Поддержать
Шекспир опять попал в нужное время.
Нырнув на дно старинных фолиантов об Уильяме Шекспире, не могу не процитировать во первых строках этого отклика на премьеру в Национальном театре им. Ивана Франко достопочтенного Уильяма Хэзлитта. Умный господин называет "Кориолана" "великой политической пьесой", утверждает, что каждый человек, обратившийся к этому тексту, может не утруждать себя дальнейшим штудированием трудов известных политологов-историков. Поскольку именно в этой шекспировской пьесе - в "Кориолане" - спрессованная театрализация политики. А главный герой - боец-политик - на все времена. Побеждающий, проигрывающий, униженный чернью, преданный соратниками, скрепляющий союз с заклятым врагом, впоследствии погибающий не от слабости своей, а от романтичной верности сыновьим идеалам. Коих в политике, по Шекспиру, быть не должно.
Потому что в политике, по Шекспиру, есть бесконечный конфликт между личностью и массовкой. В данной истории - между Кориоланом и толпой, между лидером и оппозицией, внутри которой и однопартийцы, и народ.
Однако фокус в том, что Дмитрий Богомазов, постановщик "Кориолана", кажется, прежде никогда не был замечен на территории исконно политического театра. У него были различные сценические интересы и разновекторные художественные предпочтения. А вот, скажем так, сугубо политическая сценическая территория его не сильно-то волновала.
Пожалуй, лишь в его "Роберто Зукко" просвечивало нечто социально-конфликтное, жаждущее переплавиться в "политический" поединок личности и социума.
Но то было давно.
Сегодня же, выбрав шекспировского "Кориолана" в качестве знаковой пьесы, с которой торжественно вступают в должность главного режиссера Национального театра, г-н Богомазов сделал ход явно не случайный, а очень даже осмысленный, предполагающий одновременное решение сразу нескольких политических задач.
Есть большая политика внутри большой шекспировской
пьесы как зеркало, в которое смотрим и мы. Есть политика как фактор распределения центральных и иных артистических партий в сюжете. И политика как репертуарная шахматка в афише уже его театра.
По внешней форме и эстетическим приметам премьерный "Кориолан" не столько политический театр, сколько - политкорректный. Безо всякой подчеркнутой и намеренно вздернутой актуализации шекспировского сюжета (текст и так сам за себя говорит). И без возможных вечерне-квартальных происшествий (для этих целей есть другие художники).
Украинский "Кориолан", как мне видится, едва ли не идеальный вариант шекспировского спектакля для репертуара, скажем, Британского национального театра - наш вошел бы туда, как влитой. В ту самую, британскую, неоконсервативную и постмодерную сценическую нишу. С таким же подчеркнутым режиссерским почтением к автору. И с умеренными сценическими маневрами на территории интерпретационного театра. А также с важным фактором актера-антимарионетки, который в мире "британского" Шекспира очень часто проводник самого главного - его же авторской идеологии.
В общем, украинский режиссер идет "за" Шекспиром.
Не вопреки ему, не назло.
Не взрывая текст радикальным подходом.
А как бы примИряя и примЕряя этот же текст к нашей интересной действительности. Не столь колоритной, как у Шекспира, но крови, увы, хватает.
Здесь режиссерский подход - с оглядкой, со страховкой. И даже художественное пространство - павильон-аквариум (художник Петр Богомазов) - как закрытая и ограниченная территория, "за" которую режиссер даже не собирается нырять. И сам Кориолан здесь, как Ихтиандр, опустившийся на дно адского аквариума, створки которого отражают волны и облака, а внутри плавают хищные разноцветные товарищи-пираньи. И режиссер, может быть и хотел бы вдребезги растрощить стенки этого созданного им же аквариума, но его сценическое решение предполагает больше дипломатичности, нежели страстности.
Скажем, плебеи, трибуны, патриции в этом "Кориолане" - сценическая технология постмодернистского пастиша. Старая история рождает новые физиономии, древнеримские персонажи отражаются в героях наших недавних эпох. Скажем, друг Кориолана Менений (замечательно и иронично сыгранный Богданом Бенюком), броско отражается в портрете самого Уинстона Черчилля с его же пыхтящей сигарой. То есть с политиком, у которого едва ли не каждая фраза - афоризм. А мать Кориолана, мощно сыгранная Натальей Сумской, - как бы поклон великой Анне Маньяни, когда-то у Пьера Паоло Пазолини сыгравшей главную роль в фильме "Мама Рома", то есть мать вечного города. И украинская актриса играет мать вечного города, в котором нет мира под оливами.
