Гетман Богдан Хмельницкий — человек, создавший эпоху. 350-летию со дня смерти посвящается

В истории всех народов есть свои судьбоносные повороты. У французов — пора краха Бастилии и наполеоновских войн (1789—1815), у испанцев — Реконкиста и крупные географические открытия XIV—XV веков, для немцев — время Бисмарка и объединение Германии (1871), для американцев — «Бостонское чаепитие» и принятие Конституции (1773—1793). Что же являлось историческим Рубиконом для Украины? Ни один национальный герой, ни одно историческое событие не оставило такого яркого следа в украинской исторической памяти, как гетман Богдан Хмельницкий.

Первая половина XVII века. Речь Посполитая — мощное государство на востоке Европы, которого не коснулось кровопролитие Тридцатилетней войны (1618—1648), которое не знало резни на религиозной почве, где процветали гражданские свободы (для шляхты, разумеется)...

Так что же могло покачнуть ее, казалось бы, непоколебимые республиканские устои?

Для изменения общепринятого положения вещей были свои неотвратимые причины. Как удачно заметила современный историк Наталья Яковенко, с конца XVI в. украинские земли в Речи Поспoлитой были словно третьим лишним для двух народов — польского и литовского (точнее, литовско-русского). В политической орбите государства вращались два спутника — Корона Польская и Великое княжество Литовское (ВКЛ) — со своими суверенными правителями, соответственно, королем польским и гетманом литовским, своими сеймами, армиями и даже денежными единицами (злотый и грош). Все было бы хорошо, если бы не этнические русские земли, составляющие почти половину Речи Поспoлитой. Формально они были разделены между Короной и ВКЛ, следовательно, не были политически целостными. Большая часть современной Украины входила в состав Короны, хотя левобережную украйну Речь Поспoлитая делила с Московским царст­вом, к которому относилась слободская украйна — Харьковщина и южная Сумщина, колонизированные в XVII в. преимущественно украинскими казаками.

Но по обе стороны границы у казачества не было ни права голоса, ни политического выбора. Люди с саблями, неоднократно спасавшие Речь Посполитую от поражения и набегов кочевников, были лишены желанного рыцарского ста­туса, которым обладала исключительно шляхта. Нако­нец, когда в конце XVI в. (после Брестского собора) простой украинский люд был поставлен перед фактом верховенства Папы, а православный епископат был провозглашен в границах Речи Посполитой нелегитимным, казачество как единое целое восстало за пра­ва единоверцев и заменило собой когда-то православную, а сейчас окатоличенную феодальную элиту земель бывшей Киевской Руси.

Хмельнитчина середины XVII в. отнюдь не была громом среди ясного неба. Не раз «республиканский» покой Речи Поспoлитой нарушали шляхетские бунты (конфедерации), а в 1620—30 гг. серия громких казацких восстаний пронеслась и по украинским поднепровьям. Впрочем, со шляхтой король пытался найти общий язык, удовлетворяя преимущественно монетарные требования люда рыцарского, между тем казацкие бунты можно было залить только кровью — усилиями той же шляхты. Каждая новая вспышка казацкой непокорности могла перерасти в грандиозное восстание. На клубок казацко-шляхетских социальных противоречий все чаще наматывались православно-католические противоречия, связанные с нежеланием польской элиты признавать православную традицию на исконных русских землях. Чаша народного гнева окончательно переполнилась в 1648 году, вылившись в беспрецедентное по размаху восстание — казацкую революцию.

Длинная дорога на Сечь

Душой казацкой революции и ее главным стратегом был гетман Войска Запорожского Богдан Зиновий Хмельницкий. Его извилистый жизненный путь увенчался вполне удачной для 50-летнего шляхтича карьерой чигиринского старосты. Привилегированное положение и материальная независимость могли полностью умерить амбиции самого ретивого «пенсионера» украинского рыцарства. Но это была лишь прелюдия той судьбы, которая поставила его во главе одной из самых громких повстанческих войн в мировой истории.

О молодых годах будущего гетмана известно немного. Его отец — мелкий шляхтич Михаил Хмельницкий, вероятно, был родом из перемышлянской земли в западной Галичине (сейчас — пограничье Украины и Польши), имел герб «Абданк», служил в войске коронного гетмана Станислава Жолкевского, некоторое время проживал у него в Жовкве, затем служил у другого влиятельного магната с Галичины — Яна Данило­вича. Именно клиентарные обязанности привели Хмельниц­кого-отца в Приднепровье. Случилось так, что Данилович занимал должность чигиринского старосты, а отец будущего гетмана был, соответственно, подстаростой — то есть замковым урядником. На плечи Михаила Хмельницкого были возложены функции осадчего — организатора крестьянских переселений в малолюдные приднепровские степи. Колонизация степного пограничья имела для украинских старост действительно стратегическое значение — это был единственно возможный способ выжить под давлением крымской и ногайской орд и связанных с ними опустошений. Именно за эту выслугу подстароста Хмельницкий и получил хутор Субботов, неподалеку от Чигирина, а потом заложил там собственную слободу. Осев на Вкраине, Хмельницкий-старший породнился с казацкой средой, женившись на казачке — матери Богдана.

