ЗАМКНУТЫЙ СОЛНЕЧНЫЙ КРУГ

«Германия - единое целое, немцы - один народ». Эту фразу в Германии приходилось слышать так часто, что время от времени появлялись сомнения по поводу того, насколько данный тезис соответствует действительности. Безусловно, было бы смешно не верить в то, что, скажем, жители Саара или Тюрингии не мечтают о том, что когда-нибудь сотрется пусть даже условная граница между уроженцем Саарбрюккена и выходцем из Эрфурта. Тем более нельзя заподозрить подавляющее большинство граждан бывшей ГДР в намерении вернуться в эпоху первомайских демонстраций и очередей на «трабанты».

«Граница» на замке?

Но граница все еще есть - и не только потому, что по-прежнему существуют понятия «старые федеральные земли» и «новые федеральные земли», «западная часть Берлина» и «восточная часть Берлина». Разница между востоком и западом пока еще ощущается в зарплатах и квартплатах, уровне безработицы и уровне жизни. Многие бывшие «гэдеэровские» города можно практически безошибочно отличить от исконно «фээргэшных» по архитектуре, качеству дорог, по маркам автомобилей.

Пришедшему устраиваться на работу кое-где все еще могут задать вопрос «Вы из какой Германии - западной или восточной?» И по ответу: «А разве Германия не единая?» без особого труда можно угадать восточного немца. Многие обитатели западной части Берлина стараются без особой нужды не посещать бывшую столицу ГДР и недовольно морщатся, когда в речи собеседника с востока проскакивают «советизмы». Берлинцы с противоположной стороны дружно посещают дискотеки, где часами танцуют под почивший в бозе восточногерманский рок. А на разнокалиберных выборах значительная часть восточноберлинского электората не менее дружно голосует за представителей Партии демократического социализма (ПДС) - правопреемницы СЕПГ(немецкого аналога КПСС).

Один немецкий чиновник обронил весьма симптоматичную фразу: «Через десять лет после падения берлинской стены она все еще существует. Она проходит через головы немцев». Германия сейчас переживает весьма болезненный этап постэйфории. Период всеобщего воодушевления и массового братания прошел. Как признаются сами немцы, еще в середине восьмидесятых мало кто верил (причем как по одну стороны стены, так и по другую) в реальную возможность воссоединения. Это была красивая мечта. Объединяющая иллюзия восточных и западных немцев. Но уже в 90-м выяснилось, что на самом деле и те, и другие оказались пленниками другой иллюзии. Казалось, достаточно разрушить бетонного монстра, изуродовавшего Берлин, снести пулеметные вышки, разогнать «Штази», и Германия снова станет единой. Но после того, как стену под скандирование «Мы - народ» разобрали на сувениры (небольшие куски бетона до сих пор продают туристам по 5-10 марок за штучку), выяснилось, что народы немного разные. И не всегда достаточно хорошо понимают друг друга, хотя и те, и другие говорят по-немецки.

К слиянию в одно целое и население ФРГ, и население ГДР оказались одинаково не готовы. Еще не успели высохнуть чернила на подписанном 31 августа 1990 года договоре об объединении Германии, как начались первые «неувязки». Жители старых федеральных земель достаточно часто воспринимали и все еще воспринимают восточных немцев как своего рода нахлебников, которые не умеют трудиться, не хотят приспосабливаться к новым реалиям и предпочитают сидеть на «социале», проедая деньги, заработанные западными немцами.

Особенно сильны, насколько можно судить, подобные настроения в Баварии - самом большом, самом населенном и самом богатом регионе Германии. Бавария в рамках федерального государства имеет наибольшую автономию. Достаточно сказать, что экс-правящая немецкая партия - ХДС не имеет в этой земле своего филиала. В Баварии существует самостоятельный ХСС, который является полноправным союзником христианских демократов, но никогда не смирится с участью обычного регионального представительства ХДС. Кстати, на земельных выборах прошлого года за ХСС проголосовало более половины избирателей республики. Жители Мюнхена, Нюрнберга или Регенсбурга любят подчеркивать, что они - баварцы и любят говорить то, что думают.

