ЗИМА БЕЗ ПАТРИАРХОВ

Нынешняя зима не просто изменила политическую карту Балкан - она стала окончанием целых эпох в истории двух небольших стран, которые, тем не менее, в силу своего особого положения на карте Европы всегда привлекали внимание сильных мира сего, были и яблоком раздора, и ареной для установления стабильности… у соседей. От лидеров в таких государствах зависит, как будут относиться к ним в мире и какое будущее им уготовано. Слишком уж велико на Балканах - и биография маршала Иосипа Броз Тито едва ли не лучший тому пример - влияние авторитета. Смерть первого и последнего президента Социалистической Югославии открыла дорогу к распаду страны - и составляющие бывшей СФРЮ вынуждены были не просто выбирать новый фарватер, но и безгранично довериться новым капитанам.

Этой зимой двух из них не оказалось на палубах. Франьо Туджман, первый президент Хорватии, последние годы своей жизни отчаянно, но безнадежно боровшийся с онкологическим заболеванием, ставший под конец правления скорее символом собственного режима, чем действующим главой государства, с почетом похоронен в Загребе. Окончилось совершенно особое десятилетие в жизни Хорватии, десятилетие тяжелых войн и авторитарного режима, экономического развала и надежд на возвращение в Европу. И хотя оппоненты Туджмана гораздо в меньшей степени склонны петь ему осанну, чем проправительственные СМИ, тем не менее каждый задается вопросом: а состоялась бы вообще Хорватия, если бы не Франьо Туджман? И, тем более, удалось бы ей существовать в границах бывшей Социалистической республики Хорватии, столкнувшись с ожесточенным противостоянием сербской общины страны и Югославской народной армии? Туджмана нередко обвиняли в том, что он на поверку оказался не европейским демократом, а зеркальным отражением белградского диктатора-коммуниста Слободана Милошевича. Вернее будет сказать: Франьо принял правила игры Слободана, потому что был уверен - выиграть он сможет только по этим правилам.

Киро Глигоров, первый президент независимой Македонии, был уверен как раз в обратном: выиграть, отстоять независимость собственной страны, зажатой между амбициозными и по-своему трактующими македонскую историю соседями, он сможет, только отступив от правил игры Милошевича и Туджмана. Два своих президентских мандата Глигоров, призванный на президентство изумленными македонской независимостью соратниками, был осторожен, уступчив и медлителен. За эту медлительность его можно упрекать, но именно политика Глигорова позволила Македонии сохраниться - мирно сохраниться! - на политической карте мира и получить международное признание. Когда в дни косовского кризиса об «отеле Македония» узнали миллионы людей, 81-летний Глигоров уже готовился к уходу из большой политики, но тем не менее именно он оставался символом толерантности собственного государства. Передав власть молодому президенту Борису Трайковскому, Киро Глигоров еще при жизни превращается для македонцев в историческую фигуру, равной которой в их новейшей национальной истории не было и не предвидится. И все-таки его эпоха также подошла к концу.

На разных концах бывшей Югославии - воспитанники одного и того же человека, одной и той же номенклатуры… Люди, так по-разному созидавшие собственные государства… Я только один раз видел их вдвоем: на праздновании 50-летия Победы в Москве, на парадной лестнице «Президент-отеля». Недолюбливаемый русскими Туджман - тем не менее хорваты напоминали, что он - один из партизанских командиров второй мировой, - всегда чем-то раздраженный, порывистый и высокомерный… И несколько медлительный, спокойный Глигоров, меланхолично выслушивающий быструю речь хорватского коллеги… Патриархи балканской политики, они могли в молодости также беседовать на партконференциях - а под конец жизни оказались непохожими президентами двух непохожих стран.

Биографии их тоже были непохожими - и вместе с тем очень близкими, «соседними». Оба участвовали в народно-освободительной войне, к обоим весьма позитивно относился Тито (Туджман стал самым молодым генералом ЮНА, Глигоров уже в 28 лет был высокопоставленным правительственным чиновником). Оба тяготели к научной работе: Туджман активно занимался военной историей, стал директором основанного им же в Загребе института истории рабочего движения. Глигорова интересовала экономика, и он возглавил институт социальных исследований. Обе эти карьеры, таким образом, свидетельствуют, что Туджман и Глигоров не относились к людям, принимавшим решения, они скорее были «почетными членами» номенклатуры, чем вершителями ее судеб. История, однако, оказалась материей куда более опасной, чем экономика: выводы Туджмана, особенно по ситуации во второй мировой войне, стали всерьез расходиться с позицией партийной историографии, началось сближение генерала (к тому времени его уже называли доктор Туджман) с хорватской эмиграцией. Как нарочно, становление Туджмана-историка и кумира диаспоры совпало с титовской атакой на хорватский национализм, так что бывший любимец оказался в тюрьме - правда, ненадолго: спасло личное заступничество классика хорватской литературы Мирослава Крлежи. (Второй раз Туджман попадет в тюрьму уже после смерти Тито и Крлежи, но опять на короткий период: его выпустят по состоянию здоровья - тем не менее тюрьма творит репутацию, а состояние здоровья не помешало ему в течение последующих десяти лет руководить хорватским государством).

Экономические идеи Глигорова также оказались не ко времени. Но опасности для СФРЮ они не представляли, более того, биографы македонского президента утверждают, что именно исследованиями глигоровского института впоследствии воспользовался югославский премьер-реформатор Анте Маркович. Тем не менее после нескольких лет научной деятельности Глигоров спокойно возвратился на представительские должности в номенклатуру, представляя Македонию в Президиуме СФРЮ и руководстве союзного парламента. Туджман в это время был прежде всего нежелательным диссидентом. И тем не менее к началу суверенизационных процессов будущий президент Хорватии и будущий президент Македонии вновь поменялись ролями. Туджман возглавил наиболее крупную некоммунистическую организацию своей республики - Хорватский демократический союз: именно победа ХДС на первых демократических парламентских выборах в Хорватии позволила ему стать председателем президиума, а затем президентом отсоединяющейся от Югославии республики. За Глигоровым никакой крупной политической силы или идеи не было, он воспринимался как удачно поработавший титовский функционер в отставке - но македонская партийная элита, куда более сильная, чем элита хорватская, осознав, что ей придется провозглашать независимость республики, призвала Киро этой республикой руководить.

Тут нужно пояснить, почему не могло быть по-другому. У хорватов, как известно, в войну было свое государство, ориентировавшееся на национал-социалистическую Германию, марионеточное государство Анте Павелича. Хорватские коммунисты воевали против этого образования под лозунгами «братства и единства» и вряд ли после этого могли возглавить движение за суверенитет. В Македонии же (и, например, в Словении) государственность связывалась именно с реформами Тито, разделившими Югославию на шесть республик, и поэтому посткоммунистические элиты вполне могли выступать в роли строителей новых независимых государств. Но в отличие от Словении, элита которой всегда удовлетворялась масштабами собственной маленькой республики, или Хорватии, лидеры которой перемещались между Белградом и Загребом, македонцы по возможности предпочитали Скопье Белград. Возможно, именно поэтому у старой македонской элиты в ответственный момент просто не оказалось лидера, способного отстоять независимость страны - пришлось срочно обращаться за помощью к старику Киро.

