По ходу дела

Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

Среди множества подозрительных странностей, наблюдаемых по ходу победоносного шествия следствия по делу об убийстве Гонгадзе, обращает на себя внимание такой факт. Неделю назад генпрокурор С.Пискун в комментарии «ЗН» сказал, что экс-министр внутренних дел Юрий Кравченко вызывался на допрос в качестве свидетеля и оснований для его задержания у прокуратуры не было. На этой неделе было опубликовано заявление председателя СБУ А.Турчинова. Он утверждает нижеследующее: «Кравченко был подозреваемым по делу Гонгадзе, одним из основных подозреваемых, именно вокруг этой темы должен был проходить допрос». Кстати, приятно, что глава СБУ подтвердил давнишнее непоколебимое убеждение множества граждан, уже давно пришедших именно к такому выводу, даже не имея доступа к секретным материалам.

Странно, что для Турчинова Кравченко был главным подозреваемым, а С.Пискун хотел побеседовать с ним просто как со свидетелем, не имея оснований для задержания. Разное прочтение одних и тех же материалов уголовного дела двумя компетентными ведомствами требует прояснения. Даже несмотря на то (а может быть, именно потому), что есть реальные основания предполагать — «свидетель по делу» Кравченко в ту пятницу из прокуратуры бы уже не вышел. И об этом прекрасно знали оба — и Пискун, и сам свидетель. И, наверняка, ряд других заинтересованных лиц. Потому что на самом деле у следствия уже много месяцев назад были веские основания поговорить с Кравченко если и в качестве свидетеля, то являющегося одновременно подозреваемым по делу. Насколько известно, доказательная база в отношении Ю.Кравченко за последнее время принципиально не изменилась. Но психологическая атмосфера, убеждены многие, заставила бы Кравченко говорить.

С другой стороны, может быть, несмотря на то, что следствие ведет Генпрокуратура, СБУ знает больше? В принципе, возможно. Потому что совершенно незаслуженно обойденный вниманием общественности в контексте нового витка дела об убийстве Гии Деркач-старший возглавлял спецслужбу именно в тот период, когда развивались события, легшие в основу этого уголовного дела. И именно Л.Деркач — живая (тьфу-тьфу-тьфу) надежда на то, что гипотетическая цепочка посвященных в обстоятельства и первопричину смерти Гии не прервалась. Независимо от того, в каком именно юридическом статусе экс-глава СБУ восполнит брешь, образованную после ухода Кравченко.

Так что, пожалуйста, берегите Деркача. Потому что не дай Бог что — и ниточка совпадений, связанных со свидетелями и подозреваемыми по делу Гонгадзе, может затянуться уже на шее «спикеров» от следствия. Вот и Г.Омельченко высказывает беспокойство за жизнь ряда известных в Украине лиц, в том числе — Леонида Деркача. А после известного сбывшегося предвидения относительно Кравченко беспокойство Омельченко стало передаваться всем.

Как заявил глава СБУ А.Турчинов, посмертная записка Кравченко «достаточно много дает следствию. Эта записка касается конкретных людей, которые также являются подозреваемыми по этому делу. Она дает возможность следствию предусмотреть дальнейшее направление расследования». Конечно, может нам вслух что-то не то прочитали или передали смысл записки в сильно отредактированном виде. Но если Турчинов говорит именно о той записке, которую зачитал общественности министр внутренних дел Ю.Луценко, то много дать следствию она просто не могла. Если не иметь в виду открывшуюся возможность считать дело завершенным ввиду невозможности установления заказчика преступления.

По данным «ЗН», Л.Кучма, прибывший на допрос в Генеральную прокуратуру в сопровождении адвокатов, находится «в отказе» относительно всех вопросов, касающихся сути дела, в том числе и пленок Мельниченко.

Раз, два, три, четыре, пять, будем Пукача искать…

Парируя упреки относительно того, что публичное заявление о грядущем допросе Ю.Кравченко привело к широко известным печальным последствиям, генпрокурор утверждает, что просто отвечал на поставленный журналистом вопрос. Такой вопрос ему действительно был задан. Однако нарочитая спонтанность этого «хорошо подготовленного экспромта», хронологически предшествующая роковым выстрелам, беспрецедентная открытость следствия, демонстрируемая последние недели, вызывают не то, чтоб подозрения, но навязчивые ассоциации. Например, с громогласным объявлением «в международный розыск» бывшего начальника «наружки» МВД генерала А.Пукача. С тех пор его никто не видел.

