ПОД ЧУЖИМ ИМЕНЕМ

60 лет назад на фронте без вести пропал первооткрыватель лунной трассы

В разгар боя, перебирая дубеющими на морозе пальцами тонкий телефонный провод, он ушел в метель. Искать обрыв связи. И — не вернулся. Словно растворился в космическом пространстве.

Похоронку слать было некому. Во взводе связи день-другой делили причитающиеся ему наркомовские сто грамм, а потом старшина снял с котлового довольствия. А в учетных документах под жизнью подвели черту: «Пропал без вести».

Сотни тысяч солдат Второй мировой разделили такую же судьбу. В сталинские времена (и после них — по инерции) их считали потенциальными предателями Родины. Могли, мол, переметнуться на сторону врага. И лишь с перестройкой сняли унизительное подозрение и изобрели новую, негласную формулировку — не «пропал», а «погиб без вести».

Так почему же на фоне тысяч и тысяч таких же судеб десятилетиями продолжает тревожить тайна безвестной гибели в белоснежных полях под Москвой этого, как записал в военном билете писарь, «рядового необученного» — простого телефониста взвода связи 1-го батальона 1281-го стрелкового полка 60-й стрелковой дивизии?..

Скандал в КГБ, или Проигранное соревнование

Сейчас уже с полным основанием можно утверждать: в истории науки ХХ столетия эта судьба поистине уникальна. В ее трагическом изломе явилось лицо власти, которую мы называем нынче тоталитарной.

Талантливейший юноша с гимназической медалью был лишен возможности получить систематическое высшее образование да так и оставался гениальным, но самоучкой.

Почему?

Человек, совершивший открытия мирового значения в едва ли не самой модерной области знаний ХХ века, главным делом своей жизни вынужден был заниматься тайно, скрываясь под чужим именем.

Почему?

Не только гибель, но и жизнь этого человека погружена в мучительную тайну. Порой все становилось смертельно опасным, и он проходил словно по лезвию бритвы. Порой казалось, что он сросся кожей со своей легендой, своим двойником. И это постоянно угнетало его. А родина уготовила ему роль изгоя.

Да, извечна эта проблема — «творец и власть», трагична роль обстоятельств, в которых ему довелось жить, творить и погибнуть безвестным.

Все это вместила судьба уроженца Полтавы Юрия Кондратюка. Именно это имя среди имен нескольких десятков землян, более всего сделавших для прорыва человечества в космос, золотом начертано в США, в Аламагордо в зале славы Космического музея НАСА. Этим именем названа в мировой науке и трасса, по которой первый человек высадился на Луне, — «трасса Кондратюка». И кратер на обратной стороне Луны. Даже тут он в вечной темноте.

Но настоящее-то имя было другое…

В подлинной жизни этой легендарной личности многое до сих пор покрыто тайнами, загадками, неясностями. Чтобы уцелеть и запутать следы, он сам сотворил их немало.

Люди постарше помнят на экранах своих телевизоров волнующий миг истории человечества: первый из землян американский астронавт Нил Армстронг ступает на поверхность Луны. И кадры: бурлящая, восторженная Америка встречает из космоса своих национальных героев. А в Москве новость вызвала настоящий переполох. Когда же один из авторов проекта «Аполлон» признался, что их полет осуществлен по идее и «улиточной трассе», заимствованной из книжицы новосибирского механика элеватора Юрия Кондратюка, переполох перерос в скандал. Поскольку в СССР готовили в глубокой тайне свой лунный проект — ракету Н-1 Сергея Королева.

КГБ тут же начало расследование: кто помог Америке опередить Советский Союз в космическом соревновании? Расследование приведет в Украину, в старинный город Полтаву, к старому гимназическому учителю В. Оголевцу. Когда тому предъявят фотографию
Ю. Кондратюка, он без колебаний заявит: «Это же наш гимназист Саша Шаргей!».

Так и окажется: на имя того самого механика новосибирского элеватора, в один миг ставшего знаменитым, претендуют две фотографии, две биографии, две человеческие судьбы.

Такой вот детективный сюжет повелела разгадывать нам матушка-история…

Родина моя — тюрьма и Полтава

Саша Шаргей первый раз побывал в тюрьме… во чреве матери. Ее, учительницу французского языка и географии из Киево-Подольской женской гимназии, дочь полковника, служившего в Киевском интендантстве, бросили в тюрьму за организацию антиправительственной студенческой демонстрации в Киеве.

Мать происходила из старинного баронского рода фон Шлиппенбахов. Это ее, Людмилы Львовны, предка пленил в Полтавской битве Петр І, и молодой шведский генерал за дворянский титул, эполеты и поместья в Курляндии перешел на службу к российскому самодержцу.

Из Лукьяновской тюрьмы, когда определят беременность, мать выйдет с тяжелым психическим заболеванием.

Отец, студент Университета святого Владимира, спасаясь от преследований за ту же демонстрацию, без конца доучивался — то в Германии, в великокняжеской высшей школе в Дармштадте, то в Одессе, то в Петербурге.

Сашу, сироту при живых родителях, в Полтаве, где он и родился в 1897 году, воспитывают бабка Екатерина Кирилловна и ее второй муж Аким Никитич Даценко. В городе он человек известный — бывший земский врач, а теперь произведен в статские советники, служит в казенной палате, казначействе. Этими деталями биографии мы обязаны двоюродному брату Шаргея — Александру Владимировичу Даценко, бывшему преподавателю Военно-воздушной академии имени Жуковского. В кабинете его квартиры на проспекте Мира в Полтаве я увидел целый музей памяти великого брата и даже угощался домашним тортом с квадратной старого фарфора тарелочки, принадлежавшей Шаргею.

Мать хоть и переживет отца, уже никогда не выйдет из психиатрической лечебницы. Отец же, из категории «вечных студентов», перед смертью вторично сочетается браком. Гражданским, поскольку церковный с безнадежно больной женой не расторгнут.

А подлинный Юрий Кондратюк к космическим теориям не имел ни малейшего отношения.

Тайная тетрадь и первая любовь

Все поведанное мировой науке под именем Юрия Кондратюка на самом деле принадлежало полтавскому гимназисту Саше Шаргею.

В Полтаве было две мужские гимназии. Первая — гуманитарного профиля. Но Саша показывал отличные успехи в точных науках. А их усиленно преподавали во второй гимназии. Туда принимали в основном детей дворян, а он из мещан. Дед-барон не в счет: мать смолоду порвала со своим аристократическим родом. Однако знания Саши на вступительных экзаменах таковы, что его приняли сразу в третий класс. Он и окончит курс блистательно: на весь его выпуск два медалиста, один из них — он.

Но это будет видимой стороной жизни полтавского гимназиста, замкнутого, неразговорчивого, вымахавшего под метр девяносто. Другая, настоящая, будет покрыта тайной, словно обратная сторона Луны.

Еще не начав бриться, он заведет особую тетрадь. В ней тайно, дабы не прослыть городским сумасшедшим, зафиксирует основы того, что позднее станет прорывом в новой науке ХХ века — космонавтике.

В Полтаве на Конно-Ярмарочной площади за вокзалом знаменитый Уточкин изумлял публику демонстрационными полетами на деревянных еще этажерках, а гимназист Шаргей в мыслях уже отправлял в межзвездные пространства собственной конструкции термохимическую ракету.

Академик В.Уткин, два десятилетия возглавлявший знаменитое ракетное КБ «Южное» в Днепропетровске, скажет нам в интервью:

«Мечтания юноши были реальны. Он написал в своей ученической тетради: «Тем, кто будет читать, чтобы строить». Понимаете? Он не сомневался, что строить будут. Уже тогда и состав топлива нашел, и вычислил скорость для преодоления земного притяжения».

Ему вторит в беседе нынешний генеральный конструктор КБ С.Конюхов:

«Важнейшее достижение Кондратюка — предложенная им ракетная схема, которая компонуется по принципу тандема. То есть ступени расположены последовательно, одна за другой. Помните ракету Р-7 Королева? Это пакетная схема. А после этого все схемы ракет, разработанные и в КБ «Южное» и в США, имеют последовательное расположение ступеней, то есть по схеме Кондратюка».

Наука знает случаи великих открытий в раннем возрасте. Принципиальную схему отделения, а после посещения Луны и стыковки посадочно-взлетного модуля с кораблем-маткой Саша Шаргей придумал семнадцатилетним, в 1914 году. Что полвека спустя и осуществят американцы.

Поистине загадочны главные озарения юноши, вошедшие в сокровищницу космической мысли человечества. Он совершил их самостоятельно, оригинальным путем, будучи тогда даже не знаком с работами Циолковского и других предшественников.

В это же время к обделенному судьбой юноше приходит первая любовь. Очаровательная гимназистка с горделивой осанкой, соседка по двору на Сретенской, 4, была дочерью крупного заводчика из Германии, развернувшего в Полтаве собственное дело. С приходом революции Гартманы добьются от властей разрешения вернуться на родину, в Ашафенбург, и Вика позовет любимого за собой: образование можно продолжить там.

Саша откажется. И этим, сам того не ведая, выберет свою судьбу…

В прощальном письме Вика оставит для истории полную отчаяния строчку:

«Неужели между нами, дорогой Сашенька, все-все кончено?!».

На его столе, где бы он ни жил, всегда стояла фотография девушки в белой блузке — Вики Гартман. Эту фотокарточку многие видели у него за два года до смерти, в канун Второй мировой.

Первый слом судьбы

Он выбрал Санкт-Петербург. Из Полтавы в Политехнический институт императора Петра Великого он отправляется с прощальным поцелуем Вики на щеке, серебряной медалью за гимназические успехи и — с заветной космической тетрадью.

1916 год. В разгаре Первая мировая война.

Как студенту ему положена отсрочка от мобилизации до окончания учебы. И прошение о ней уходит в Полтаву. (Документы на этот счет в 1970 году обнаружил в архиве известный журналист Мыкола Сорока.)

Но гении не нужны ни одной власти — неудобны, непокорны. Власти нужны не звезды, а звездочки на погонах. Из медлительных полтавских канцелярий отсрочка опоздает всего на несколько дней. Студента Шаргея успели мобилизовать. Вместо высшей математики постигает «науку» в ускоренной школе подготовки прапорщиков.

Перед отправкой на фронт в квартире мачехи на Четырнадцатой линии Васильевского острова будущий офицер по ночам срочно дополняет свои заветные космические тетради. В Полтаве в разработках космической энергетики он остановился на начальных этапах. В Питере углубляет: близ космического аппарата разворачиваются тонкостенные зеркала с приемниками концентрированного солнечного тепла, они раскаляются, и вода разлагается на кислород и водород — вот вам и топливо. Вычисляет примерную оценку силы солнечного света, предлагает способы получения однородной смеси в камере сгорания.

В походном ранце он увезет с собой в действующую армию четыре школьные тетрадки, сшитые вместе грубыми мужскими стежками. 104 страницы, о которых когда-то еще узнает человечество. До сих пор не могу забыть волнение, с которым пять лет назад в Москве я держал в руках эти тетрадки Кондратюка, добытые из опечатанного сейфа.

Мировая история, в которую он собирался вмешаться молодым, острым умом, грубо, беспощадно вмешается в его судьбу.

На Закавказском фронте за Карсом теоретик космонавтики становится командиром пулеметного взвода. И на всю оставшуюся жизнь возненавидит армию и войну.

В стране тем временем — революция, гражданская война. Мир вокруг затрещал, а потом раскололся на белых и красных, стал враждебен, зол, кровожаден. Разваливается фронт, и прапорщика Шаргея демобилизуют.

Однако по дороге домой, в Полтаву, на кубанской станции:

— Господа офицеры!..

В комендатуре гамлетовское «Быть или не быть?» однозначно, словно ружейный выстрел: или к генералу Корнилову, в офицерский полк, или…

Для наглядности передернули винтовочным затвором.

Позже в Киеве мобилизуют вторично. И тоже насильственно. К Деникину. Белогвардеец по принуждению, пацифист по убеждениям, оба раза Шаргей бежит. Но для новой власти он все равно классовый враг, златопогонник, деникинский офицер. Отныне и навсегда.

Смена имени, или Как вас теперь называть?

Окна их флигелька на Сретенской накрест забиты досками. Бабушка Екатерина Кирилловна умерла два года назад. Дед Аким тяжело захворал и подался в село, к сестре, помирать. Дома оставаться опасно: в Полтаве немцы.

Он долго скрывается. Хлеб насущный добывает на самых черных работах — смазчиком и сцепщиком вагонов на станциях, лудильщиком кухонной посуды, пилит дрова, разгружает вагоны.

Судьба забрасывает его в заштатный городишко Малая Виска. Он наймется кочегарить на местный сахарный завод. Кому стукнет в голову в чумазом котельщике искать их благородие?.. За одним из будущих отцов космонавтики закрепят котел № 16 фирмы «Ферберн». В дневные смены, спасаясь от голода, он приспособился ловить силками воробьев. О его бедности местная жительница Варвара Шпак, глубокая старуха, девчонкой видевшая Кондратюка, успела поведать нам перед смертью:

— Он очень бедный був. Ходил в одном чоботе и в одном ботинке. Бывало, идет, идет — вытянет книжечку, что-то черкнет и снова в карман. И сам до себе балака. Кто-то говорил мне, что он не такой, як треба…

Впрочем, погруженный в иные миры, Кондратюк никогда не обращал внимания на быт, на лишения, словно их не существовало. По ночам, прячась от чужих взоров в погребе, на основе давних тетрадей он пишет рукопись, где конкретизирует свои идеи. Вот скафандр, лежачее положение космонавта перед стартом, чтобы легче переносить перегрузки… Камеры сгорания с шахматным расположением окислителя и топлива… Система управления ракетой — при помощи гироскопа…

Ночной рукописи, написанной не отмывающимися от машинного масла пальцами, и суждено будет попасть в Библиотеку Конгресса США, оттуда — в проект «Аполлон» и открыть человечеству путь на Луну.

Но ему самому путь к высшему образованию в стране большевиков, понятно, закрыт. И он решает нелегально перейти границу. Чтобы продолжить образование в Германии. Там есть далекие родичи по линии бабушки, помогут на первых порах. Да и Вика там…

Беспаспортного бродягу задержат у самой польской границы. Первый в жизни паспорт он получит только в тридцать восьмом и будет очень его ценить: «За паспорт можно и руку отдать».

Порывшись в нищенской суме, махнут рукой, — что возьмешь с чудаковатого грязного оборванца? И по этапу в Киев — пускай там разбираются.

Но в киевском ДОПРе его надолго не задержат. Не потому, что власть стала добрее. Тюремщики заметили: он заболевает. И выставили взашей под расписку — прибыть к месту жительства. Через четыре месяца странствий в Малую Виску он не привезет ничего, кроме тифа и бреда.

Выхаживала его Ольга Лашинская. В беспамятстве он будет признаваться ей в любви. Он давно влюблен в Ольгу, безнадежно, безответно. Она же предпочла другого. Семейная жизнь не сложилась, Ольга вернулась к престарелому отцу в Малую Виску. С туберкулезом и крохотной дочуркой на руках.

По ночам Юрий, Лидочкин крестный, принимал на себя все заботы. Бегал от малышки то к больной, то к столу, где разложена космическая рукопись. Девочка называла Кондратюка папой. С тысячами рабов семнадцати лет гитлеровцы вывезут ее на каторгу в рейх.

Через полвека Лидия Блэк — профессор в США, на Аляске. В письме к нам она вспоминает, как в 33-м Кондратюк спасал их от голодной смерти, таскал судки со своим обедом из академической столовой, позже покупал путевки на море.

«Последнюю сумму денег от Юры мы получили буквально перед занятием Киева немцами. Когда мама умирала, она много о нем вспоминала».

После тифа он едва выжил. Позже в отношениях с женщинами Кондратюк установит для себя правило: он не должен заводить семью, дабы не подвергать опасности другого человека. Он отчетливо понимает: у него нет иного выхода, как исчезнуть.

Через верного человека мачеха, Кареева, передает ему из Киева томик Шиллера. Между страниц со стихами вложено метрическое свидетельство Волынской духовной консистории — на имя какого-то Георгия Васильевича Кондратюка, родившегося в Луцке 8 сентября 1900 года. Чтобы обезопасить пасынка от красного террора (а заодно и себя с дочкой, Сашиной сводной сестрой Ниной Шаргей), она уговорила его сменить фамилию, дату рождения, принять на себя чужую биографию. Словно надеть жизнь другого человека.

Но легенду она подготовит плохо. Об этом самом Кондратюке Шаргей так ничего толком и не узнает, кроме скупо вписанного в метрику. В анкетах он будет указывать даже без имен: «отец — чиновник, мать — учительница». Хотя на самом деле не мать, Мария Антоновна, в девичестве Андрийчук, была учительницей, а как раз отец, Василий Львович. После учительской семинарии в Остроге он полвека преподавал в Романовском народном училище на Волыни.

Их младшенького, Юру, в коллегию Павла Галагана на Фундуклеевской в Киеве привезут с Волыни два известных истории человека — будущий поэт-неоклассик Мыкола Зеров, погибший на Соловках, и будущий академик математики Мыхайло Кравчук, погибший на Колыме. Коллегию в память сына Павла, умершего в 16 лет, основал меценат и тайный советник Григорий Галаган — с целью готовить способных молодых людей, не имеющих средств к поступлению в Университет святого Владимира. В 1919 году настоящий, луцкий, Кондратюк и поступит туда на юрфак. Однако к занятиям не приступит — заразится туберкулезом, бичом военного времени. И 1 марта 1921 года умрет от чахотки.

Бог с ней, с легендой. Главное достигнуто — на вопрос анкет: «Служили ли в армии Колчака и других белых армиях?» он сможет смело отвечать: «Нет»!

Когда после полета американцев КГБ заведет свое «дело», к Кареевой инкогнито придут два сотрудника. Но женщина, смертельно больная раком, слово в слово повторит луцкую легенду пасынка. И дочери завещает хранить семейную тайну. Только перед самой смертью после двухлетних уговоров Нина Шаргей в 1977 году даст письменные показания комиссии ЦК КПУ под руководством вице-президента Академии наук Г.Писаренко:

«Теперь я решилась рассказать все, что знаю, потому что в научных (?! — И.М.) организациях проявлен большой интерес к биографии брата и вокруг смены фамилии возникает немало кривотолков. Я считаю, что причиной изменения фамилии братом А.И. Шаргеем было желание избежать серьезных последствий, связанных с его службой в белой армии».

Как же чужая метрика попала к ним?

Нина училась в киевской школе № 50 в Коммерческом переулке. Здесь же преподавал брат скончавшегося от чахотки настоящего Ю. Кондратюка. В учительской 80 лет назад и состоялся доверительный разговор. Учительница этой школы В.Точапская, много лет дружившая с Кареевой, сказала Владимиру Васильевичу Кондратюку:

— Вашего брата не вернуть, но его бумагами можно спасти молодого талантливого человека. И ваш брат словно продолжит жить, воплотившись в него.

