Из любви и муки. «В предсмертной записке Григора Тютюнника запомнила одну фразу: «Помучьте другого...» — вспоминает вдова известного писателя

Поделиться
В декабре нынешнего года Григору Михайловичу Тютюннику исполнилось бы 75 лет. Он ушел из жизни трагически и преждевременно (в 1980 году)...

В декабре нынешнего года Григору Михайловичу Тютюннику исполнилось бы 75 лет. Он ушел из жизни трагически и преждевременно (в 1980 году). Вдова писателя Людмила Васильевна Тютюнник работает в одной из киевских школ, преподает украинскую литературу. Там она и рассказала «ЗН»» о непростых зигзагах судьбы известного украинского прозаика.

— Людмила Васильевна, сколько вы прожили вместе?

— С 1958 года и до смерти Григора в 1980 г.

— А познакомились на литературной почве?

— Именно так. Это было в Харькове. Я училась в университете на отделении украинской филологии, а Григор — русской. Он сначала говорил по-русски, но во время встреч со мной переходил на украинский.

— Вы были его «первыми университетами» по украинскому языку?

— Может, и так... Он после службы на флоте говорил только на русском. Первый его рассказ тоже был написан на русском и напечатан в журнале «Крестьянка».

— Трудно в современной украинской литературе найти другого прозаика, который бы так живо и непринужденно использовал огромное количество фразеологизмов, эпитетов, сравнений. Писать по-украински, кажется, ему все равно что играть с собственным словарным запасом, складывая из простых слов большую и красивую, разноцветную и многогранную лексическую мозаику. Откуда такая глубина знаний у парня, который провел часть жизни в русскоязычной среде?

— Эти источники были в селе. Мы каждый год ездили на Полтавщину к моей маме. А к своей он и дважды в год выбирался. Он нырял в эти святые языковые источники и записывал, запоминал их такими, какими они есть. С простыми словами, с суржиком, с выражениями, которых до Григора никто никогда не использовал. Очень ему нравилось у нас в Мануйловке. Село Козельщанского района, в котором жил и творил Горький, где есть его музей, очень благосклонно относилось к творческим людям. Здесь его уважали. Дома, в Шиловке Зиньковского района, так уютно ему не было. Григору припоминали и репрессированного отца, хотя его со временем реабилитировали. Да и сам Григор несколько месяцев отсидел в Божковом под Полтавой за то, что не отработал определенного срока после учебы.

Он все записывал. Что-то там мама интересное сказала или мужики беседовали — он берет записную книжку и пишет. Словари изучал. У него на столе всегда лежал словарь Гринченко. И наверстывал он все своими силами. Выписывал слова, подбирал синонимы.

— Кто ему подсказывал, кто искал темы?

— Жизнь... То, что он видел, что слышал, то и было на бумаге. Точнее, то, что ему болело. Это его выражение. Тем никто не искал, это было бы искусственное произведение. У Григора были глаза, которые не просто видели человеческую жизнь и человеческие души, а ловили саму сущность, сами глубины человеческого сердца с его тайными желаниями и заботами.

— Ему поручали писать о чем-то или ком-то конкретно?

— Поручали написать очерки. Но он говорил просто: «Не умею писать на заказ — и все».

— У него совсем нет политически ангажированных произведений.

— Когда очень трудно становилось, то старался что-то напечатать. О председателе колхоза писал, кажется, в журнал «Дніпро». О шахтерах... Но это же были не политические портреты, а жизненные. Он не мог работать днем, когда дома кто-то есть. Вот не писалось — и все. А ночью — пожалуйста. Вот так ночью встанешь, заглянешь в его кабинет — а там дым столбом. Не мог без курева! Случалось, пачку в день, а то и больше выкуривал.

— Привлекал ли вас Григор к творческому процессу?

— Я же была и первой слушательницей его рассказов, и первым критиком. Бывало, придет на кухню: «Ну-ка, Людася, послушай». И читает. Я всегда хвалила: казалось, точнее и лучше не напишешь. А он: «Нет-нет. Я здесь переработаю, а здесь доработаю, подберу нужное слово». Он знал настоящую ценность слова. У моей мамы в Мануйловке у него была комната, стол, который он сам смастерил, кушетка. И цветы кругом — мята, базилик. Было у него еще необыкновенное увлечение — рыбалка. Мог и приготовить рыбу. А вообще, когда нужно, Григор и борщ варил, и детей кормил. Настоящий отец был.