А о сложностях, выпавших на долю новых федеральных земель, они думают примерно так: высокий уровень безработицы и относительное падение темпов производства в Мекленбурге-Передней Померании или в Тюрингии - это, в первую очередь, проблемы жителей и властей этих регионов. И они, баварцы, главные доноры федерального бюджета, абсолютно не обязаны бесконечно давать деньги на пособия по безработице, программы переподготовки и прочие социальные проекты.

Нельзя утверждать, что подобные настроения доминируют в стране и уж тем более нельзя говорить об этом как о государственной идеологии. Но настроения эти существуют. Это такой же факт, как и то, что после объединения Германии большинство восточных немцев стали жить не лучше (как они надеялись), а хуже. Несмотря на то, что социальными благами бундесреспублики они пользуются даже в большей степени, чем немцы западные. Скажем, для жителей новых федеральных земель был разрешен досрочный выход на пенсию, для них были установлены относительно щадящие тарифы на оплату жилья, они получили возможность по сравнительно невысоким ценам выкупить свои квартиры.

Но несмотря на все усилия властей, проблем у «восточных» хватает. Едва ли не главной стала безработица. За период с 1991-го по 1994-й сокращение в химической отрасли бывшей ГДР составило 74%, в машиностроительной - 78%, текстильной - 86%, электронной - 100%.

Найти работу удается не всегда и не всем. Далеко не во все новые земли спешат инвесторы. Многим восточным немцам нелегко «переломить» себя - к примеру, для квалифицированного инженера, десяток лет трудившегося на солидном предприятии, психологически тяжело наниматься разнорабочим на стройку.

Медленно протекает «ломка» психологии и у западных немцев. Рассказывают, что, скажем, хозяева многих берлинских ресторанов не слишком охотно берут на работу восточных немцев, предпочитая им турок. Турки (которые представляют самую большую после немцев этническую группу - их более двух миллионов), массово стали переезжать в Западную Германию еще при Конраде Аденауэре. Власти всячески поощряли подобную миграцию, так как после войны страна остро нуждалась в рабочей силе и крайне нуждалась в мужчинах. Турки давно ассимилировались, и на Западе многие считают их, если можно так выразиться, более «онемеченными», чем собственно немцев с востока. Неудивительно, что неонацистские настроения среди молодежи, по некоторым сведениям, сейчас особенно сильны как раз в Восточном Берлине. Во всяком случае турки и выходцы из африканских стран не торопятся снимать квартиры в «спальных» районах бывшей столицы бывшей ГДР (некоторые сильно смахивают на трущобы), невзирая на то, что арендовать жилье там намного дешевле, чем в западной части.

Сразу после объединения считалось, что быстрее всего грань между западом и востоком сотрется в Берлине. Предположение подтвердилось лишь отчасти. Молодежь интегрировалась сравнительно легко. Но для их отцов характерна относительная ностальгия по прошлому и гипертрофированная обида на «новых старших братьев». Откровенную снисходительность, а тем более пренебрежение (к счастью, это случается крайне редко) «западных», «восточные» берлинцы переживают особенно болезненно. И не только потому, что тебя считает каким-то не таким немцем твой земляк, представитель одного с тобой народа.

Восточный Берлин, как любая столица, был городом элиты, городом партийных функционеров и высокопоставленных чиновников, городом профессоров и академиков. Само собой, берлинцы жили лучше, чем население других регионов ГДР. После объединения практически все они стали жить хуже. Многие потеряли практически все. Стоит ли удивляться, что уже в 1995 году на земельных выборах 14,6% берлинцев проголосовали за ПДС, а сейчас рейтинг «демократических социалистов», по некоторым оценкам, держится на уровне 20%.

Схожая ситуация и в других новых федеральных землях - на последних земельных выборах в Саксонии за «новых коммунистов» отдали свои голоса 16,4%, в Тюрингии - 16,6 %, в Бранденбурге - 18,7%, в Саксонии-Ангальт - 19,6%, в Мекленбурге-Передней Померании - 24,4%. В других землях за ПДС не голосовали вообще.

Относительную популярность Партии демократического социализма в восточных землях немецкие власти склонны объяснять прежде всего непростой экономической ситуацией и ощутимым падением уровня жизни в этих регионах. Но восточные немцы, с которыми довелось общаться, называют и другую причину - обиду за свою прежнюю страну. У западных немцев ГДР неизменно ассоциируется исключительно с берлинской стеной, «Штази», «трабантами», крупнопанельными домами и первомайскими парадами. О том, что социалистическая Германия была страной высокоразвитой науки и входила в десятку ведущих мировых экспортеров, вспоминать не принято.