Когда именно родился будущий предводитель «казацкой революции», точно неизвестно. Чаще называют 1595 год. Не было в моде праздновать и помнить дни рождения. После крещения получил имя Зиновий, именно так его называло духовенство во время церковных торжеств, хотя сам он обычно подписывался как Богдан. В юношеские годы он прослушал курс грамматики, поэтики и риторики во львовском иезуитском коллегиуме — словом, обычный классический курс рядового тогдашнего шляхтича.

Шли годы, настало время попробовать жизнь, к которой он был призван своим казацким происхождением. Военная карьера тогдашнего рыцаря начиналась не позднее 14 лет. Достоверно известно, что в 1620 г. он вместе со своим отцом принимал участие в молдавском походе гетмана Станислава Жолкевского и принял настоящее боевое крещение в битве с турками под Цецорой. Эта битва завершилась не только сокрушительным поражением для коронного войска, но и гибелью отца Богдана. Юноша попал в плен и так бы и окончил свою жизнь на галерах, если бы его не выкупила мать, обменяв на кого-то из родовитых турецких пленных, захваченных ранее казаками.

Богдан был профессиональным воином, принимал участие в славных морских экспедициях к турецким берегам, отметился в Смоленской кампании 1633 г., где воевал с московитами, за что король наградил его саблей. Не остался Богдан равнодушным и во время казацкого восстания Павлюка (1637 г.), хотя участие в антипольском выступлении могло отрицательно сказаться на карьере шляхтича. Когда же восстание захлебнулось в шляхетском терроре, Богдан возглавил коалицию либеральной старшины, которая пошла на компромисс с коронным гетманом Николаем Потоцким. Подпись Хмельницкого как генерального писаря Войска Запорожс­кого стояла под актом Боровицкой капитуляции. Затем Богдан вошел в состав запорожского посольства к королю Владиславу IV. Несмотря на то, что по условиям капитуляции казацкое самоуправление на Сечи подлежало упразднению и, следовательно, упразднялся институт военного писаря, Хмельниц­кий получил взамен полномочия сотника Чигиринского, сохранив свое влияние на казацкие дела в Запорожье. Например, когда французский эмиссар граф де Брежи вел переговоры о наемной службе украинских казаков во французской пехоте, некоторые из придворных посоветовали ему иметь дело именно с сотником Хмельницким. В 1644 г. де Брежи писал кардиналу Мазарини: «Среди казаков есть талантливый полководец Богдан Хмельницкий, с которым считаются даже при дворе». Со временем, после личного знакомства с Хмельницким, де Брежи также подчеркнул его мастерское владение латынью и незаурядные организаторские способности.

Повороты судьбы

Впрочем, далеко не старшинская карьера подтолкнула Богдана на отчаянный путь бунтаря и освободителя, а личная судьба. Смелый воин, он успел в жизни познать лавры побед и горечь поражений. Был женат по крайней мере трижды.

Отбив невесту тем же способом, что и Чаплинский, Богдан был вынужден добиваться повторного церковного брака, фактически при живом муже. Разрешить такой исключительный шаг могло только верховное лицо церкви. Хмельницкому, тогда уже гетману Войска Запорожского, не надо было уговаривать церковных владык, за него это сделали его громкие военные победы — разбитое коронное войско под Пилявцами, взятие Львова и, наконец, триумфальный въезд в Киев. В начале 1649 г. брак Богдана и Матрены освятил сам патриарх Иерусалимс­кий Паисий, находившийся в то время в Украине.

Впрочем, счастье «молодых» было непродолжительным. Летом 1651 г. старший сын Хмельницкого Тимош в порыве гнева приказал повесить «мачеху» на воротах родительского двора в Чигирине, дескать, за супружескую измену. Траур гетмана был не менее быстротечным. Вскоре он вступил в брак в третий раз — с сестрой нежинского полковника Ивана Золотаренко Анной. Известно, что эта добродетельная женщина была вдовой одного из казацких полковников и пользовалась большим уважением среди старшины. После смерти Богдана она приняла постриг в одном из киевских женских монастырей на Печерске, где и умерла в 1667 году.