— Как он реагировал на критику своих произведений?

— Тяжело. Его, конечно, критиковали по заказу. Писали, что «завис на тину», «пише лише про дядьків і дідів», что его персонажи «злі, убогі та ображені». А еще тяжелее было, когда он видел, что даже не в заказе дело, а просто его не понимают. Страшно переживал это непонимание. Это я теперь могу сказать, что они не доросли до глубин произведений Григора Тютюнника... А тогда ж он думал, что его творчество действительно не нужно людям. Его упрекали в том, что пишет о селе. «А о чем же мне писать, когда я города не знаю?» — спрашивал Григор. Не любил он город. Говорил: «Пишу о том, что знаю и люблю».

В нашем селе его очень уважали. 22 мая всегда приезжали писатели Головко, Гончар, Женя Гуцало. Ну и Григор с ними. Писатель в нашем селе — самый большой гость. Может, Григору и писалось у нас потому, что его уважали.

— Отец Григора был репрессирован?

— Да, среди ночи забрали. Никто не знает, за что и где его могила. Григор отца не помнил, маленьким был еще, воробышком. Но отец для него всегда оставался образцом. Когда у нас родился первый сын, он назвал его Михаилом в честь отца. Говорил: «Одного Михаила загубили, так, может, второму посчастливится...»

— Неужели Григора Михайловича только критиковали?

— Ну почему же? Случалось, и хорошо о нем писали. Леонид Новиченко, Мыкола Винграновский. А отрицательно писали Санов, Шамота (в те времена директор Института литературы), Владимир Мельник. Произведения, запрещенные к печати, лежали в ящичке дома. Среди них «Медаль», «Смехота»... Слава богу, он их не уничтожал. Переживал и советовался с друзьями, как быть дальше. Это и Анатолий Димаров, и Юрий Мушкетик, и Петр Засенко, и Евген Гуцало. Самым близким другом был Анатолий Шевченко. Они его утешали и вдохновляли на творчество. А признание Григор впервые ощутил, когда узнал о присуждении ему премии им. Леси Украинки. К сожалению, это произошло за месяц до смерти Григора. Премию назначили, а он ее так и не получил. В те дни его постоянно поздравляли. С утра до вечера он стоял возле аппарата и выслушивал поздравления.

— А как к Григору относились в Союзе писателей Украины?

— Не очень тепло. Ведь он им часто нагоняй устраивал. Тогда еще были живы Александр Левада, Василий Козаченко. Григор говорил все, что думал. А в те времена так жить было опасно. А вот Олесь Гончар Григора очень уважал. Когда он стал председателем союза, все изменилось. Григору стало просторнее в союзе.

— Стоит вспомнить поздравление Григора Тютюнника Олесю Гончару по случаю выхода «Собора». Какие колоссальные интонации обыгрываются такими знакомыми и простыми словами! А как собрана эта палитра слов! Хочу также вспомнить очерк Григора к 50-летию Шукшина, в котором он пишет, что «из любви и муки рождаются писатели. И другого пути нет». Какие муки были лично у него?

— Понимаете, он так сильно переживал то, о чем писал, что мне казалось — он болел этим. Перевоплощался и жил среди своих героев. Как-то к нему подошел один молодой литератор и спросил, поделится ли писатель своими секретами творчества. «Да, — ответил Григор, — секрет есть, но вы его не захотите. Это душевные муки. А моих мук вы никак не возьмете».

— У Григора Михайловича рассказы правдивые или, так сказать, творческие выдумки?

— Они все правдивые. Когда читаю его произведения, я узнаю, что вот это — о том, а это — с тем было. Все — невыдуманные истории, события, которые он сам видел или слышал от кого-то. Например, то, что он пишет в «Кізоньці», — у нас в Мануйловке случилось. А самый первый рассказ написал о родной матери. Это «В сутінки». Его напечатали в журнале «Крестьянка». Сначала он написал мне письмо. Я была тогда в селе на каникулах. Получила письмо, а там готовый рассказ. В «Крестьянке» он вышел на русском языке. Когда же Григор начал переводить рассказ на украинский, то тогда свое письмо забрал.