А у новой хорватской элиты такой лидер был. Застарелое соперничество между сербами и хорватами позволило Туджману стать не просто лидером - вождем воюющей республики, символом ее будущих побед даже в дни поражений. Бескомпромиссность Туджмана превратила Хорватию, по существу, в мононациональное государство, но заодно сделала ее заложницей боснийской войны, в которой Загреб, вначале активно помогавший соотечественникам из спешно созданной республики Герцег-Босна, в конце концов под давлением Запада был вынужден согласиться на союз с мусульманами и совместно с ними противостоять сепаратизму поддержанных Милошевичем боснийских сербов. Но если до подписания Дейтонского мира по Боснии и до операции хорватской армии в удерживаемой сербами Крайне авторитаризм Туджмана еще имел какие-либо основания, то после окончания эпопеи с защитой хорватской территориальной целостности и оформления боснийской государственности туджмановский режим стал анахроничным настолько быстро, что пользовавшаяся непререкаемым авторитетом партия Туджмана сегодня рискует перейти в оппозицию, а сам президент оставался неоспоримым лидером главным образом потому, что считался (и считал себя сам) «отцом нации» и ее независимости. И еще потому, что уже несколько лет хорватам было известно о его тяжелой болезни, о том, что время Туджмана заканчивается, и даже политические противники президента, скорее всего, хотели, чтобы Туджман ушел сам, уверенные, что авторитарные наслоения его режима снимутся вскоре после торжественных похорон.

Скорее всего, так оно и будет: в Хорватии сохранят уважение к Туджману, но не будут жить по его правилам - даже среди соратников скончавшегося лидера немало европейски ориентированных политиков, склонных к скорейшей демократизации страны. Сторонникам же туджмановского стиля правления будет нелегко защищать свои позиции в отсутствие «отца нации». Именно поэтому можно утверждать, что еще при жизни Франьо Туджман превратился из фигуры политической в фигуру историческую.

В историческую фигуру превратился и Киро Глигоров. Ему пришлось решать совсем иные задачи, чем хорватскому коллеге. После того, как предпринятая македонским президентом на бывшей даче Тито на Охридском озере попытка примирить Туджмана и Милошевича закончилась ничем, Глигоров сосредоточился на невтягивании своей маленькой республики в балканский конфликт - и весьма преуспел в этом. Даже в самые трудные для бывшей Югославии дни Македония оставалась мирной и если не беспечной, то спокойной. Югославская армия покинула ее без боя, конфликт с Грецией вокруг атрибутики страны удалось урегулировать, изменив красно-золотое полотнище, но не отказавшись от имени - греки настаивали именно на этом, но удовлетворились прибавкой слов «бывшая югославская республика» в международных организациях. Вместе с тем, сохранив вокруг себя выдвиженцев старой номенклатуры, Глигоров вряд ли мог решить тяжелейшие экономические проблемы самой бедной из бывших республик СФРЮ, вряд ли мог посмотреть по-новому на отношения двух населяющих Македонию общин - славянской и албанской. Ему удалось сохранить мир, но на последних парламентских выборах победили не поддерживаемые им посткоммунисты из Социал-демократического союза, а неофиты из ВМРО-ДПМНЕ. Кандидат быстро превратившейся в «партию власти» бывшей оппозиции победил и на президентских выборах - кстати, благодаря тому, что привлек на свою сторону не только македонский, но и албанский электорат.

Последние месяцы правления Глигорова, таким образом, были чисто церемониальными - да и церемоний победившие противники старались его лишить, отказав, например, президенту в традиционном праве патронировать популярные культурные фестивали. Но это - издержки даже не политики, а политиканства. Македонцы обязаны Глигорову мирным десятилетием и сохранением страны - не будь всего этого, кто бы задумывался об экономическом подъеме или вступлении в НАТО?

Ветераны балканской политики свою роль сыграли. Конечно, современники Туджмана и Глигорова еще остаются в президентских резиденциях: Слободан Милошевич в Белграде, Милан Кучан в Любляне, член президиума Боснии и Герцеговины Алия Изетбегович в Сараево… Но Кучан - скорее представительская фигура, чем принимающий решения глава государства, Изетбегович тяжело болен… Да и режим Милошевича, к счастью, не вечен. Очень скоро на Балканах появятся новые лидеры, не отягощенные опытом распада СФРЮ, - но первые президенты все равно останутся первыми, со всеми их успехами, ошибками, проступками и иллюзиями. Патриархов не забывают.