Философия антивакцинаторства

Разделение людей на вакцинаторов и антивакцинаторов можно было бы считать еще одним проявлением массового психоза. Как, например, взаимную ненависть посполитых во время президентских или парламентских выборов. Но это конкретное явление значительно интереснее.

Во-первых, оно всемирное, глобальное. Поправку на национальный шаманизм-оберегизм (как и на обычных городских сумасшедших, плоскоземельцев разных), конечно же, нужно делать. Но это лишь местный колорит, и не он определяет тренд.

Во-вторых, все, кто сетовал на дефицит критического мышления у народных масс, могут с облегчением вздохнуть. В отличие от избирательного сумасшествия, это действительно образ мышления со своей мотивационной системой. И эти мотивационные факторы значительно старше COVID-19.

Есть большое взаимное желание отказать оппонентам в здравом смысле (это такая традиционная форма психологической самозащиты). Но даже простое наблюдение показывает, что с обеих сторон есть достаточное количество высококвалифицированных и влиятельных людей, которых трудно обвинить в обычном невежестве или примитивизме.

В-третьих, страх перед неизвестным, хроническая дезориентация во времени и пространстве (невозможность что-либо четко планировать) взаимно демонизируют оппонентов. Это тоже настроения не слишком распространенные, их можно сравнить разве что с отношением к коллаборантам, где каждая сторона обвиняет другую в сотрудничестве с чем-то нечеловеческим. Если избирательный психоз базируется на взаимном унижении, то в нашем случае «иной» обретает параноические черты, нечто вроде знаменитого Чужого из одноименного фантастического фильма.

Простыми разногласиями в жизненных установках на уровне «это другое» ситуацию тоже не объяснить. Повсеместно одни и те же люди воспевают платки с намитками и критикуют шейлы и хиджабы, закрывают лицо до глаз по медицинским соображениям, но горячо осуждают то же самое по религиозным. Переживают по поводу демографического кризиса и поддерживают аборты на уровне идеологических ценностей. Наконец, всегда хотят иметь во власти умных, а голосуют почему-то за симпатичных и веселых.

Всякий кризис является следствием некоего продолжительного процесса, ничто не происходит вдруг. В нашем случае совпали два неразрешимых масштабных обстоятельства, а пандемия послужила детонатором общего напряжения.

Первое глобальное обстоятельство — кризис постклассической науки и научного мышления как такового. Понятие «классическая наука» охватывает период развития науки с XVII века по 20-е годы XX века, а потом наука вступила в свой «золотой возраст». Оптимизм этой эпохи был непосредственно связан с верой в способность науки к безграничному познанию, массовому обеспечению здоровья и благосостояния людей.

Нас это интересует лишь в той части, что подавляющее большинство пылких ковид-полемистов воспитывалось на началах естественнонаучной парадигмы. Это такой математически-механистический подход, при котором все в мире можно предвидеть, надо лишь сильно постараться. Он был очень удобен для государственных систем образования, потому что с помощью этого клише легко было объяснять и функционирование государства как механизма, и саму потребность в нем.

Три выдающихся ересиарха науки — Эйнштейн (теория относительности), Гейзенберг (квантовая механика) и Гедель (математическая «теория неполноты») похоронили старый тип научных представлений о мире. Не имели такого конспирологического намерения, но «не так сталося, як гадалося».

Собственно говоря, они являются основателями мировоззренческого хаоса, со временем ставшего научной базой современного либерализма. Эйнштейн, к слову, ужаснувшись вульгаризаторским перспективам своего труда, предложил тезис (ЭПР-парадокс) о существовании пока еще неизвестных данных, которые, однако, могут логически и предсказуемо описать законы Вселенной. Но было уже слишком поздно.

Старую науку объединяла с религией одна цель — поиск истины, но у них был совсем разный, принципиально противоположный инструментарий. Повторяемость результатов эксперимента, их очевидность и логичность выводов, четкая терминология воспитали у людей ХХ века также способ вести споры с соответствующей доказательной базой, где апелляция к научным источникам была истиной в последней инстанции.

