А ИНАЧЕ ЗАЧЕМ НА ЗЕМЛЕ ЭТОЙ ВЕЧНОЙ ЖИВУ

Прощание с Булатом Окуджавой

Три года назад, в преддверии киевского концерта Булата Окуджавы, я написала в дневнике: «Может быть, в последний раз доведется его увидеть, послушать, побыть рядом, в одном пространстве... Ведь никто уже никогда не скажет: «из окон корочкой несет поджаристой», и ни у кого больше не замрет сердце от того, что «за занавесками мельканье рук»... Как минимум три поколения его боготворили. Песни пелись в любой компании, романы и разрывы происходили тоже «по Окуджаве», ведь сразу вспоминалось, «как гладят, глядя в потолок чужих и нелюбимых»... Боже мой, только его песен хватило бы на всю жизнь, а ведь были еще и Галич, и Высоцкий, и все равно он - самый любимый. И когда я стояла в пригороде Парижа, в Сент-Женевьев де Буа, на русском кладбище у могилы Александра Галича, я думала: какое счастье, что Окуджава еще жив, что судьба сохранила его для нас. Я положила на могилу Галича пару монет и сигарету, зажгла свечку, прочитала вслух надпись на могиле: «Блаженны изгнанни правды ради...» - и в этот момент пошел крупный, медленный, неповторимый «наш» снег, которого в Париже сроду не бывало.

Почему тогда, три года назад, я думала о Париже, слушая Окуджаву, и об Окуджаве - на заснеженном Сен-Женевьев де Буа? Почему я знала, что киевский концерт будет прощальным, а моя встреча с Булатом Шалвовичем - последней? Он был в те дни бодр и весел, гулял по Киеву, шутил... Он рассказывал, что собирается написать роман о Емельяне Пугачеве. Это был бы смешной и грустный роман о том, как Пугачев побеждает и становится императором. Увы... Булат Окуджава ушел из жизни 12 июня, в День независимости России, совершая последнее «путешествие дилетанта». Он приехал проститься с Парижем, написал там свое последнее стихотворение - и умер в военном госпитале, внезапно заболев каким-то немилосердным смертоносным гриппом. Писатель и фронтовик, он все-таки успел прийти на «свидание с Бонапартом». Так покидают этот мир поэты и солдаты...

Простите пехоте,

что так неразумна бывает она:

всегда мы уходим,

когда над землею бушует весна.

И шагом неверным

по лестничке шаткой спасения нет...

Лишь белые вербы,

как белые сестры, глядят тебе вслед.

...В те времена, которые теперь можно назвать эпохой Окуджавы, мы еще не знали, что грядущий взрыв нашей опостылевшей империи надолго заглушит «надежды маленький оркестрик под управлением любви». И мы бесхитростно напевали: «а шарик вернулся, а он голубой», видя в этом образе, что угодно, только не однополое совокупление. Вопреки цинизму лагерных законов, мы все любили друг друга бескорыстно и романтично. Нас заряжали именно таким мироощущением осмеянные нынче «шестидесятники» и, прежде всего, самый старший и самый мудрый из них - Булат Окуджава.

И это все у нас в крови,

хоть этому не обучали:

чем чище музыка любви,

тем громче музыка печали,

чем громче музыка печали,

тем выше музыка любви.

Так он писал о любви в своих песнях и романах, возведя несерьезное понятие «дилетант» в ранг высокого искусства. Ведь поэт - это не профессия, а ожог души, не заживающий всю жизнь у тех немногих, кто был при рождении поцелован Богом. «А душа, уж это точно, ежели обожжена, справедливей, милосерднее и праведней она».

Я не знаю, каких почестей достойны сильные мира сего после смерти. Но я знаю, как должно провожать поэта. Каждый, кому дорог Булат Окуджава, волен рассказать свою историю прощания с ним. А я хочу рассказать свою.

В тот день, 12 июня, близился к завершению кинофестиваль в Сочи. По традиции «Кинотавра», фестивальная публика собралась на творческий вечер Александра Розенбаума. И вдруг, прервав выступление артиста, на сцену вышел Олег Янковский и сообщил, что умер Булат Шалвович Окуджава. Я не знаю, что с нами со всеми случилось и «куда несет нас рок событий», но времена всенародной скорби по уходящим в иной мир канули в лету вместе с Атлантидой, бывшей совсем недавно нашей общей ненавистно любимой страной. Мне казалось, что в эту ночь никто не сможет смеяться и говорить о бытовых пустяках. Я вглядывалась в лица известных артистов, режиссеров, журналистов - и видела только то, что «в городе Сочи темные ночи». В кафе у моря за столиками слышался ровный гул голосов и мирное позвякивание посуды - фестивальные будни продолжались. Конечно, на следующий день, на закрытии «Кинотавра» память Булата Шалвовича почтили вставанием. Но в ту самую ночь...

У поэта соперника нету

ни на улице и ни в судьбе.

И когда он кричит всему свету,

это он не о вас - о себе.

Руки тонкие к небу возносит,

жизнь и силы по капле губя.

Догорает, прощения просит...

Это он не за вас - за себя.

Но когда достигает предела,

и душа отлетает во тьму -

поле пройдено, сделано дело...

Вам решать: для чего и кому.

То ли мед, то ли горькая чаша,

то ли адский огонь, то ли храм...

Все, что было его - нынче ваше.

Все для вас. Посвящается вам.

Так написал Булат Окуджава всем, кто его любил, а потом забыл, всем, кто его еще вспомнит, когда пройдет смутное время, и многие очнутся от летаргии. Потом я узнала, что вдова Булата Шалвовича Ольга Арцимович сказала: «Он умер не от болезни, а от одиночества». Это очень горько, когда поэт, чьи песни давно стали народными, умирает от одиночества. И очень тревожно сознавать, что с уходом Булата Окуджавы закончилась эпоха великих заблуждений, без которых жизнь человеческая становится пресной, меркантильной и неодушевленной.

А в ту ночь я вышла с гитарой к морю и стала петь его песни, все-таки надеясь, что ко мне хоть кто-нибудь присоединится. И произошло то, что должно было произойти. Я всегда буду благодарна Евгению Гинзбургу, Михаилу Мишину и Юрию Росту за то, что они меня поддержали. И мы сидели до утра и поминали Булата Шалвовича, и передавали друг другу гитару, и вспоминали строчки самых ранних его песен. И постепенно нам становилось легче на душе, как будто он нас услышал и простил.

Так мы проводили Булата Окуджаву. Так окончилась эта ночь, и нам посчастливилось услышать: вдали над морем зазвучал единственный на свете «надежды маленький оркестрик под управлением любви», без которого человеческая жизнь не имеет никакого смысла. Как он написал когда-то в своей «Грузинской песне», так все и исполнилось:

«Виноградную косточку в теплую землю зарою,

и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,

и друзей созову, на любовь свое сердце настрою.

А иначе зачем на Земле этой вечной живу»...