то, помню, рядом шел трамвайчик, недалеко была построена историческая панорама. Трамвайчик колесил зигзагами, и однажды я сам увидел, как он перевернулся несколько раз — вагоновожатая ничего не могла сделать, люди были травмированы… Так вот кабинет Ивана Франко находился на первом этаже. Окна выходили в сад, солнце почти не проникало. Близкие, в частности отец, часто рассказывали, что дед практически не отрывался от стола — был словно прикован работой. Детьми занималась в основном бабушка. А болезнь деда уже прогрессировала. Начиная с 1907-го… Впоследствии у него парализовало руки. Он диктовал поначалу старшему сыну Андрею. Потом Андрей внезапно умер (ему было всего 26 лет). Бабушка моя эту смерть перенесла трагически. Потеря больно ударила по ее психическому состоянию. Впоследствии она даже не хотела спускаться со второго этажа, где занимала две комнаты. К ней была допущена только моя мама, которая и присматривала за бабушкой. Однажды приехала Анна, дочь, и бабушка ее даже не узнала. Позже был случай, когда в доме появился Александр Корнейчук — литературный генерал послевоенных лет — и его она наотрез отказалась видеть. Смерть сына действительно стала травмой. Бедой… Ведь Андрей был невероятно энергичным, занимался спортом. От него разлетались искры здоровья, жизнерадостности. Но когда-то давно, в тех же Нагуевичах, кто-то бросил в него камень, попав в голову… Сначала казалось, что ничего страшного. А затем начались приступы эпилепсии. А он все равно занимался спортом, боролся за жизнь. Но… Кстати, когда умирал уже Иван Яковлевич, то получилось, что и сыновей рядом не оказалось, и дочери не было, и бабушка находилась в больнице. Рядом был только племянник, который помогал ему (впоследствии он, кажется, эмигрировал в Америку). Франко тогда находился в приюте Сечевых стрельцов, куда привозили раненых с полей Первой мировой войны. В палатах стояли крики, стоны. И вот однажды, как рассказывал племянник Ивана Яковлевича, привезли одного раненого солдата и стали резать его просто по живому… При этом приказали: «Молчи! Здесь в соседней палате Франко, его нельзя будить!» Не знаю, быль это или вымысел, но боец вроде не издал ни звука. Имя Франко оказывало гипнотическое воздействие на людей. Он был безумно популярен в народе. И отец мой приезжал с фронта Первой мировой войны туда же — в приют Сечевых стрельцов. Он рассказывал, что у деда тогда болело не только тело — болела душа…

— Эти коллизии столь драматичны, что спрошу вот о чем... Какое название произведений Франко, на ваш взгляд, наиболее полно могло бы отразить перипетии его судьбы?

— У него же много автобиографического. Очень люблю рассказ «Сойчине крило» — потрясающее произведение. Жаль, его мало знают, мало читают. В школе одно время по нескольку часов отводили на повесть «Борислав сміється». Теперь, говорят, убрали из программы, видимо, решили, что классовой, социальной борьбы у нас уже не существует. Уверен, для современного молодого читателя у Франко есть такие замечательные вещи, как «Для домашнього вогнища», «Перехресні стежки». Это вне времени. Уж не говорю о лирических шедеврах наподобие «Зів’яле листя», «Із днів журби». Не знают целый пласт драматургии Ивана Яковлевича. Как будто, кроме «Украденого щастя» больше ничего не написано, а есть интересные пьесы. Все это должно быть доступно нынешнему читателю. И должно быть издано не в каких-то суперобложках, а пусть даже скромными томиками в мягких переплетах. Только бы люди это купили, прочитали и открыли для себя совсем другого писателя— чувственного, страдающего, не очень счастливого, который и любил, и мучался. А не того, которого десятилетиями навязывали и извращали.

— Об «извращениях»: вы не читали в сети материалы относительно того, что Иван Франко считается масоном, а его стихотворение «Каменярі» — это своеобразный гимн масонскому движению?

— Если в сети — распечатайте, прочитаю… Даже любопытно.

— Роланд Тарасович, этой весной вы участвовали в избирательной кампании. Шли девятым номером в списках Партии патриотических сил, которую возглавлял Александр Зинченко. Не сильно расстроились после поствыборного фиаско?

— Партия патриотических сил набрала 35 тыс. голосов. У нас было немного времени на раскрутку, как модно сегодня говорить. Мне казалось, что и фамилия Франко могла бы звучать в процессе кампании более звонко. Но Александр Алексеевич посчитал, что не следует использовать эти вещи… Человек он очень порядочный, волевой. Я видел его не так давно и понял, что он не оставляет намерений продолжать активную политическую деятельность.

— Семья ваша рассеяна по миру. Кто-то оказался даже на другом континенте. Вы вот в Киеве с сестрой. Как она, кстати?