А теперь каждый сам себе может быть научным источником, истиной и инстанцией.

Недавно, например, на просторах Фейсбука я столкнулся с суждением, что никаких инстинктов у человека не существует. Справедливости ради надо сказать, что такое в 1950-х предположил психолог Абрахам Маслоу. Его в попсовом варианте знают как автора «пирамиды Маслоу», хотя в оригинальной его статье ни о какой «пирамиде» речи не было. Более того, когда экспериментаторы дважды установили, что его выводы о самореализации человека ничем не подтверждаются, Маслоу сказал, что, во-первых, он имел в виду возрастную группу 50+, а во-вторых, самосовершенствоваться и так способны примерно всего 2% людей. Но, несмотря на все это, «пирамиды ценностей Маслоу» до сих пор культовый мем среди интернет-психологов.

Словом то, что произошло с сознанием, в том числе массовым, по-ученому носит название «редукция рациональности». По-простому говоря, ни образование людей, ни их практическая деятельность больше не способствуют развитию рационального мышления. Наоборот, чем больше вы апеллируете к научным источникам, тем больше находите подтверждений любому бреду.

Характерно, что, как в случае с Маслоу, авторы первоисточников просто высказывают гипотезы, строят смелые предположения в духе времени, потому что никто уже не имеет права сказать им: «Это ненаучно». А вот уже их читатели в дальнейших итерациях своих безапелляционных выводов приходят к весьма сомнительным результатам.

Как я уже упоминал, в этом процессе нет признаков какой-то интеллектуальной деградации, как об этом говорят в запале полемисты. И это также не старая добрая эклектика, где междисциплинарность, какой бы клетчатой и пестрой она ни была, все равно вела к некоему объективному выводу.

Вот и наступило время говорить о другом глобальном обстоятельстве, о субъективном, дополняющем наш основной на сегодняшний день принцип неопределенности. Замечу лишь, что в духе сказанного выше это и гипотеза, требующая экспериментального подтверждения, несмотря на очевидность некоторых процессов и явлений.

И в этом месте как раз уместно говорить о российских информационных влияниях, точнее, об изменении их алгоритма. Фейки и дезинформация перестали быть основным орудием российской информационной агрессии. Они, конечно, остаются в медиапространстве, но их роль сегодня вспомогательная или отвлекающая. Россия продолжает иметь серьезный научно-исследовательский потенциал, отсутствие ограничений для каких-либо экспериментов и неограниченное (в наших масштабах) их финансирование. Там, к счастью, катастрофа с низовыми исполнителями проектов. Но для «мягкой силы» не нужно большое количество посредников и операторов. Нужна правильная актерски-режиссерская эмоция исполнителей.

На первое место выходит эмоциональное, а не рациональное влияние. Конечно, манипулятивная слезливая триада «женщины—дети—старики» никуда не делась. Но эмоциональные реакции выходят на первое место из-за такой перегрузки рациональной сферы, при которой она вообще «клинит», самоблокируется. Никто точно не может сказать, как именно работает мозг, но предположим, что за рациональную сферу мышления отвечает его префронтальная кора (ПФК). Говорят, она «убеждает» другие части мозга, почему те не должны немедленно отдавать нашему телу «животные» команды. Искусственным способом блокируют эту деятельность префронтальной коры алкоголь и другие вещества, естественным — феромоны и другие внешние аудиовизуальные сигналы.

Вы можете загуглить «синдром информационной усталости» или «эмоциональное выгорание» и увидите, что нудное нежелание читать даже заголовки новостей, делать какие-то логические выводы (по любому поводу), время от времени не понимать того, что вам говорят, будто с вами заговорили на совсем чужом, иностранном, языке, — это не симптомы депрессии. Вам просто не хочется думать. Более того, вы выяснили, что этот навык не так уж и важен для вашего выживания и вообще самочувствия.

Специалисты по вопросам деятельности головного мозга знают историю Финеаса Гейджа, бригадира дорожных рабочих Вермонта в 1848 году. Из-за несчастного случая на производстве шестикилограммовый железный лом пробил ему голову за левым глазом и вышел из верхней части черепа. Через два с половиной месяца и при фактической потере 4% ПФК и 11% белого вещества мозга он вернулся к повседневной жизни на ферме и умер спустя двенадцать лет после этого случая.

Однако радикально изменился его характер. Из вполне приличного в поведении гражданина он стал раздражительным, капризным, ругающимся. Общий язык легко находил лишь с животными. Повреждение ПФК в левой части дало такой результат.

А теперь посмотрим на наши масштабные взаимные жалобы по поводу неумения общаться, договариваться и т.п. О лексике социальных сетей вы и так знаете, цензура сдерживает последствия, но не намерения.

То есть, образно говоря, нам всем загнали в голову лом и даже не один. Начало войны — это один серьезный удар. И даже те, кто принципиально игнорирует эту тему, все равно имеют свою «вавку» в голове.

Начало пандемии 2019-го — второй удар, и он еще продолжается, без отчетливых признаков, когда это может закончиться. Даже не сама пандемия, а ее социально-политические последствия, дающие все больше поводов для конспирологических теорий.

Усиленное внимание к изучению эмоционального интеллекта в противоположность рациональному интеллекту с его IQ также маркер этих глобальных изменений. Дискуссии, что это вообще такое, сходятся в одном: эмоциональный интеллект расширяет наше представление о том, что значит быть умным. Вдумайтесь в эту формулировку: повышенная эмоциональность позволяет нам эффективнее фантазировать на тему самооценки. Мы знали о чем-то таком в сексуальных фантазиях, но вот наступили времена и чисто мозгового каминг-аута.

Вернемся к нашим любимым вакцинаторам-антивакцинаторам. Это действительно драматический спор. Потому что, с одной стороны, напоминает о «холерных бунтах» и других формах активного социального невежества, с другой — свидетельствует о принципиальном изменении типа современных коммуникаций, где рациональность — лишь декорация, фон для фигуры в гештальтпсихологии, а основное — искренность намерений.

Обе «команды» действительно искренни в лучших своих репрезентаторах. О чем они говорят косвенно?

• Картина мира вариативна.
• Больше нет деления на экспериментатора и наблюдателя.
• Конечного результата не существует в принципе.
• Активность исследователя определяет его праведность.
• Анализ нестабильности важнее поиска точек опоры.

Идея ума, который сам себя ограничивает в возможностях познания, руководствуясь инстинктом сохранения вида, не нова. В нашем пандемическом случае высоколобой полемики, безусловно, выигрывает третья сила, «команда Дарвина». Пандемия напомнила нам, что мы — существа, сожравшие почти все живое на этой планете, а пищевая цепочка вполне может замыкаться в круг. Все предыдущие способы регуляции численности вида Homo Sapiens, включая рациональную мотивацию, показали, что «ум» и «человек» — соединение весьма условное и никого ни к чему не обязывает. Ну, значит, надо как-то иначе. Как говорили когда-то в армии: «Не доходит через голову — дойдет через руки и ноги».

Есть древняя басня, рассказанная Платоном. О том, как мудрец Фалес засмотрелся на звезды и упал в колодец. Из-за чего молодая служанка насмехалась над ним: что это за мудрость такая, которая не дает видеть то, что под ногами?

Более глубокая ирония этой шутки направлена против молодого и симпатичного, но глупенького простонародья, потому что именно Фалес в VI веке до нашей эры изобрел метод наблюдения за звездами днем, если смотреть в небо из глубокого колодца.

Мы можем видеть звезды, но оставаться в колодце. Мы можем смеяться над «мудрецами», но оставаться недалекими зумерами. Природа так или иначе возьмет свое с процентами. И, кстати, инстинкты таки существуют. Прислушайтесь к инстинкту самосохранения. Ну а если нет у вас инстинктов, то нет.

Все статьи Олега Покальчука можно прочесть здесь.