ИОСИФ РАЙХЕЛЬГАУЗ: «ХОЧЕТСЯ ГОВОРИТЬ О ТОМ, ЧТО ПРОИСХОДИТ ЗДЕСЬ, СЕЙЧАС И СО МНОЙ»

Гастрольный спектакль Московского государственного театра «Школа современной пьесы» дважды с успехом прошел на сцене Одесского ТЮЗа, несмотря на буквально тропическую атмосферу в зале. Поскольку в родных стенах «Записки русского путешественника» по пьесе Евгения Гришковца идут в особой среде, напоминающей цирковую арену, часть кресел была вынесена на сцену, и часть зрителей находилась за спиной исполнителей — Владимира Стеклова, Василия Бочкарева и режиссера Иосифа Райхельгауза, участвующего в действии, задающего темп, иногда даже просящего актеров повторить ту или иную сцену. Эффектное представление было завершено, когда Иосиф Леонидович смог поделиться как воспоминаниями о своем одесском прошлом, так и сведениями о своем московском настоящем, а также мыслями по самым разным поводам.

— Ваши спектакли по пьесам молодого драматурга Гришковца замечены на Боннском биеннале...

— Расскажу об этом подробнее. Боннское биеннале существует уже очень много лет. Лучшие спектакли Европы, поставленные по современной драматургии, представлены на нем. Собираются крупнейшие европейские режиссеры и драматурги, которые в течение двух лет разъезжают по разным странам и смотрят спектакли, выбирая те, которые, с их точки зрения, и определяют лицо современного европейского и мирового театра. Это самый престижный в мире фестиваль, касающийся драматургии наших дней, и в 2000 году «Записки русского путешественника» были на нем показаны. Надо сказать, я до этого несколько раз был на фестивале почетным гостем, членом жюри, но не поэтому из множества российских спектаклей избрали именно мой... Он сегодня демонстрировался в Одессе не совсем в первозданном виде, важна ведь организация пространства, немцы в этом смысле молодцы, они тратят деньги, мастерят декорации и полностью воссоздают облик спектакля в том виде, в котором он должен идти, в котором он существует на родной сцене. Два года назад наш спектакль открывал биеннале как образец постановки по самой тенденциозной драматургии.

— Популярность драматурга Гришковца адекватна его заслугам?

— Сейчас Евгений Гришковец, безусловно, является популярнейшим драматургом как в России, так и в Европе. В нашем театре идет пять его пьес, два спектакля играет он сам, один исполняет в дуэте с артисткой, и еще два играем мы — «Записки русского путешественника» и последнюю премьеру «Город», кстати, показанную в этом году на Боннском биеннале. Стиль нашего театра соответствует требованиям фестиваля, который хочет видеть пьесы, только что написанные, поставленные только один раз. «Школа современной пьесы» никогда не ставит произведение, которое уже где-то идет или могло бы идти, исключение — чеховская «Чайка». Если даже я узнаю, что кто-то ставит то же самое, снимаю идущий спектакль с репертуара. «Записки» получили в Бонне очень хорошую прессу, «Городу» посвящено несколько десятков статей, которые мы еще не до конца успели перевести. Надо сказать, «Город» мы играем на стремянках, находясь буквально над головами зрителей. Декорации создал замечательный художник Давид Боровский. Вот все в один голос утверждают, что у Гришковца — замечательная драматургия, но как ее ставить — неизвестно! Нам, кажется, известно, и сам он принимает нашу трактовку, сотрудничая только с нами. Когда он выходит на сцену и читает сам, тут все понятно. «Записки русского путешественника» и не пьеса даже, а просто наброски, диалоги героя с самим собой, это мы уже «поделили» его на оптимиста и пессимиста... Сюжета нет! И мы с Бочкаревым, Стекловым и Филозовым, который также занят здесь в другом составе, собирались в репетиционном зале и довольно долго играли этюды — сцены в поезде, игру с магнитами, подстаканниками, лампочкой, телефонами, ну просто как студенты. Я не собирался быть вместе с ними на сцене, но понял, что если уйду, поменяется тон спектакля, и пришлось остаться. В «Городе» сразу взял себе небольшую, зато очень значимую роль. Я играю там в финале, увожу со сцены главного героя, таксиста. Мы торгуемся с ним, за сколько доедем, он произносит реплику: «Я здесь каждый день езжу», а я отвечаю: «А я здесь каждый день работаю!». Для меня сказать такое в моем театре — очень важно и приятно, Гришковец вообще удивительным образом дает артисту возможность рассказать о себе. Собственно, артисты для этого в профессию и идут, чтобы рассказать свое же...

— В чем, на ваш взгляд, заключена магия Гришковца?