— Годы берут свое... У Любы, к сожалению, не сложилась личная жизнь, у нее нет детей. У меня, кстати, их тоже нет. Наверное, эти жизненные «сюжеты» все-таки пишем не мы сами, а они кем-то создаются за нас? У покойной сестры Зиновии есть два замечательных сына. У них уже трое внуков. А в Киеве наша семья оказалась 56 лет назад. В столицу переехали, собственно, даже не по своей воле.

— А по чьей?

— Это «великое переселение» было явно спланировано. Не нами. С 1939-го по 1946 год мой отец вместе с семьей обитал в Станиславе. Затем в первый год после войны переехали во Львов, где я учился в 49-й школе. Отец тогда даже думать не хотел о столице. Он имел работу в университете, был замечательным специалистом по классической филологии. Раньше стажировался в Вене. Но так сложилось, что в Киев перевели архив и библиотеку Ивана Яковлевича. Сам Франко завещал ее научному обществу имени Шевченко. Но тогда такую организацию официальные власти не признавали, так как шевченковцы стояли «не на тех» позициях. И вот архивы деда сначала переводят во Львовскую государственную библиотеку имени Стефаника, а затем в столицу — в Институт литературы. В том был, безусловно, и политический подтекст. В те годы к нам приезжал секретарь ЦК Назаренко. Приезжали Корнейчук, Мануильский. Они о чем-то подолгу говорили с отцом, отец им возражал. К тому же и в связи со мной был один эпизод. Вместе с одноклассниками тайно читали «Декалог украинского националиста». Десять человек после этих «чтений» арестовали — и дали по 25 лет. Инкриминировали черте что: и то, что действует подпольная организация, и все что угодно. Меня, наверняка, спасла фамилия. Хотя и вызывали на беседы с серьезными людьми в известные кабинеты. По-моему, власти не очень-то хотели резонанса в связи с внуком Франко — писателя, которого иначе как борца за коммунистические идеалы тогда и не трактовали. И за всей нашей семьей следили… К тому же в то время произошло еще одно громкое событие — убийство Ярослава Галана, возможно, помните…

— … конечно — «Човен хитається», «Любов на світанні», «Плюю на папу».

— Да, так вот Галан, как известный коммунист и публицист, был зверски убит, и злодеяние это приписали националистами, которых будто бы и поймали, и судили… Хотя, думаю, в той истории по сей день много белых пятен. И что интересно: сразу после убийства Галана за отцом будто демонстративно стали «ухаживать» органы. Выставили охрану. Постоянно следом за ним ходило двое военных. Возле нашего дома «пришвартовали» милицейский пост. А на октябрьские праздники к нам присылали едва ли не группу солдат. К чему бы, спрашивается? Отец был человеком серьезным, уравновешенным, прекрасно образованным (в Австро-Венгрии, кстати, он получал один из немногих государственную стипендию на обучение). Поэтому, полагаю, он многое осознавал, чувствуя провокационность в этих событиях. Отец прожил 83 года. Долгое время заведовал Фондом Франко, его библиотекой. С десяток лет работал над документами Ивана Яковлевича. Увы, так и не смог закончить работу, потому что архив колоссальный. Отец для меня всегда был примером человека, который без лишних слов и без суетного пафоса по-настоящему любит родину. Он занимался вольной борьбой, мог запросто одной рукой меня поднять — сила была недюжинная. Потрясающе знал историю литературы. В совершенстве владел языками. И так получилось, что эта его профильная специализация отразилась даже на моем имени… Откуда думаете Роланд? Из «Песни о Роланде» — это образ прекрасного героя-рыцаря из древней памятки французского героического эпоса. Из-за этого, кстати, в свое время меня не хотели крестить…

— Почему?

— Потому что священник не нашел в святцах имени Роланд и окрестил меня Александром. У меня оказалось два имени одновременно. Потом метрика потерялась. Должно быть, и сейчас она где-то пылится в львовских архивах — и я остался только Роландом… Теперь-то, полагаю, уже бессмысленно искать «пропавшее» имя — доживу как-нибудь и без него.

— Может так случиться, что на юбилей Франко в августе съедутся все ваши дальние и близкие родственники?

— Хотелось бы. Но многих нет. Моя тетка Анна прожила 96 лет, дважды приезжала к нам навещать моего уже тогда больного отца. Сыновей Анны тоже нет… Есть ее внучка Галя — она в Торонто. Но и у нее, по моим сведениям, слабое здоровье — паралич ноги (она переболела менингитом). Сыновья моей сестры Зиновии, о которых вспоминал, сегодня успешные люди. Они выбрали как и я не гуманитарную стезю. Младший — доктор математических наук. Я недавно был на его блистательной защите. А старший работал в нашем Институте кибернетики, был заместителем академика Ивахненко и у него уже была даже готова докторская, но тут хлынула «мода» на отъезд наших ученых в Америку — и его коллеги по курсу организовали там целую систему работы для наших программистов, сказав, что без Юрачкивского они в США не поедут. Он отправился в Америку на два года. Затем еще там задержался. И вот он уже пятый год в Нью-Йорке, хотя ни жена его, ни сын туда переезжать не стремятся.