Неудержимый «Хмель»

Собственно, о личности Хмельницкого нам известно не так уж и много. Достоверно известно, что он курил трубку и любил кофе, в те времена еще не очень распространенный в Европе. К этому он, очевидно, привык в турецком плену. Очевидцы вспоминают, что гетман очень метко стрелял из лука и, конечно же, не расставался с саблей — главным атрибутом шляхетского достоинства. В хорошем настроении мог поиграть на бандуре. Наконец, как это водилось среди шляхты, любил выпить. Во время аудиенции в гетманских покоях, как засвидетельствовал спутник Антиохийского патриарха Макария архидиакон Павел Халеппский, на стол подавали только что изготовленную горилку, еще горячую. Гетман сначала предлагал попробовать ее высокому гостю, и только тогда прикладывался сам. Тот же очевидец обратил внимание на непривычный аскетизм гетманской трапезы. На столе практически не было ни серебряных тарелок, ни ценных кубков, хотя у каждого представителя казацкой старшины были огромные сундуки с трофейной позолоченной и серебряной посудой. Венецианец Альберто Вимина подтвердил наблюдения сирийского архидиакона — в своем дневнике он описал покои гетмана в чигиринском замке, лишенные каких бы то ни было модных украшений и обставленные довольно простой мебелью: сундуки, лавки, обычный дубовый стол и диван с кожаными подушками.

Яркие воспоминания оставили современники о характере гетмана и его темпераменте. Обычно это был человек скептический, склонный к обстоятельным рассуждениям. Но политику и полководцу были присущи и проявления крайне холерического возбуждения, которые он гасил зачастую с помощью алкоголя. В минуты гнева попадать под его руку было просто опасно для жизни. Однажды, в 1653 г., когда старшина поставил под сомнение целесообразность похода на Молдавию, гетман рубанул саблей черкасского полковника Яська Пархоменко по руке. К счастью, рана оказалась не глубокой. Хмельницкий, взяв себя в руки, приказал старшине принести бочку меда: «Пейте, дети, а на меня зла не держите».

У Хмельницкого, вне сомнения, была харизма лидера, а благодаря своему авторитету в казацкой среде он чувствовал себя просто диктатором. Как записал в своем дневнике литовский канцлер Альбрехт Радзивилл: «Хмельниц­кий держал русинов в таком послушании, что они были способны на все взмахни только он рукой».

Впрочем, не было диктатуры, которая смогла бы противодействовать присущему казацкой старшине демократизму, заимствованному у польской шляхты. Яркий пример — судьба молдавской экспедиции в 1653 г., завершившейся крайне трагически для старшего сына Хмельницкого Тимоша. Нет оснований «воевать чужую землю», заявляли полковники. По их мнению, молдавский вектор политики не лежал в плоскости актуаль­ных казацких интересов, особенно после тяжелых поражений в войне с Польшей, а только лишь удовлетворял амбиции молодого гетманича, женатого на дочери молдавс­кого хозяина Розанде Лупул. Нако­нец, казацкий экспедиционный корпус был ограничен личной гетманской сотней, вскоре погибшей вместе с Хмельниченком под Суча­вой. Другой пример — присяга мос­ковскому царю после Переяславс­кой рады 1654 г., от которой вопре­ки воле гетмана отказались такие авторитетные полковники, как Иван Богун, Иван Сирко и Грицько Гуляницкий (тогда же не присягнули Уманский, Брацлавс­кий, Полтавский и Кропивнянский полки). Следовательно, диктатура на поле битвы, а казацкую политику определял все-таки совет старшин.

«Украина своя русская»

Отец Хмель, очевидно, родился в рубашке. Но составляющими его удачи были его дальновидность, ум и хитрость, надежно маскировавшие его чувства и намерения. Хитрость была искусством, неоднократно разрушавшим планы его политических оппонентов. Было только одно исключение: на переяславских переговорах его ухищрения не сработали против московских дипломатов. Они сразу выдвинули свои условия, противоречащие стратегическим намерениям Хмельницкого, а в глазах старшины они вообще выходили за рамки здравого политического смысла. Казаки настаивали на подписании обоюдной присяги о соблюдении военно-политического союза, как это было принято в отношениях между королем и шляхтой, в то же время московские бояре не видели большей крамолы, чем требовать присяги от самого царя, и отказывались это делать от его имени. Спор, по-видимому, оставили на послевоенное согласование. По крайней мере до этого времени переяславской хартии 1654 г. никто не видел! И как именно решение тогда одобрили, известно только из опоэтизированного «рапорта» московских дьяков, рассчитанного на сентиментальность молодого царя Алексея Михайловича: «Желаем под царя восточного, православного». Со временем это несогласование привело к разрыву союзнических обязательств и, наконец, к Конотопской битве 1659 года, когда вчерашние побратимы — украинские казаки и московские ратники сошлись в кровавой битве, которая оказалась несчастливой именно для последних. Но это было уже после Богдана.