При всем при этом, франковцам разных поколений, к счастью, максимально удается доносить до зрителя трудный шекспировский текст (перевод Дмитрия Павлычко). Открывая в самом же тексте - его упругость и афористичность.
И если в спектакле, повторюсь, режиссер идет "за" Шекспиром, то в первую очередь, это движение "за" его афористичностью и "за" неувядаемостью его дискурса, который должен быть расслышан даже на галерке. Который не всегда нужно раскрашивать на сцене ядовитыми красками. Поскольку этот текст гораздо больше говорит о сегодня, нежели то, что о нашем сегодня говорят теперешние "мыслители". Вот возьмите и перечитайте пьесу (цитат может быть - предостаточно).
В спектакле Богомазова, коль уж говорим о параллелях с современностью, ожидаем и сценически реализуем строгий водораздел - между личностью и средой, между героем и негероями. То, что автор прописал.
Если образно, то это сценический антагонизм между шекспировским бойцом и политическими клоунами. Довольно приличными коверными, которых сам герой встречает и в среде патрициев, и в толпе плебеев. И везде. В этой пьесе вообще нет "хороших" парней и девчонок. В спектакле же есть посыл, что естественных героев - всего двое. Сын и мать. Кориолан и Волумния. Все остальное - вокруг них - в основном, реальность фейковая или шутовская.
И особенности сценического сюжета в ожидаемой и естественной несовместимости тех, о ком выше - героя и среды, бойца и клоунов.
Отдельным, едва ли не эстрадным номером, режиссер дает выходы народного трибуна Сициния Велута (Остап Ступка, Сергей Калантай) и народного трибуна Юния Брута (Иван Шаран). Пара постоянно взрывает зал непредумышленной узнаваемостью - угадываемостью в сценических персонажах многих наших местных народных трибунов. Таких же продажных и подлых. А все равно артистичных, комичных - судя по их накрученным рейтингам.
Толпа, плебеи, здесь, в "Кориолане" - облачены в ватники, какую-то серую униформу. Кому-то такая толпа напомнит бродячий оркестрик из феллиниевкой фильмографии. Только здесь оркестрик - адский. Состоящий из злобных детей-сирот-оркестрантов, которым никогда не угодишь, для которых обмазать грязью почтенную статую - наилучшее из детских шалостей.
Сквозной оркестрик-лейтмотив, то есть народ, который не безмолствует, а играет на нервах, в спектакле Богомазова маневрирует как организм автономный. Кажется, иногда он буквально летает над сценой - в Риме, в Анциуме. Этот оркестр, как облако пыли - серой, грязной, удушливой.
И в этом смысле не столько господин режиссер, сколько Уильям наш Шекспир совершенно беспощаден и презренно снисходителен, извините, к тому, что и называем "толпой".
То есть самым неблагонадежным сообществом, которое в периоды ответственных испытаний, увы, часто никак не осознает себя народом.
Увы, увы, увы.
Шекспир часто смотрит вглубь, сквозь времена.
Тем временем, и режиссерский взгляд на клоунов и героев - совершенно не злобный, не "разоблачающий", а скорее ироничный, даже саркастичный. Ведь сегодня для них, для политиков или плебеев, - есть один герой, а завтра уже другой, которому они поют осанну. И, собственно говоря, толпе и правителям всегда нужны лишь мертвые герои. А разве нет? Так в пьесе. Так в спектакле.
Когда сраженный орудием друга-врага Тулла Авфидия (сильная работа Алексея Богдановича) преданный Кориолан падает наземь молча, безо всяких театральных конвульсий, его покрывают красным полотнищем. И только одинокая фигурка матери, Волумнии, безмолвно качается над трупом, как строгий маятник изменчивых часов бытия - туда-сюда, туда-сюда. Вечный отсчет материнских потерь в том мире, в котором народ и его слуги, - практически одно и то же. И они достойны друг друга.