Такие заявления делают или для того, чтобы заставить неискушенного противника, разнервничавшись, сделать неверный ход (учитывая специфику фигуранта — наивно), или, например, спровоцировать сдачу его сообщниками. Малоубедительно, не правда ли? Разумеется, мы исходим из того, что Пукача действительно хотели поймать, а не спугнуть. И заявление о поисках «всем миром» преследовало декларируемую цель, а не устранение свидетеля.

Откуда такие мрачные мысли? Да просто много совпадений, связанных, в частности, с господином Пукачем, которого, кстати, во время ареста содержали аж в Черниговском изоляторе СБУ, подальше от стольного града. Тоже, наверное, не из любви к служебным командировкам, а понимая, что в создавшихся обстоятельствах киевский климат может нанести непоправимый вред здоровью Пукача. И ведь действительно «что-то с памятью его стало». Но, судя по всему, он получил достойную компенсацию за «амнезию», приобретенную им «при исполнении».

На том этапе, когда судьбу Пукача (а заодно в значительной степени и уголовного дела об убийстве Гонгадзе) решал суд, тоже наблюдались странные совпадения. По некоторой информации, накануне судьбоносного решения визит к судье господину Глосу нанес замгенпрокурора Кудрявцев (и ныне занимающий пост), имя которого злые языки всегда связывали с В.Медведчуком, утверждая, что он курирует суды от Генпрокуратуры. И вот по какой-то странной случайности интерес к делу, изначально читавшийся в глазах служителя Фемиды, стал угасать. В конце концов совсем сошел на нет. Правда, дело г-н Глос, вместо иного, ранее назначенного судьи, решил рассматривать лично. Следователи из той же Генпрокуратуры просто молили судью на непродолжительное время отложить решение вопроса об изменении Пукачу меры пресечения. Но судья непоколебимо стоял на страже прав и свобод генерала Пукача. И Пукач оказался не то чтобы с чистой совестью, но на свободе.

По информации «ЗН», Пукач передал четкий ультиматум заинтересованным лицам. Или в течение нескольких дней ему предоставляют гарантии выхода на свободу, или он начнет говорить. Очевидно, сигнал был адекватно воспринят на свободе.

То, что Пукач уже не даст показаний, сегодня сомнений почему-то не вызывает. Интересно только, жив ли он еще. Да кроме того — как сложится судьба следующего в списке Генпрокуратуры «свидетеля» по делу об убийстве Гонгадзе.

По собственному желанию?

Что касается еще одного свидетеля по делу Гонгадзе. В последней записке человек такого склада, как Кравченко, мог бы попрощаться с семьей и ни слова не сказать о сути обвинений. Либо наоборот, уйти от лирических моментов и полновесно указать на что-то конкретное. У него же в кармане был найден такой текст: «Мои дорогие, я не виноват ни в чем. Простите меня. Я стал жертвой политических интриг Президента Л.Кучмы и его окружения. Ухожу от вас с чистой совестью. Прощайте». Записка Кравченко вообще больше похожа не на последнее послание миру, а на заявление об уходе в отставку. И еще один штрих. Неспособный быть серьезным аргументом сам по себе, однако почему-то «не отпускающий» с тех пор, как стало известно о смерти бывшего министра внутренних дел. Его страсть к милицейской форме порождала немало пересудов и проявлялась не только в «переодевании» подчиненных. Его собственная форма последнего образца посрамила бы любого завершившего срочную службу «дембеля» — а они в большинстве своем украшают форму щедро и любовно. Форма Ю.Кравченко, увитая контрастными аксельбантами, черные очки и невероятного изгиба фуражка — это не просто маленькая слабость сильного человека. Это отношение — к службе, к себе, к окружающим, это собственное мироощущение. Да, вполне возможно и естественно, что Кравченко находился в состоянии глубокого психологического кризиса. Но он никогда не производил впечатления человека, способного предстать перед вечностью не в парадной форме, последний раз окинув себя взглядом в зеркале, а в куртке, сидя на стуле в подсобном помещении собственного дома…