Неопровержимым является одно: во внешней политике легендарного гетмана не было четко выраженных приоритетов, точнее — приоритетом была сама Украина. С кем бы гетман ни вел переговоры, с кем бы ни заключал мир или ни объявлял войну, это всегда вписывалось в ситуативные интересы казацкого государства, границы которого определяла исключительно казацкая доблесть. «Куда зашла казацкая сабля, там и казацкая власть будет», — резюмировал генеральный писарь Иван Выговский. Впрочем, казацкая сабля не была стихийным двигателем казацкой агрессии, ведь заходила она лишь туда, где исторически жила народность «русская» и где изначально стояла «русская церковь» — православный украинский приход. Именно такими мотивами руководствовался Хмельницкий во время осады Львова, похода на Замостье и Подляшье и в утверждении гетманской власти на юге современной Беларуси, которую завоевал в 1655—1657 гг. полковник Иван Золотаренко.

Следовательно, некоторые историко-культурные принципы все-таки определяли политические претензии казацкой революции. И только сквозь эту призму можно увидеть и понять откровенное нежелание старшины «воевать чужую землю» и вмешиваться в молдавские междоусобицы. Так же и политические предложения королю Яну-Казимиру поступали только с условием признать за Гетманщиной юрисдикцию над исконными русскими землями, включительно с Владимиром (Волынским), Львовом, Ярославом и Перемышлем (последние два города сейчас принадлежат Польше). В 1656 году в сферу контроля гетманского государства входило даже Турово-Пинское княжество, шляхта которого обратилась с петицией к гетману о принятии их в «вечное подданство». «Украина своя русская» — звучало в обращении гетмана к мещанам Львова. Именно как суверенную наследницу Киевской Руси видел Украину в политической перспективе Богдан Хмельницкий.

Но перспективам помешал «третий» фактор, который оказался недоступен даже острому политическому чутью Богдана Хмельницкого. Уже в 1656 году Москва резко изменила свою внешнюю политику — с антипольской на антишведскую и заключила мир с послами Яна-Казимира. Для казацкой Украины это означало закрытие «второго фронта». Выстраданная годами кровопролитной борьбы победа ускользала от гетмана. Он пытался вмешаться в передел сфер влияния, требуя, чтобы границы между Речью Поспoлитой и Гетманщиной были непременно «как при давних князьях русских», но на сепаратные переговоры в Вильно гетманских посланцев даже не допустили. Когда же Богдану Хмельницкому доложили об этом, тот, по свидетельству очевидцев, с болью в голосе крикнул: «Уже, дети мои, об этом не печальтесь! Я знаю, что с тем делать, нужно отступать от руки царского Величества! А пойдем туда, куда велит Верховный Владыка — не только под христианского государя, а хотя бы и под бусурманина...»

В ответ на московский демарш Хмельницкий прибег к отчаянной дипломатической кампании, форсируя подписание договоренностей со Швецией, империей Габсбургов, Молдавией и Крымом. Возобновились переговоры даже с Яном-Казимиром. Но дни гетмана были сочтены. Чувствуя приближение смерти, он созвал совет старшин и с его согласия завещал булаву своему 16-летнему сыну Юрию — единственному, оставшемуся в живых. Личность незрелого гетманича была сугубо символической. Казалось, что авторитет имени Богдана удержит от раздора честолюбивую старшину. Да не тут-то было — но это уже другая история.

В конце июля у гетмана произошло кровоизлияние в мозг. 6 августа 1657 г. он умер в своей резиденции в Чигирине. Тело великого стратега казацкой Украины похоронили в Субботове в заложенной им Ильинской церкви только через месяц.

Легенда о гетмане

Ушел из жизни тот, кто создал целую эпоху в украинской истории. Эпоху, которая столетиями вдохновляла потомков на создание национального эпоса, в котором вызревала украинская идентичность. Как современники, так и потомки, как враги, так и соратники, оценивали фигуру Богдана Хмельницкого по-разному, обычно достаточно диаметрально. Это был рыцарь, при котором «Владимира Русь на ноги поднялась» (Могилянский панегирик 1649 г.), и безжалостный нарушитель посполитового покоя (в устах апологетов Речи Посполитой «двух народов»); страшный «бич Божий» (в восприятии евреев и католических ксендзов) и знаменитый вождь, благодаря которому «вся Малой Росии Речь Посполитая могла жить долгие лета» (по казацкой летописи Самийла Величко). Во всяком случае, это был выдающийся государственный муж и бесстрашный патриот, которому Украина обязана не иначе, как своим политическим рождением на свет истории — рождением мучительным, но неопровержимым.