— Он очень талантливый, образованный человек, ему всего лишь тридцать три года, он филолог-литературовед, очень хорошо знает мировую литературу. Мы с ним ведем довольно часто удивительные диалоги, когда он вдруг и кстати произносит: «Помните, у Пушкина — «гробы разных размеров»... Он нашел такие средства выражения, что это трогает душу, у нас творится невероятное на его спектаклях, спекулянты у метро продают билеты по сто долларов. Это антитеатр, что совершенно нормально, ведь каждые десять-двенадцать лет обновляется драматургия, меняется язык, меняются режиссеры и артисты, славянский театр в этом смысле мощнейший.

— И в какую же сторону идут перемены?

— Перемены идут в сторону авторского театра, когда актер становится действующим автором роли, когда режиссер сочиняет спектакль, а не комментирует пьесу, когда автор пишет так, что уже не хочет отдавать текст артистам, а стремится играть сам. Не случайно сегодня крупные драматурги Галин, Злотников и тот же Гришковец — сами ставят свои произведения. На Западе театр формальный, и поставить там — значит найти форму спектакля, а поставить в России значит передать нервы, боль, чувство. Собственно, поиск чувства и есть задача каждого театрального десятилетия, находящего для решения свои «отмычки».

— Как требования времени соотносятся с вашими творческими устремлениями?

— Я хочу всю жизнь одного и того же — говорить о том, что происходит здесь, сейчас, с этими людьми и со мной. Для меня театр в детстве был чем-то не имеющим ко мне отношения, чем-то красивым, занятным. Я восхищался тем, как тает Снегурочка в оперном спектакле. Позднее работал актером в ТЮЗе (моя единственная актерская проба в жизни). Сейчас для меня театр — это эквивалент религии, дружеской близости, высокой литературы, философии. Когда я прихожу в театр в качестве зрителя и там происходит что-то, не имеющее отношения ко мне, моим нервам, мыслям, моей жизни, мне становится скучно, какие бы выдающиеся режиссеры и актеры это ни делали. Так уж случилось, я никогда в жизни не ставил Шекспира, Мольера и Гольдони, я почти не ставил русской классики (разве только на Западе), хотя очень ее люблю.

— Иосиф Леонидович, приходится слышать, что ваш театр — компания единомышленников и в нем царит почти домашняя атмосфера...

— Я слишком долго работал в замечательных театрах, в которых было очень сильное напряжение. Уже стало банальностью говорить о том, что театр — это дом. Но для нас все именно так. Мы заканчиваем тринадцатый сезон. К сожалению, многие от нас ушли, имею в виду Марию Владимировну Миронову, Михаила Андреевича Глузского, Женю Дворжецкого, который погиб, но с нами Таня Васильева, Ира Алферова, Владимир Стеклов, Владимир Качан, Альберт Филозов, Лев Дуров, восходящая звезда Саид Багов. Все это потрясающие артисты, замечательные люди. В театре всегда весело, легко, азартно. Пришлось расстаться с Алексеем Васильевичем Петренко, который после каждого спектакля писал мне докладную такого рода: «Режиссеру Райхельгаузу от первого актера России. Прошу доплатить мне за то, что температура на сцене была выше, чем допускают нормы ЮНЕСКО, вследствие чего у меня наблюдалось обильное потоотделение...». Расстались мы и с Людмилой Гурченко, которая не желала играть во втором составе, а ведь Люба Полищук играла лучше, потому и была в первом... Сейчас в театре великолепно играют в чеховской «Чайке» телеведущий Саша Гордон и режиссер Виктор Шамиров. В последнее время я стал брать в театр не артистов, но зато это очень мощные, образованные люди. Поскольку я около 25 лет преподаю во ВГИКе, ГИТИСе и Российском государственном гуманитарном университете (РГГУ), то смею утверждать, что могу научить играть любого нормального, грамотного человека.

— Будет ли поставлена вами в одесской русской драме «Чайка» Чехова—Акунина, как о том ходили слухи?

— Такие планы у дирекции театра есть, поживем — увидим. Я вообще уже пятнадцать лет практически ничего не ставлю как приглашенный режиссер в России. Раз в полтора-два сезона выбираюсь в Нью-Йорк, Рочестер, Стамбул или в Национальный театр Израиля «Габима», где мне просто интересно поработать с выдающимися мировыми знаменитостями. За достойный гонорар, конечно. Сейчас я ставлю в Минске спектакль своеобразного жанра, это драма, переходящая в оперу, балет, клоунаду. А Одесса, наверное, должна активнее приглашать к постановке бывших одесситов. Вот Боря Мильграм, насколько я знаю, работает над новым спектаклем в русской драме, а есть еще Паша Цепенюк, Миша Левитин, Россия наводнена известными театральными режиссерами одесского происхождения... Говорят, Райхельгауз — дорогой режиссер, но не настолько уж я дорог, чтобы меня невозможно было пригласить. Я по рейтингу недавнему определен как режиссер второй десятки, мой номер шестнадцатый, это чрезвычайно высокая оценка моего труда. Я-то считал, что где-то максимум в начале четвертой десятки нахожусь! Вот если бы наоборот — видел себя в лидерах, а сам не пользовался признанием, — была бы катастрофа...