— А вы помните брата мужа — Григория Тютюнника?

— Видела раза три-четыре в Шиловке. Он гостил у мамы. У них с мужем разные матери были, а отец — один. Григорий очень влиял на брата. Становление Григора как личности, как писателя — его заслуга. И то, что Григор перешел на украинский язык в творчестве, — тоже от брата. Григорий давал очень точные, мудрые советы. Он учительствовал и мечтал продолжить эпопею «Вир», но смерть помешала. У него с войны был осколок под сердцем. Он мучился, болел. Благодаря Амосову, который его оперировал в киевском военном госпитале, Григорий прожил еще семь лет и закончил «Вир».

— Расскажите, как сложились судьбы ваших сыновей.

— Старший, Михаил, 1963 года рождения, закончил романо-германский факультет КГУ им. Т.Шевченко. Сейчас работает синхронным переводчиком с английского. Василий, 1970 года, закончил факультет украинской филологии. Тоже работает. У меня внук и две внучки.

— Есть ли в Киеве мемориальная доска, посвященная Григору Тютюннику?

— Там, где мы жили долго и где муж умер, на Раевского, — нет. А вот на Андреевском спуске есть. Хотя мы там прожили несколько месяцев. Там была только комнатка, даже кухни не было. И стола не было. Григор писал на широком старинном подоконнике возле единственного окна, выходившего на Андреевскую церковь. На этом подоконнике написаны «Дивак», «Крайнебо», «Вуточка». А сама жизнь в этой квартире обрисована в рассказе «День мій суботній». Это была служебная квартира, в которой до нас тоже жил писатель, Миняйло, кажется.

— Квартирный вопрос для вас всегда был острым?

— Конечно, все-таки двое детей. Мы стояли на очереди и должны были получить квартиру на Чкалова. Но когда Григора не стало, нам сказали, что родственникам нельзя. Тогда Загребельный с Мушкетиком ходили к какому-то ответственному чиновнику и просили за меня с детьми. Как мне потом рассказали, Загребельный — наш настоящий классик — в сердцах говорил, что пройдут годы и нас забудут, а вот Григора Тютюнника — никогда! Позже он мне позвонил по телефону и сообщил, что квартиру дадут, но другую, на Троещине. Там я живу по сей день с семьей Василия.

— Не пробовали сыновья писать?

— Попытки были у Михаила. Он писал воспоминания об отце. Напечатаны они в книжке «Вічна загадка любові», где собрано немало воспоминаний о Григоре.

— А в Шиловке какие-то родственники еще остались?

— Нет. Мать Григора, Анна Михайловна, прожив семь лет после его смерти, умерла. Сейчас в ее доме живут то одни, то другие, перепродавая его.

— Григор Михайлович ушел из жизни внезапно, без предупреждения, будто лебедем упав на грудь. Я был поражен, когда смотрел подшивки «Літературної України» за 1980 год. В последнем номере за февраль помещена информация о присуждении ему Государственной премии им. Леси Украинки. А в первом мартовском номере — уже сообщение о смерти. Как же так случилось, что после такого признания — самоубийство?

— Странно, но муж никогда не осуждал людей, которые наложили на себя руки... Возможно, он не выдержал славы, не был готов... В тот вечер мы поздно вернулись домой — сидели в ресторане накануне 8 марта. Григор был под хмельком. Легли спать. Ночью я в туалет — а он закрыт изнутри. Зову — не отвечает. Я разбудила Михаила, ему уже 17 лет было, школьник. Он как-то там открыл дверь. Как я увидела мужа... Боже мой! Висит... Миша сам делал искусственное дыхание, вызывал «скорую» и милицию. Дальше ничего не помню.

— Была какая-нибудь записка?

— Была, но ее забрала милиция. В предсмертной записке Григора Тютюнника запомнила одну фразу: «Помучьте другого...»

— Это в адрес чиновников от литературы?

— Все именно так и думали.

— Григор не был связан с диссидентами того времени?

— О Стусе он и не слышал. Любил и уважал Симоненко. А с политикой дела вообще не имел.

— Какие мероприятия запланированы к 75-летию со дня рождения Григора Тютюнника?

— Точно я и не скажу. Хотелось бы, чтобы это было на государственном уровне. Мы писали президенту Виктору Ющенко, но ответа не получили.