Кавалер множества высоких наград, генерал Кравченко, возглавлявший украинскую милицию рекордно долгий срок — шесть лет, имел право принять последние «прости» в клубе Кабмина или Министерства внутренних дел. Точно так же, как и право на прощальный залп в свою честь. Однако последние почести были сокращены до минимума, прощание с телом Ю.Кравченко происходило в Детском музыкальном театре. Хорошо, хоть не в цирке…

Кстати, смерти Кирпы и Кравченко положили начало печальной и многозначительной тенденции. Вопреки церковным канонам, отпевать и предавать освященной земле нареченных официальной властью самоубийцами. Означает ли это, что церковь своим соборным решением дает понять, что не верит в версии светской власти? Или как бы берет ее грех на себя? Или «отделенная от государства» просто выполняет указание полномочных представителей этой бездушной машины? Указание, продиктованное тем, что лишить права быть похороненным по-людски — это, может быть, последний грех, который не из побуждений христианской морали, а так, из какого-то смутного суеверия боятся взять на себя уполномоченные принимать такие решения. Решения позволить или не позволить отдать последние почести, соответствующие прижизненному статусу покинувшего этот мир. Манипуляции, такие суетные и незначительные перед лицом вечности, но столь важные для близких покойного. И в данном конкретном случае — не только для них. Потому что никто не имеет права на «посмертную казнь» кого бы то ни было, во всяком случае — без обвинительного приговора суда. Потому что дети, тем более стоящие у гроба, — за отцов не отвечают… И еще потому, что даже бесчестье смывается кровью. Собственной, но не чужой.

Несвоевременные мысли

В искренности В.Ющенко относительно его намерений раскрыть дело Гонгадзе лично у меня оснований сомневаться нет. Однако Президенту, трудолюбиво перебравшему на себя заботы пресс-служб трех ведомств (ГПУ, СБУ И МВД) в части информирования общественности относительно каждого «чиха» следствия по делу Гонгадзе, следует быть крайне осмотрительным. Не только учитывая предыдущий печальный опыт публичных отчетов о ходе расследования.

Банкиру, впервые принявшему столь деятельное участие в работе следствия и фактически осветившему своим именем чуть ли не каждое следственное действие, необходимо быть стопроцентно уверенным в том, что прорыв по делу был достигнут законными методами. То есть без применения того, что за рубежом квалифицируют как пытки и унижающее человеческое достоинство обращение, а у нас является обыденной практикой получения признательных показаний. За исключением свидетеля-обвиняемого по делу Гонгадзе, находящегося на особом положении и, похоже, давшего главные показания, остальные «раскололись» подозрительно быстро. Во всяком случае, если исходить из обнародованной тем же В.Ющенко хронологии следственного «блицкрига» по делу Гонгадзе.

Вообще круг нелицеприятных вопросов, которые могут возникнуть на любом этапе, грозит оказаться неожиданно широким. Начиная с юридически полноценных (с точки зрения суда, а не следствия) оснований, позволяющих через день после задержания подозреваемых утверждать, что в распоряжении следствия есть автомобили, на которых везли журналиста, а затем перемещали его труп. Заканчивая, например, предоставлением обвиняемым по делу возможности реализовать свое право на защиту.

Роль, которую Президент собственноручно отвел себе в этом деле, почти став членом оперативно-следственной группы, требует, чтобы юридические аспекты соблюдались неукоснительно, а приговор суда по этому делу был стерильным в правовом отношении.

Другой аспект. Расследование по делу Гонгадзе ведется в «ручном режиме» и налево-направо принимаются исключительные меры. Для раскрытия дела Гонгадзе привлечены все и вся. Конечно, время покажет, не базируется ли обвинение исключительно на показаниях давших признательные показания, от которых можно отказаться уже в суде. Но кавалерийский наскок, похоже, оправдает себя в данном конкретном деле, продемонстрировавшем «образцово-показательное» раскрытие преступления. А как быть с остальными? Какие последствия для правовой системы и правосознания граждан может иметь раскрытие дела, состоявшегося благодаря тому, что в ходе его расследования над процессуальным кодексом и даже Конституцией превалировала пресловутая целесообразность? Что останется после того, как власть стряхнет с себя груз дела Гонгадзе? Снабдив правоприменительную практику отягощающим наследием — «чрезвычайной» трактовкой норм права по законам революционного времени.