Большинство жителей старых федеральных земель однозначно воспринимают Эрика Хонеккера как диктатора, эдакое исчадие зла. Но многие восточные берлинцы (которые при «диктатуре», кстати, спокойно смотрели западногерманское телевидение), насколько можно судить, признательны экс-секретарю СЕПГ хотя бы за то, что он привел в порядок историческую часть Берлина. О том, что при «диктаторе» и безбожнике не только строили панельные многоэтажки, но и реставрировали храмы и памятники (большинство которых находилось как раз в восточном секторе), жители западного сектора вспоминают неохотно. А обитатели восточного, которым во времена «железного занавеса» доводилось посещать Советский Союз, охотно вспоминают о своих впечатлениях, вполне искренно считая, что по сравнению со «старшим братом», они жили при самой настоящей демократии.

Впрочем на востоке есть и не склонные к идеализации социалистического режима - речь идет прежде всего о тех, у кого были проблемы с системой из-за политических либо религиозных убеждений. А таких, к слову сказать, в новых федеральных землях не так уж и мало. Особняком стоят те, чьи близкие и родные погибли, пытаясь преодолеть берлинскую стену. Для этих людей понятие «ГДР» навсегда будет ассоциироваться с траурным, черным цветом. Полутона в объединенной Германии вообще не в моде.

Если в разговоре с западным немцем вы упомянете, что ГДР была одной из ведущих спортивных держав мира, вам не преминут возразить, что супердостижения восточногерманских атлетов - результат массового применения запрещенных препаратов. А восточный немец, если разговор зайдет о спорте и стимуляторах в ГДР, почти наверняка заметит, что в опубликованной несколько лет назад книге экс-вратаря сборной ФРГ Харальда Шумахера черным по белому написано: применение допинга было весьма распространенным явлением в западногерманском футболе. Заслуг знаменитых спортивных школ ГДР (биатлон, плавание, фигурное катание) в ФРГ не признают. В качестве доказательства несостоятельности восточногерманского спорта немецкая пресса приводит тот факт, что мало кто из «гэдеэровских» звезд смог подтвердить свой класс после объединения. Таких, как футболист Маттиас Заммер - один из лидеров сборной ГДР, сумевший стать «примой» и в сборной ФРГ, - действительно немного. И они скорее исключение нежели правило. Хотя многими признается, что борьба за выживание в жестком мире профессионального спорта восточногерманскими атлетами была проиграна прежде всего из-за психологических причин.

Именно психология не в меньшей, а может, даже в большей степени, чем экономика, тормозит искренний порыв восточных и западных немцев стать действительно одним народом, с единым мироощущением. Народом, не отягощенным бременем воспоминаний. Не разделенным колючей проволокой недоверия.

Немцы - народ терпеливый. Они ждут, когда рухнет «берлинская» стена, проходящая через головы. Но они не были бы немцами, если бы ждали счастливого мига всенародного самоосознания, сложа руки. Власти с первого дня объединения шаг за шагом делали максимум возможного, чтобы ослабить неизбежный удар по экономике Восточной Германии.

Однажды

на диком Востоке…

По оценкам восточных властей, народнохозяйственный комплекс ГДР «тянул» на 500 млрд. марок. На деле все оказалось несколько иначе. Германии пришлось «доплатить» 250 млрд. марок, чтобы передать восточногерманскую экономику в частные руки и таким образом не дать ей окочуриться.

К приватизации предприятий в новых федеральных землях подошли максимально прагматично. С самого начала было решено не играться ни в какие ваучеры - объекты продавали на условиях тендера. Разницы между иностранными и отечественными покупателями не делали. Хотя насколько можно судить, в том, чтобы в восточные регионы пришел зарубежный капитал, были заинтересованы даже чуточку больше.

У «трудовых коллективов» никакого права «первой приватизационной ночи», естественно, не было. Не было и «волны народного гнева» по этому поводу - пролетариат Восточной Германии достаточно объективно оценивал свои собственные возможности. Единственное, что волновало рабочих, - угроза безработицы. Федеральные власти эта проблема волновала не меньше, поэтому специально созданные опекунские советы, ведавшие продажей предприятий, главным условием называли обязательное сохранение рабочих мест.