— И Союз писателей ничего не планирует?

— Мне об этом неизвестно. Никто не звонил по телефону мне, не приглашал. Яворивский во время предыдущего юбилея должен был быть в президиуме. Люди пришли, а его нет. Потом пришел... Он весь в политике. А Григор ему помогал, редактировал произведения. Даже были приятелями. 70-летие отмечали в Украинском доме. Так его тоже не союз, а Григорий Булах организовал...

Детали

Григор Михайлович Тютюнник родился 5 декабря 1931 г. в с. Шиловка на Полтавщине в крестьянской семье. Трудные годы детства сыграли со временем важную роль в выборе тем и сюжетов. После службы в военно-морском флоте (во Владивостоке), где учился в вечерней школе, впервые пробует писать (на русском языке). Большое влияние на формирование его литературных вкусов, на отношение к литературному труду оказал его брат — писатель Григорий Тютюнник. Первая встреча писателя с читателем (за подписью «Григорий Тютюнник-Ташанский») — рассказ «В сумерки» (на русск. языке: Крестьянка. — 1961. — № 5).

По окончании Харьковского университета (1962) Гр. Тютюнник учительствовал в вечерней школе в Донбассе. В 1963 — 1964 гг. работает в редакции газеты «Літературна Україна», публикует в ней несколько очерков на различные темы и первые рассказы: «Дивак», «Рожевий морок», «Кленовий пагін», «Сито, сито...». Молодежные журналы «Дніпро» и «Зміна» помещают новеллы «Місячної ночі», «Зав’язь», «На згарищі», «В сутінках», «Чудасія», «Смерть кавалера». Заинтересовавшись кинематографом, Гр. Тютюнник работает в сценарной мастерской Киевской киностудии им. А.Довженко — создает литературный сценарий по роману Г.Тютюнника «Вир», рецензирует произведения коллег-кинодраматургов и фильмы. Переходит на редакторско-издательскую работу, а со временем полностью отдается литературному творчеству. В 1966 г. вышла первая его книжка «Зав’язь» (издательство «Молодь»). Журнал «Дружба народов» отметил рассказы Гр. Тютюнника как лучшие в своих публикациях 1967 г. В 1968 г. «Литературная газета» объявила всесоюзный конкурс на лучший рассказ. Гр. Тютюннику была присуждена премия за рассказ «Тысячелистник». Произведение дало название сборнику (1969), в который вошли повесть «Осада» и несколько рассказов. За книги «Климко» (1976) и «Вогник далеко в степу» (1979) Григору Тютюннику присуждена республиканская литературная премия им. Леси Украинки 1980 г. В последние месяцы жизни писатель работал над повестью «Житіє Артема Безвіконного». Будучи не в состоянии реализовать свой талант в атмосфере чиновничьего диктата над литературой, 6 марта 1980 г. Григор Тютюнник покончил жизнь самоубийством. В 1989 г. его творчество было посмертно отмечено Государственной премией им. Т.Шевченко.

Возможно, он так проникался судьбами своих героев, что не мог жить в обществе, где незамеченными и беспомощными умирали простые крестьяне-трудяги? О рабском положении крестьян в советском колхозе он знал не от чужих людей, а видел собственными глазами на примере своих близких. Своими рассказами Григор Тютюнник старался привлечь внимание к глубинам души человеческой, где нет места соцреализму, а где господствуют вечные библейские ценности. Этим самым он шел против официальной идеологии и подвергался откровенным насмешкам и разгрому из уст «красных» критиков.

Поделиться
Заметили ошибку?

Пожалуйста, выделите ее мышкой и нажмите Ctrl+Enter или Отправить ошибку

Добавить комментарий
Всего комментариев: 0
Текст содержит недопустимые символы
Осталось символов: 2000
Пожалуйста выберите один или несколько пунктов (до 3 шт.) которые по Вашему мнению определяет этот комментарий.
Пожалуйста выберите один или больше пунктов
Нецензурная лексика, ругань Флуд Нарушение действующего законодательства Украины Оскорбление участников дискуссии Реклама Разжигание розни Признаки троллинга и провокации Другая причина Отмена Отправить жалобу ОК
Оставайтесь в курсе последних событий!
Подписывайтесь на наш канал в Telegram
Следить в Телеграмме