— Не хочу показаться бестактным, но известно, что в последние годы у вас не особо складывались отношения с сестрой Зиновией. Якобы причиной тому одна из ее публикаций, где она довольно резко высказалась о вас.

— Все бывает... Мы жили в одной квартире — и какие-то семейные трения неизбежны. У нее не так, как хотелось бы, сложились отношения с моей супругой Аллой Петровной. Жена у меня училась в русской школе, потом стала преподавать французский язык (сегодня она работает в Дипломатической академии и по совместительству в университете имени Шевченко). Когда-то в газете «Франкова Криниця», издававшейся в Трускавце, напечатали статью Зиновии о нашей семье. Там были вещи несправедливые и достаточно обидные для меня. Она писала, что я якобы позорю семью, поскольку разговариваю на русском… По меньшей мере, это было странно. Украинский — мой родной язык. Этот же язык в совершенстве знает и моя супруга. А я работал во Всесоюзном институте автоматики — и тут уж сами понимаете: язык документов, язык международного общения. Когда поехал по работе в Америку, это тоже вызвало странную реакцию. Но все прошло. Многое стерлось из памяти. Зиновия прожила замечательную и непростую жизнь. Увы, недолго прожила — всего 66 лет. Человеком она была уникально одаренным. Многие известнейшие украинские филологи стали ее учениками, часто гостили в нашем доме. У меня добрые отношения с ее мужем Павлом, которому уже 84 года, но он держится молодцом и продолжает работать. Кстати, совсем недавно Дмитрий Павлычко инициировал за счет ЮНЕСКО создание книги о семье Франко. Думаю, должен получиться интересный проект. И у меня тоже есть одна серьезная идея, связанная с именем деда. Речь о его музее в Киеве… В нашем городе он бывал редко — несколько раз. Как и в Одессе (там раза два), где Иван Яковлевич после паралича проходил курс лечения и впоследствии стал снова писать, правда, одной рукой. А в Киеве он обрел свою судьбу — супругу Ольгу Хорунжинскую, мою бабушку.

— История их взаимоотношений непростая. Подтверждение тому ищут и в произведениях, и в адаптированных литературных биографиях Ивана Яковлевича…

— Разве бывают «простыми» истории любви? Конечно, нет. Многие произведения Ивана Яковлевича — его любовная лирика — были написаны до женитьбы на бабушке. А сборник «Зів’яле листя» вышел спустя 10 лет после их свадьбы. Но это иная история. В его жизни, как известно, были и другие увлечения. Но с Хорунжинской он создал семью. Когда приехал в Киев, его познакомили с высокообразованной девушкой, имеющей аристократическое происхождение. Мой прадед по бабушкиной линии был ректором коллегии Галагана. Это была культурная состоятельная семья. За невестой было пристойное приданое. Что по тем временам тоже немало значило. Франко и Хорунжинская вскоре переехали во Львов, где Ольгу встретили не очень доброжелательно. Но в принципе спуску она не давала никому. Была человеком цельным, решительным. А для Франко во многом стала и духовной, и семейной опорой. Ведь без надежного тыла так трудиться, как он, сгорев в 60 лет, было бы нереально.

— Так все-таки что с музеем? Это больше ваши мечты или вопрос как-нибудь когда-нибудь решится?

— Что касается возможного киевского музея Франко, то еще недавно на стене дома в Нестеровском переулке, 8 была мемориальная доска писателя. Потом она исчезла. Явились новые хозяева дома или земельного участка, а, значит, явились новые хозяева жизни — и все… Но именно в этом доме мне хотелось бы видеть музей деда. Ведь именно по этому адресу он снимал свою комнатку, когда гостил в Киеве, встречался с будущей женой. Я говорил с Александром Быструшкиным по поводу музея: он активно поддержал идею и даже при мне звонил кому-то «наверх». Но вы же видите, что сейчас происходит: власть меняется, новый мэр... Хотя в любом случае — новый мэр или старый — музей такого писателя в столице — это только честь и подарок городу. Я уже вижу, как можно обустроить дело. Кое-что можно привезти из Львова, кое-что можно взять из архивов Жулинского. Та же переписка с Бонч-Бруевичем, многими другими известными людьми. Еще есть архив моего отца. Можно найти для музея и уникальные картины. Но у нас как происходит? Есть время, место и возможности уродовать город сомнительными новостройками, а что касается музеев… Впрочем, надежды не теряю.

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме