«У вас есть замок под Варшавой, когда я его заберу, стану богаче польского короля...»

Портрет как портрет — масло, импрессионизм... Увидела его в выставочном зале, ожидая Бориса Возницкого, директора Львовской картинной галереи. Собственно, на портрете пан Возницкий в слегка непривычном для себя состоянии — слишком спокойный, слишком задумчивый... В жизни же он — подвижный, динамичный. Бесконечные поездки по «объектам» — лишь малая часть этой динамики. Объекты — 15 музеев, созданных паном директором. За сухой цифрой — настоящая страсть, любовь. О заслугах и регалиях Возницкий говорит неохотно. Дескать, что с того, что почетный академик Академии искусств Украины, почетный доктор Краковской педагогической академии имеет кучу орденов?.. Все это тлен, суета, людьми придуманная... Другое дело — замки и дворцы.

— В сорок шестом году ликвидировалась греко-католическая церковь. В одной только Львовской области закрыли 830 храмов и около 500 католических костелов. Священников заставляли переходить в православие. Те, кто проявлял непокорность, быстро оказывались за Уралом. Сослали более шестисот таких священников. Когда я стал директором музея, начал со спасательной миссии. Ездил от села к селу по заброшенным храмам и собирал старинные вещи. Тогда, в 1960—1970-х годах, объехав Львовскую и Ивано-Франковскую области, мы собрали 12 тысяч предметов. На сегодняшний день их цена составляет 4,2 миллиарда долларов. И дело даже не в деньгах. Если бы мы тогда их не увезли, от них не осталось бы ни пылинки. Иногда приезжали и вынуждены были возвращаться обратно: кладовщики уже все сожгли или бросили в реку... Еще полбеды, когда в церкви — продовольственный склад. А если минудобрения? Тогда храм разрушается.

Когда меня расспрашивают о самых интересных годах, я вспоминаю 1960—1970-е. Вот это странствия были... Вначале у нас не было даже авто. Потом оперный театр списал нам машинообразный грузовик, который еле полз. Мы колеса сменили, мотор подремонтировали и начали возить по два кузова ценностей в неделю. Могли бы и пять... Поначалу отбирали только XVI—XVII века. Дескать, кому нужен этот восемнадцатый? А на девятнадцатый вообще внимания не обращали. Разве что позже, в начале восьмидесятых, брали все. Но на первых порах спасали самое ценное — хрупкое и обветшалое. Ренессансная скульптура XVI века, надгробия и склепы. Ничего подобного в Украине нет...

— Говорите, 12 тысяч предметов старины... Но их нужно было куда-то привозить, складывать...

— Приспособили один костел. В 1958 году я первым из музейщиков выехал за границу. Естественно, «заграницей» была Польша. Посмотрел, как там люди работают — добросовестно, со знанием дела... Приехал домой и решил что-то делать. Наша картинная галерея тогда была небольшой. Всего 16 комнатушек. И называлось это Музеем европейского искусства. Соответственно — ни одной украинской вещи... Но я был тогда свободен, вне подозрений у советской власти. Возможно, потому, что окончил факультет истории искусств Ленинградской академии и стал первым советским искусствоведом во Львове. Возможно... Пусть и странен этот Возницкий, ездит и собирает хлам... Но не вреден же? Так пусть себе собирает...

— Логика советских властей более-менее понятна. Но вы так и не ответили на предыдущий вопрос. Какой костел?

— Это я о Бернардинском начал рассказывать. Думал, что это здание может стать замечательным музеем барочной скульптуры. Но потом понял: нет, не позволят. Напрасно просить о чем-то, надоедать... Я умел точно уловить настроения советских бонз. Пристанищем для реликвий стал Олесский замок. Сейчас у нас там фондохранилище. Четыре тысячи квадратных метров, самое большое в Европе. Кто бы ни зашел — застывает от удивления... Но пускаем туда только специалистов.

— Только?

— Ну хорошо, не только. Расскажу-ка вам историю. Ющенко, еще будучи директором банка, едет к Президенту в Трускавец. Из Бродов звонит во Львов, мол, пусть люди ждут в три. Должно было состояться какое-то собрание банкиров... Времени мало, лимит, Трускавец... В три банкиры собрались — ждут. Ющенко нет. Четыре часа — нет... Пробило пять. Собирались поднимать милицию. Куда подевался? Сколько можно ехать из Бродов? А Ющенко по дороге заехал в Олесский замок, его узнали и повели в хранилище. А туда если зайдешь, то выйдешь нескоро. В свое время туда и цековских руководителей возили. Когда мы открыли Олесский замок...

— Простите, это в каком году было?

— В семьдесят пятом. Так вот, местные идеологические чиновники прогнозировали, что замок не откроют. Дескать, посмотрит Щербицкий и запретит — как учреждение идейно вредное. Приезжает Щербицкий, я веду экскурсию. А он по образованию кто? Инженер. Так ему все понравилось! А когда привели в фонды, не мог сдержать восхищения. За голову хватался: «Такое все красивое...» Конечно, все признали, что Олесский замок идеологически безвреден. Его экспозиции также созданы на основе вещей, которые мы привезли в шестидесятые. Так же, как музей книги, усадьба Маркиана Шашкевича, музей древнейших достопримечательностей Львова. В Пятничанской башне сделали музей оборонной архитектуры...

— Это в самом Львове?

— Львовская область, село Пятничаны. Там башня в поле стоит как раз XIV века... В конце восьмидесятых начали работать над замком в Золочеве. Очень проблемный, бывшая тюрьма. Сейчас там открыли Музей восточных цивилизаций, первый в Украине. На территории Золочевского замка есть один корпус под названием «Китайский дворец». Это уже влияние XVIII века, когда все восхищались Востоком и привезли оттуда множество модных вещей.

— Это все дворцы польских магнатов?

— Очень трудно разобраться. И не только теперь, но и тогда. Вишневецкие, Потоцкие, Чарторыйские, Сангушки — это же все старинные украинские роды. Так что польский замок или украинский — попробуй теперь разберись. Очевидно, наше общее наследие. Какой-нибудь Вишневецкий, ополяченный украинский магнат, давал деньги на постройку. А кто строил? Пленные татары. Когда возводили в начале XVII века Золочевский замок, татарам разрешили поселиться рядом. До сих пор существует село Вороняки. До советского времени никто замуж в другое село не выходил. Очень активные, и все — ремонтники. Сезонно работают в Москве, на дачах, но в этом году трудятся над Золочевским замком.

— И что, у них действительно восточная антропология?

— Да, но говорят по-украински, в церковь ходят. Коротконогие такие, черноволосые... Следовательно, татары строят, а архитекторы кто? Европейцы. Скамоцци — известный итальянский архитектор — строит дворец в Збараже. Подгорецкий замок — венецианец Андреа Дельаква.

Недавно мы открыли Музей Ивана Выговского. В селе Руда Жидачовского района. Там был замок, купленный семьей Выговских в середине XVII века. Он едва ли не первым реально ощутил опасность, когда Богдан Хмельницкий подписал Переяславское соглашение. Понаехало бояр, русские гарнизоны стояли в Каневе, в Белой Церкви, в Киеве. Почувствовал Выговский, что нужно как-то от России отходить. И предложил полякам Гадячскую унию об объединении Киевской Руси, Польского и Литовского княжеств. Поляки, правда, на это не согласились. В ущерб себе и нам.

— Да и казаки, кажется, не особо поддержали гетмана...

— Купились на «доброго» батюшку царя и на православие. Но когда русская армия пошла на Украину, Выговский дал бой под Конотопом. Такой трагедии Россия еще не знала, не одна тысяча их воинов полегла. Вся армия. Только полякам тоже не нужен был сильный Выговский. Они его расстреляли под Корсунем. До этого Выговский написал завещание, чтобы его похоронили в Великом Ските в церкви Воздвижения Честного Креста. Это нынешний Богородчанский монастырь на Ивано-Франковщине. Но семья боялась. Помнили, как в Суботове поглумились над костями Богдана. Тело вывезли ночью и похоронили дома. Мы сейчас ищем гетманский склеп. Может, это будет единственный гетман Украины, чье захоронение сохранилось.

— Там что, кладбище?

— Нет, сейчас там лес, но изначально были монастырь и церковь, построенные Выговским. От церкви остались одни иконы и дверь. Эти вещи теперь в музее.

— Думаете, склеп можно найти?

— Уверен. Уже два года ведем археологические раскопки.

— Бог в помощь! Но вернемся к вашим сокровищам...

— Несколько месяцев тому назад был у нас министр культуры Польши. Когда я показал ему наши хранилища, он схватился за голову. Говорил, что восстанавливается королевский дворец, но нечего выставлять. В Европе все уже выставлено. Средняя цифра — 70 процентов от существующих вещей, в целом по Украине выставляется 26 процентов, а во Львове показываем только 3—4 процента.

— Как же так?

— А вот так. Негде, несмотря на 14 действующих музеев. В ближайшее время немного выручит дворец Потоцких. Пока что там ремонт.

Собрание картинной галереи не менее обширно. В советские времена после Эрмитажа и Музея Пушкина в Москве занимало третье место. Пока организовывали те 14 музеев, забыли о галерее. А она протекает, трещины по стенам, денег никто не дает. Нужно как-то зарабатывать... У нас есть четыре батальные картины. Самая большая из них размером десять на девять. Воображаете, девяносто квадратных метров? Привезли их из Жовквы, реставрировали...

— Это какой век?

— Семнадцатый, самые большие картины Европы. «Битву под Клушено» (под Москвой) в 1620 году написал Шиман Богушович, львовский армянин. В 1674 году Кестлер и Стех рисуют «Битву под Хотином». Дальше еще две картины с изображением польского короля Яна Собесского. Он здесь жил, и потому все его королевские дворцы теперь принадлежат нам. Выступая в Польше, я сказал, мол, у вас есть еще замок под Варшавой... Если я и его заберу, тогда уже все: стану богаче польского короля. Почему бы не пошутить сейчас? С поляками постоянно были проблемы, но в настоящее время, кажется, все, спокойствие. Недавно просили «Битву под Хотином» в Музей Войска Польского на выставку. Но довезти ее до Варшавы — дело хлопотное. Она же огромная и еще недавно была в ужасном состоянии... Не хотел я соглашаться. Но приезжает директор музея Войска Польского раз, другой, просит их министр культуры, звонят из нашего министерства: «Да дайте им уже эту картину». Ну, думаю, скажу что-нибудь, чтоб отстали. И говорю, что согласен дать картину на три месяца за 25 тысяч долларов. Я же не думал, что они согласятся... Через неделю у нас уже были 25 тысяч долларов, так мы всю галерею накрыли и ремонт начали. После поляки просят ту же самую картину в Гданьск. Но цену нашу они уже знают... Все музеи мира должны как-то зарабатывать. Особо обеспеченных нет.

— Как могут музеи зарабатывать? То, о чем вы рассказали, не более чем случайность...

— Во-первых, билеты. Экскурсии, плата за фотографирование, киносъемку, экспертизы. Конечно, над нашими музейными ценами все смеются. Туалет во Львове стоит 50 копеек, а учеников водят в музей по такой же таксе. Чувствую, что в дальнейшем вынуждены будем равняться на европейские цены. Вход в Константинопольскую Софию стоит восемь долларов. А за год ее посещает 160 тысяч людей. Около музеев строят сувенирные магазинчики, штампуя и продавая возле Лувра, скажем, гипсовую Венеру Милосскую. Одалживание вещей — также хороший заработок. Вот как у нас с поляками вышло. В свое время Киевский музей одолжил Токио скифское золото за сто тысяч. Нет, музеи способны зарабатывать.

— Какая страна наиболее впечатлила вас организацией музейного дела?

— Каждая страна впечатляет по-своему. Я побывал во многих музеях. Например, в Мексике — стране метисов. Прекрасные музеи. Не говоря уже об Америке. Вот поеду в Токио с нашей картиной Джоржа де Латура. Редчайшая картина французского художника XVII века. Знаменитым стал недавно. Начали искать его картины, а их сохранилась только тридцать одна. Наша оказалась тридцать второй. Благодаря этому открытию в 1970-х я побывал в Париже.

— Известный кинорежиссер Ежи Гоффман собирается снимать фильм об Украине. Будет ли сотрудничество?

— Посредником нашего знакомства стал Пульнер — известный польский драматург и историк. Мы давно знакомы и дружим. Гоффман пригласил его в качестве сценариста. Моя задача — проиллюстрировать фильм «Украина» художественными произведениями. Допустим, если Гоффман затрагивает тему Хмельницкого, то я советую использовать картину Ивасюка «Въезд Богдана Хмельницкого в Киев», которая находится в Национальном музее, а «Переяславская рада» Хмелька — в Третьяковке. Труднее всего придется с последней серией. Иллюстративной конкретики нашей современности не так уж и много. Можно, конечно, привлекать живых свидетелей исторических событий... Вот нужен режиссеру, например, материал о саммите в Беловежской Пуще. А я говорю, что во Львове живет академик Голубец, который вел тогда протоколы. Конечно, есть и пан Кравчук, спору нет, но академик Голубец, возможно, представит те события в несколько ином ракурсе.

— Насколько я поняла, вы все-таки будете вмешиваться в сценарий?

— Не должен... Хотя могут возникать некоторые нюансы. К примеру, Гоффман планирует начать фильм с Киевской Руси. А я утверждаю, что невозможно рассказать о Руси христианской, не затронув наше язычество и трипольскую культуру. Или Волынские события... Очень болезненная для нас с поляками тема. Некоторые принципиальные коррективы буду делать уже по ходу отснятого материала.

— Ваше вмешательство наверняка принесет пользу фильму. Очевидно, туда должны были бы войти хотя бы несколько интересных историй из вашей поисковой практики.

— Не знаю. Это дело режиссера. Но вам одну интересную историю расскажу. Почти детектив. В поселке Старый Раздел, неподалеку от Львова, находится дворец XIX века. Особой ценности он не имеет. При советской власти там был санаторий, который функционировал до недавнего времени. Сейчас он обанкротился, и дворец стоит в запустении. Недавно ехал я в Дрогобыч по делам и по дороге решил заглянуть в бывший санаторий, посмотреть, в каком он состоянии. Во дворце было множество скульптур. Одни стояли в нишах, другие, согласно моде тех времен, украшали фасад. Самые обычные античные копии, я и не думал сомневаться. Но, услышав от сторожа, что на дворец ищут покупателя, решил присмотреться к фигурам поближе. Взял нож и немного ковырнул... Гляжу — а это не гипс! То есть, сверху известь, под ней — мрамор. И не какой-нибудь, а Древняя Греция и Рим...

— Как Древняя Греция?..

— А так, настоящий антик. Увидел, какие дела творятся, и... решил не медлить. Заручившись согласием областной администрации и бывшего директора санатория, привез «гипс» во Львов. В настоящее время им занимаются реставраторы.

— Но как античное искусство могло очутиться на этих маргинесах?

— Мне этот вопрос тоже не давал покоя. Начал искать... До Советов дворцом владел граф Кароль Лянцкорольский. Богач и фанатичный коллекционер. В венском имении у него были уникальные вещи XIV—XV века и даже Рембрандт. Я узнал, что в 1884 году граф побывал в экспедиции в Малой Азии. Вместе с ним путешествовали два археолога, художник и профессор Соколовский из Кракова. Экспедиция была серьезной, после граф Кароль издал подробный двухтомник —отчет о ее результатах. Уверен, что античную скульптуру он привез из той экспедиции. В предисловии к книге Лянцкорольский упоминает о соглашении с правительством Турции, где он обязывался не покупать и не вывозить из страны ничего ценного. Но не удержался. Замаскировав в гипс античный мрамор, прибыл на Родину.

— Странно только, что не перевез в Вену. Старый Раздел... Несолидно как-то...

— Ничего странного. В имении, где висит Рембрандт, где находится богатейшая коллекция бесценных вещей, появление «гипсовых копий» вызвало бы подозрение. Граф Лянцкорольский беспокоился. Все-таки контрабанда...

— Я в восторге от вашей «музейной империи», но, несмотря ни на что, терзаюсь некоторыми сомнениями... Такое ощущение, что основной пружиной этой империи, ее сердцем являетесь вы. И что без вас все это может рассыпаться как карточный домик...

— В Олесский замок позволяю себе приезжать раз в два месяца. Там есть Роман Соломка, который прекрасно справляется с работой. Таков и коллектив Золочевского замка — они там горят, могут ночами работать. Есть у меня заместитель по менеджменту, и я ему доверяю как самому себе. Но мне понятна ваша тревога. Я и сам иногда побаиваюсь. Особенно, когда думаю о некоторых цифрах. Наши объекты занимают 38 тысяч квадратных метров. Замки, дворцы, монастыри, церкви, костелы, парки... А специалистов мало, и я не вечен. Ну вот, добавил грусти и вам, и себе. «Не дело»...