Режиссерское решение, тем временем, подводит "Кориолана" под стандарты, условно говоря, "трагедии-буфф". Трагическое здесь прорастает из комического - или наоборот. Богомазов интеллигентно "буффонизирует" историю героя и толпы. И от этого сама история становится не менее страшной, а еще даже более пронзительной. Толпа здесь - знак беспамятства, предательства. А подлинная личность вызывает только скорбь. Риторический стиль самой пьесы при этом довольно умело "укрощен" постановщиком, никакой велеречивости или пафоса, живая речь, живые мысли. К чести труппы, в этом же спектакле ощутима и вольность актерских ритмов, при том, что практически каждая партия прочерчена довольно строго, хотя и без дополнительных сценических подробностей.
Как известно, в спектакле Дмитрия Богомазова фактически два равноценных и равноправных героя, два Кая Марция (впоследствии Кориолана). То есть два крепких артиста среднего возраста - в двух разных составах.
Это решение, скорее всего, тоже в системе политико-педагогических опытов постановщика. Посмотреть, кто во что - из этих двух - горазд? И убедиться (в очередной раз) как личность актера может заметно изменить микроклимат внутри разумно выстроенного спектакля.
В общем, Дмитрий Рыбалевский и Александр Форманчук - Кориоланы в двух составах - в состоянии двух бегунов на длинную дистанцию. Не спринтеров, а стайеров. Не сталкивая актеров мощными лбами, режиссер как будто бы вычисляет в каждом из них - выносливого, терпеливого, мудрого. Возможно, с расчетом и на дальнейшие репертуарные маневры. Поскольку подлинный герой - в любом театре мира - необходим всегда, позарез.
Вот они и играют, каждый по-своему, двух Каев Марциев - и есть повод посмотреть этот спектакль даже дважды.
Кориолан Дмитрия Рыбалевского - дитя войны, Ричард Львиное Сердце, обреченная романтичность, мощная атлетичность, мужчина долга и своей мечты, воин, для которого нет невыполнимых заданий, витальный человек, созданный для эпохи Ренессанса, которая никак не наступит, потому что тянется бесконечная война.
С Кориоланом Александра Форманчука в спектакле проступает нечто иное -сюжетный саспенс, нервное напряжение, актер играет героя военного триллера, играет сумерки души шекспировского человека, который вознамерился взойти на вершину, но сам этот путь усеян трупами.
Один Кориолан - дитя природы и долга.
Другой Кориолан - дитя своей матери и заложник темных импульсов.
И в случае с другим даже почтенный шекспировед вправе задать вопрос: а все-таки "кем" был отец этого парня, загадочной личности, темной души, в которой живет и младенец, и убийца?
Естественно, такая роль (для обоих) - роль на вырост, на дальнейший-дальнейший результат, который на первых спектаклях только предполагается, но не всегда фиксируется.
При том что сам процесс роста вызывает истерику в соцсетях: есть даже группы фанатов, для которых идеален один Кориолан, а совершенно прекрасен - другой. И все это меня лично сильно радует, поскольку, повторюсь, Шекспир по-прежнему попадает в цель, в душу, в зрительское сердце - что-то взрывает, рождает, возбуждает, взывает. И предупреждает.
Путь Кая Марция в спектакле - путь бойца, который побежден не баталиями, а частностями. Здесь путь героя, который на каждом своем героическом шагу натыкается на предательство клоунов, политикума, толпы.
Возможно, и по этой причине сценический Кориолан - не исключительная личность (как часто бывает в иных режиссерских трактовках), а личность порою подневольная, зависимая, балансирующая между своим призванием и неизбежным фатумом.
Власть для него (нашего) - не столько самоцель (или мания), а едва ли не сыновий долг.
Народ для него - глупый балаган, который всегда переменчив, который все лучшее очень быстро забывает, потому и ожидай нож в спину.
Союзники для него - всегда временные, поэтому и к ним он не испытывает симпатий, а держится три часа на сцене несколько отстраненно и дистанционно, что-то зная, что-то предполагая.
Теперешний наш Кориолан, как боец - это мяч на большом политическом поле. И, естественно, не он ведет игру, а только им играют. Богомазов это понимает, предполагает, реализует - выстраивает главную партию героя-бойца как партию заведомо проигравшего. Поскольку в том мире, в который он пришел победителем, заведомо не будет мира. Ведь нет идеально прекрасных соратников на самом дне политического ада - в аквариуме с хищными рыбами.
И если рыть шекспировские архивы дальше-дальше, то нельзя обойти светлую мысль Мидлтона Мюрри, который считает "Кориолана" куда более глубокой и трагической пьесой великого барда, нежели "Король Лир"! Вот вся эта цепь кориолановских союзов-предательств и побед-поражений, внутри которой и оказывается боец, сама собою окольцовывает героя, унижая его, уничтожая вместе с ним целую жизнь, в которой еще до недавнего тлела надежда на честь, справедливость.
Политкорректный "Кориолан" Дмитрия Богомазова - о заведомом поражении героя. О том, что силач проигрывает клоунам, а страсть и мужество уступают коварству - в неравной схватке. И еще спектакль о том, что подлинный герой - каким бы фактурным он ни был - не всегда нужен там, где правят бал политики-эпизодники. По-моему, актуально.
Особый случай в таком политконтексте - Волумния. Продолжая уже заданный принцип цитатности, приведу лишь одну строчку из шекспировской лекции 1947 г. Уистена Хью Одена, который был убежден, что "истинный герой этой пьесы вовсе не Кориолан, а Волумния!" То есть мать Кориолана. Или как я образно-условно ее величаю - мама Рима.
Та, которая и направляет сына в "нужную" сторону, кажущуюся ей правильной. Та, которая просит сына о терпимости к толпе, умоляет пощадить вечный город. И даже если Кориолан пытается спорить, то неоспоримый аргумент, которым она бьет все карты, - ее же материнское сердце. Ибо оное может отвернуться от сына. И тогда он дважды не жилец, он вмиг потеряет то, что и держит его на земле. Потому что сыновье чувство в нем - сильнее героической прыти.
И именно это - сыновье чувство - едва ли не на ощупь играют в разных составах два актера, два Кориолана. Даже когда они испачканы бутафорской кровью, то в каждом проглядывает не воин, а неприкаянный ребенок - играющийся в войнушку.
Да, они могут сокрушить целый мир, сто раз завоевать Рим, прослыв великими героями, но всегда дрогнут - в схватке с матерью.
После "Отелло" Виталия Малахова Наталья Сумская снова оказалась в царстве Шекспира, сыграв в "Кориолане", на мой взгляд, одну из очень важных ролей в своей артистической биографии. На премьерном спектакле она еще примерялась к шекспировскому мирозданию, а впоследствии взяла этот мир в руки, обняла его - и многое прояснила в сценическом сюжете.
Эта мать также презирает толпу, как и сын ее, Кориолан. Но она вынуждена с ней считаться. И пожалуй, не сын, а только мать стремится к какой-то абсолютной власти. Потому что это ее город, ее территория, а она сама - мама мира, а не только мама Кориолана - умная, лукавая, хищная, сердечная, всепрощающая и ничего не прощающая.
На сценографических стенках "аквариума" кровавой краской - с небольшим перерывом - пишут два слова. "AMORI" и "MORI". В переводе с латинского - "любовь" и "смерть". Так вот между этими amori-mori - не какая-то глобальность страстей и поражений, а отсчет потерь матери человеческой. Эти слова - о ней. Ибо подлинная "власть" мироздания именно в этом - в любви и потере. Даже нескольких эпизодов с участием актрисы достаточно, чтобы придать спектаклю дополнительный объем, общечеловеческую философию и шекспировский масштаб.
Однако возвращаясь к политическим аспектам, связанным с тем, что вокруг спектакля, особо выделю его "цементирующий" фактор. Это цемент, который не предполагает застывшее состояние, а материал, на котором строят сценическое здание актеры разных поколений, когда уже многонаселенный спектакль возвышается над иными строениями, как гордый дом с химерами (подлинник чуть выше здания Соловцова). Именно "цементирующие" спектакли в разное время и объединяли сложную трупу франковцев. Выявляли в ней тайное и явное лидерство, отражали способность того или иного умного режиссера едва ли не в каждом герое массовки увидеть - лицо. Среди таких вот, образно говоря, "цементирующих" хорошую труппу постановок (в разные времена) - "Визит старой дамы", "Тевье-Тевель" Сергея Данченко, еще "Царь Эдип" Роберта Стуруа (к сожалению, недооцененный).
В пылу текущей сетевой полемики и оперативного рецензирования, на мой взгляд, премьерный "Кориолан", такой, каким он есть, - возврат к театру большого стиля.
Следить в Телеграмме
Войти с помощью Facebook
Войти с помощью Twitter
Войти с помощью Google