Да, инициатива министра внутренних дел Ю.Луценко, пообещавшего неприкосновенность посвященным, но не причастным к убийству Гии милиционерам, дала совершенно осязаемый результат. Несомненный минус — юридическая небезупречность решения; фактическое поощрение соучастников и недоносителей, к тому же являющихся сотрудниками правоохранительных органов и оставшихся в их рядах, как и было обещано. Это при том, что по заурядным, то есть не резонансным уголовным, делам, например, следователю, если он человек порядочный, крайне затруднительно гарантировать подозреваемому реальные послабления в обмен на сотрудничество. Обещания подозреваемому дает опер или следователь, а приговоры выносит суд. Четкой же позиции государства, объединяющей интересы разных «контор» под эгидой интересов правосудия в целом, не существует.

С другой стороны, С.Пискун заочно помиловал Мельниченко. Ему, по словам генпрокурора, уголовное преследование теперь не грозит. Нарушение этого обещания по каким бы то ни было причинам нанесет ощутимый урон интересам правосудия в смысле перспектив сотрудничества граждан с правоохранительными органами и остатков доверия к ним. О самом Мельниченко в любом случае, похоже, можно не волноваться. Возможно, он и в дальнейшем будет мужественно противостоять ностальгии, пока не получит реальных гарантий депутатской неприкосновенности и выполнения ряда иных требований.

Ну а к чему приведет выполнение прокурором взятого на себя обязательства? Кроме шанса заманить Мельниченко на Родину, это приведет к тому, что «под диваном» уже у нового президента может просто не остаться свободного места — все будет занято «диктофонами». Если серьезно, то отсутствие четкой, честной оценки действий офицера Мельниченко не может пагубно не отразиться на такой тонкой материи, как морально-психологический климат (в конце концов, в той же службе госохраны).

Уголовное дело в отношении Мельниченко закрыто, он возвратится на Родину, очевидно, не только в качестве народного депутата, а почти как герой. Почти. Потому что если можно спорить об изначальной мотивации, офицерской чести, присяге и крайней необходимости, то впоследствии наступает иной период «подвига разведчика». То есть майора Мельниченко, главного держателя и хранителя одноименных пленок, знаменитых во всем мире. «Расползающихся» странным образом не только «оптом», но и «в розницу», как, например, пленка, приобщенная к делу Лазаренко американским судом, или же другая, вызвавшая «кольчужный» скандал. Пленок, обладающих поразительным свойством. Те, к кому они попадают в руки, бесповоротно утрачивают способность четко и внятно отвечать на вопросы относительно их содержания. Совсем плохо обстоят дела с этим у Мельниченко и Цвиля, но ими список, увы, не ограничивается. Но Мельниченко — Мельниченком, а пленки — пленками.

Вот любопытно, после варшавской встречи Мельниченко с вице-премьером по гуманитарным вопросам Н.Томенко все ли существующие пленки будут сданы в результате в архив Генпрокуратуры и обнародованы? При этом не стоит забывать, что значительная часть архива Мельниченко за 2000 год находится у Александра Жира. Впрочем, вполне возможно, не у него одного. И учитывать этот факт стоило бы собеседникам Л.Кучмы.

Говоря о пленках Мельниченко как об очередном «свидетеле» по делу Гонгадзе, остается надеяться, что хоть им С.Пискун гарантирует право на жизнь. И что за публичными выступлениями в Генпрокуратуре не забыли озадачить экспертов поиском юридически полноценного обоснования для приобщения пленок к материалам дела в качестве реального доказательства. Потому что следствие тянет «ниточку» снизу. «Сверху» посодействовать процессу могут, пожалуй, только пленки Мельниченко, да еще свидетель, названный в начале материала.