Конкурса в привычном понимании этого слова практически не было. Тем более не было никакого ажиотажа - в среднем к объекту проявляли интерес один-два гипотетических покупателя. Повышенным спросом поначалу пользовалась только сеть интуристовских отелей в восточных землях. Гостиницы были в приличном состоянии, масштабных капиталовложений не требовали. Зато сулили барыши - в первые годы после объединения на восток буквально ломились туристы. Однако с каждым годом любопытствующих становилось все меньше, и сейчас восточногерманские отели и их хозяева переживают не лучшие времена. Промышленные же объекты на востоке не котировались с самого начала. В период их приватизации в Германии появились новые экономические понятия - «отрицательная цена» или «покупка покупателя».

С небольшими предприятиями было все более или менее просто - их выкупал директорат. Слово «выкупал», впрочем, не совсем точное. Если некий начальник имел желание получить руководимое им предприятие в собственность, власти давали ему необходимую сумму, а взамен брали обязательство, что предприятие будет работать, а рабочие места не будут сокращаться. Выступить в роли покупателя в принципе мог и любой работник этого предприятия. Но трудящиеся, как правило, почему-то не горели особым желанием стать хозяевами - возможно, потому, что осознавали, сколь сложно будет без необходимых знаний и навыков не то, что на равных соперничать с западногерманскими конкурентами, а просто выживать. Случаи, когда «приватизаторы» брали деньги на покупку предприятий, а потом исчезали, были настолько редкими, что к ним относились как к досадным недоразумениям.

Бывало, конечно, и так, что участие в приватизации было инструментом мошенничества. Например, один бизнесмен из Индии стал собственником текстильного производства, которое подозрительно быстро обанкротилось. Впоследствии оказалось, что сырье закупалось по совершенно неприличным ценам и только из одного источника. Предприятие-поставщик, как выяснилось, принадлежало тому же предприимчивому коммерсанту. Пока одна фирма уверенно разорялась, другая получала сверхприбыль.

Вот почему опекунские советы старались передать тяжкое наследие социалистической экономики в надежные руки. Но это было крайне непросто. Солидные фирмы с серьезной репутацией приватизацией в Восточной Германии интересовались крайне вяло. Особенно если речь шла о промышленности. Причин для подобной индифферентности было в избытке. Во-первых, производительность предприятий ГДР по сравнению с западногерманскими составляла только 30%. Во-вторых, новый собственник должен был брать на себя долги предприятия. В-третьих, он приобретал себе постоянную головную боль - сбыт продукции. На внутреннем рынке она конкуренции не выдерживала, традиционные внешние рынки - СССР и страны Восточной Европы - в силу геополитических и макроэкономических процессов для восточногерманских производителей закрылись. Но и это еще не все. Скажем, хочет «Фольксваген» приобрести заводик, занимавшийся выпуском «трабантов». Чтобы перепрофилировать производство, повысить производительность труда, а заодно и соблюсти необходимые экологические нормы (в ФРГ традиционно сильны «зеленые» настроения), необходимо закупать новое оборудование и привлекать новые технологии. То, что это внушительные затраты, - еще Бог с ним. Но современное эффективное производство обязательно подразумевает максимальную замену ручного труда машинным. А это означает неизбежные сокращения, в то время как сохранение рабочих мест - обязательное условие.

Были и другие проблемы - помельче. Выставленные на продажу предприятия в новых землях чувствовали острый дефицит квалифицированных менеджеров, прежде всего в сфере маркетинга и рекламы. Дипломированные специалисты (причем достаточно высокой по гэдеэровским меркам квалификации) далеко не всегда могли рассчитывать на сохранение прежней должности и прежнего жалованья - другие условия и другая технология требовали качественно иного уровня знаний. Даже колоссальный профессиональный опыт не гарантировал, что ты приспособишься к правилам игры в рынок.

Потому спроса на восточногерманские промышленные монстры (на 75% предприятий работало свыше 1000 человек), как правило, не было вообще. Особое равнодушие вызывали компании, представляющие текстильную, химическую, машиностроительную и электронную отрасли. Гиганты индустрии, объекты повышенной гордости властей ГДР никто не хотел брать даже за большую доплату! Не покупатели сражались за фабрики, заводы и комбинаты, а опекунские советы гонялись за потенциальными собственниками. Федеральные и земельные власти делали все возможное, дабы избежать волны банкротств и стремительного роста безработицы, которые неизбежно привели бы к резкому падению уровня жизни восточных немцев, а затем и к возможному социальному взрыву. Последствия - экономические и политические - могли оказаться страшными. Если бы не взвешенная, терпеливая и упорная работа опекунских советов и всех ветвей власти, трещинка между Западом и Востоком запросто превратилась в ров, где упокоились бы благие намерения в сжатые сроки стать единой нацией.

Хрестоматийной является история о покупке американским концерном «Доу кемикл» химического комбината в земле Саксония-Ангальт. За то, чтобы взять предприятие под свое крыло, американцы захотели ни много ни мало - 10 миллиардов марок. Сумму сочли несуразной и концерну выплатили меньше. «Всего» 9 миллиардов.

Немецкий налогоплательщик (прежде всего, конечно, западный) тратился не только на «покупку покупателей». Стратегия германского правительства по реорганизации новых земель включала целый ряд программ. В первую очередь, создавалась новая, современная инфраструктура (транспорт, телекоммуникации, дороги, энерго- и водоснабжение, городское и жилищное строительство). Таким образом не только приводилась в божеский вид социалистическая Германия, но и унифицировались правила жизни, формировалась психологическая и социальная база для реального объединения. А кроме того создавались новые рабочие места. Строительство автобанов и капитальный ремонт крупнопанельных домов до сих пор, спустя десять лет после падения Берлинской стены, является эффективным средством борьбы с безработицей. Особенно это актуально для Берлина, который готовится к полномасштабному переезду из Бонна немецкого истеблишмента и дипломатического корпуса. Гигантские краны и строительные леса - визитка новой-старой столицы Германии.

На Востоке всячески симулировалось не только создание новых рабочих мест и появление нового бизнеса, но и развитие научных исследований, конструкторских разработок. Для создания благоприятного инвестиционного климата активно использовались целевые кредиты, беспроцентные ссуды, всевозможные гранты, налоговые льготы. Под неусыпной опекой властей (местных и центральных) создавались новые административные структуры, организовывались курсы по обучению и переподготовке кадров. «В копейку» влетело и включение Восточной Германии в общую систему социальной защиты (выплата пенсий и пособий по безработице, ранний выход на пенсию, сокращение рабочего времени). За три года (с 1991 по 1994 годы) на реализацию всех программ, связанных с реорганизацией новых земель, федеральные, земельные и местные бюджеты, а также европейские структуры сообща выделили 475 млрд. марок.

Несмотря на гигантские инъекции средств, капиталов и технологий в новые земли, без потерь не обошлось. О массе сокращений в ряде отраслей писалось выше. Уровень занятости по отношению к Западной Германии в 1994 году составлял 120/1000. Доля новых земель в общегерманском экспорте составляла всего-навсего 1,8%. Были недовольные. Были забастовки. В одном случае дело дошло даже до голодовки. Но главное, что дело не дошло до масштабного кризиса.

«Мягкая шоковая терапия» (еще один новонемецкий экономический термин) принесла свои плоды. Перестроилась экономика. Уходили в небытие монстры. Стремительно развивался мелкий и средний бизнес. Уже в 1994-м на востоке было 50 тысяч предприятий с числом работающих менее 500 работников. Неспешно, но уверенно осваивал экономическую целину крупный капитал. Приметой времени стали, например, инвестиции в Саксонию-Ангальт - мощный нефтехимический комплекс уже упомянутого американского концерна «Доу кемикл», а также масштабный проект целлюлозного комбината, в который выразил готовность вложить средства германо-скандинавский консорциум «Тиссен -«Клекнер» - «Квернер». Вопреки заявлением скептиков, радиоэлектроника, машиностроение, автомобилестроение, металлургия на востоке Германии не исчезли как класс.

Кое-где наблюдался самый настоящий промышленный бум, сопровождавшийся резким ростом темпов производства. В первую очередь это касается республики Саксония, которая, по прогнозам специалистов, быстрее и легче других новых земель освоится в объединенной Германии. Причины для столь оптимистического прогноза имеются - экономические, исторические, психологические. Во-первых, саксонцы всегда считались самыми трудолюбивыми и самыми находчивыми из немцев. Во-вторых, население этого региона, особенно лейпцигцы, считались оплотом мирного сопротивления восточногерманскому режиму. В-третьих, у этой земли давние промышленные традиции. Треугольник Дрезден-Лейпциг-Хемниц до второй мировой был сердцем немецкой индустрии. Наконец, Саксония - очаг науки и изобретательства. И дело не только в том, что в республике четыре университета, масса специализированных вузов, четко ориентированных на технические и естественные науки. Дело в традициях и генах. Именно здесь изобрели не только знаменитый саксонский фарфор, но и первый фотоаппарат с зеркальным отражателем, сигареты с фильтром, тюбики для зубной пасты, крышки для пивных кружек, фильтры для кофеварок и еще много чего. Впрочем, саксонцы умеют не только изобретать и производить, но и торговать, поэтому со сбытом собственной продукции здесь несколько полегче, чем в других новых землях. Серьезным подспорьем стала высшая школа торговли в Дрездене - единственное на Востоке частное учебное заведение университетского типа.

Безусловно, Саксонии - оплоту экономики ГДР, в период приватизации и реструктуризации пришлось нелегко. Этот регион также не избежал закрытий и сокращений. Но до сих пор 73 из каждой тысячи саксонцев трудятся в промышленности. На долю Саксонии приходится почти треть всего промышленного производства новых земель. Наиболее развиты, как это ни странно, машиностроение -14%, производство транспортных средств - 13%, выпуск электронно-вычислительной техники - 12%. Дрезден уже сегодня имеет реальные шансы стать центром германской микроэлектроники.

Как шутят немцы, если бы саксонцы еще были такими же оптимистами и жизнелюбами, как жители прирейнских областей (те пользуются славой записных весельчаков) тяготы и лишения переходного периода они преодолели бы еще быстрее…

В круге втором

И все же первые лица Германии надеются, что психологическое объединение Германии начнется оттуда, откуда началось фактическое объединение - с Берлина. Через десять лет после крушения символа разъединения немцев Германия делает еще один шаг к консолидации. Берлин становится полноценной столицей. Отныне здесь будет заседать бундестаг, сюда переезжает канцлер. Оживет специально подготовленный правительственный квартал, половина которого будет на западе, половина на востоке - еще один символ объединения восточных и западных берлинцев, восточных и западных немцев. Отреставрированное здание рейхстага готово принять депутатов. Здесь уже ничего не напоминает о мае 1945-го. Кстати, во время реконструкции оказалось, что в некоторых местах сохранились надписи советских солдат. Рассказывают, что немецкие власти сомневались: стереть или оставить - все-таки история. В итоге все-таки стерли, причем, говорят, что не последнюю роль сыграла негативная позиция российских дипломатов. Дело в том, что, по словам очевидцев, настенный эпистолярий изобиловал изысканным русским матом. Ненависть победителей к побежденным объяснима, но нужна ли память о ней полвека спустя?

Памятники Ленину снесли, не думая. Над памятником Тельману задумались и решили оставить, но засадить его кустами по периметру, вроде бы есть памятник и вроде бы нет. Каменные Карл Маркс и Фридрих Энгельс мирно стоят в Берлине и поныне.

От берлинской стены осталось только несколько бетонных фрагментов, но везде, где она проходила, специально выложена тонкая полоска брусчатки. Напоминание о прошлом - своеобразное лекарство от ностальгии. Даже мне, человеку постороннему, становилось жутко, когда я смотрел на эту извивающуюся змейкой линию, прозванную немцами (и на Востоке, и на Западе) «линией смерти».

Популярность ПДС и некоторую ностальгию по ГДР среди восточных берлинцев наиболее здравомыслящие политики объясняют философски - это не тоска по вчерашнему дню, это разочарование днем сегодняшним. Чем быстрее оно пройдет, тем скорее наступит день завтрашний. Период восхищения Западной Германией для восточных немцев прошел, период обиды на нее, кажется, заканчивается. Период стремления равняться на нее - не за горами. Когда есть надежный ориентир, легче идти…

Как-то под вечер я спросил у одного берлинца, как мне попасть из восточной части Берлина в западную. Ответ был прост: «Иди по солнцу, придешь на Запад. Главное - не сворачивать».

Хороший совет для украинских политиков, живущих в период затянувшегося геополитического затмения.