И в октябре 1921 года Александр Игнатьевич Шаргей исчезает из этого мира. В военкомате деникинский прапорщик становится на воинский учет как «рядовой необученный» Кондратюк.

Его сибириада

В этой полной загадок жизни существуют и другие версии. Будто бы бумаги попали к Шаргею еще при побеге от Деникина, когда шальной пулей был убит бежавший с ним его однополчанин Кондратюк. Так ли это?..

На Алтае и сейчас живет старик, который утверждает, что он сын Кондратюка, и действительно похож на сохранившиеся портреты. Тогда, выходит, Кондратюк-Шаргей побывал здесь еще в 20-м? Если это так, переворачивается вся официально утвердившаяся биография этого загадочного человека.

В Западной Сибири, как принято считать, лже-Кондратюк объявится значительно позже, в 27-м. Ему необходимо спрятаться подальше от мест, где знают его настоящую фамилию.

Отосланная в Москву космическая рукопись безвестного механика с элеватора получила блистательную рецензию крупнейшего авторитета в этой области профессора Ветчинкина как новое, исключительное слово в мировой науке о космонавтике.

Но после двух лет волокиты государственное издательство отказывается опубликовать это «наиболее полное из всех писавшихся исследование» за казенный счет. Совбюрократы не поняли, что держат в руках нечто…

И тогда книгу своей жизни он решает издать сам. А деньги? На издание он заработает изобретениями в элеваторном деле.

В типографии Сибкрайсоюза старики-метранпажи привыкли уже, что этот всклокоченный бородатый чудак в невообразимом дворницком тулупе каждый божий день у них допоздна. Пожевывая хлебную корку, делает все одновременно — держит корректуру, правит, дописывает текст на колене. В заштатной типографии нет шрифта с математическими символами? Он покупает его за свои и туже затягивает ремень.

Плата за космическую книгу…

Неказистому корцу — ковшу для транспортера вертикального подъема зерна — Америка обязана лунной трассой, а мировая наука тем, что прозрения Шаргея все же вошли в ее оборот. Потому что премией за этот «корец Кондратюка» он окончательно расплатился с долгами по изданию великой своей, хоть и в сотню страниц, космической книги.

До него в Сибири элеваторы строили по заморским проектам. За них нищая страна, приступившая к индустриализации, платит золотом. Но и канадцы, и американцы предполагают строить из качественных пиломатериалов. А где их взять, когда простые гвозди в дефиците?!

Новатор во всем, к чему бы ни прикоснулся, Кондратюк проектирует по принципу «русской избы» и строит без единого гвоздя самый большой в мире деревянный элеватор на 10 тысяч тонн зерна, прослуживший людям более полувека. Он стоял бы и до их пор, если бы по неосторожности его не сожгли бомжи.

Безвестного механика из «Сибхлебстроя», всколыхнувшего московские научные круги дерзкой книжкой о космонавтике, ищут известные ученые, кто начинал новое дело — ракетоплавание. Но напрасно стучится почтальон в бревенчатый домик на улице Державина, 7, где Кондратюк снимал комнатушку с топчаном. Режиму понадобилась и эта гениальная голова.

В тюрьме ОГПУ

С ордером на арест за № 895 «черный ворон», локомотив сталинской истории, уже доставил его во внутреннюю тюрьму ОГПУ.

Новаторство обернется двумя томами уголовного дела. Обвинение Новосибирского ОГПУ стандартное: вредительство. Статья 58-7.

«Болит голова. Казенного до сих пор ничего не ем, дают три раза кипяток, 200 гр. хлеба и чашку супа. Первые дни сидел в одиночке без прогулок, затем перевели в другую камеру в 3 кровати для четверых, и первое время я спал на полу. Теперь устроился лучше, если не считать миллиона клопов, с которыми борюсь, но ничего поделать не могу… Прогулка в день 15 минут, а остальное время в железной клетке, душной и ужасной, с постоянным наблюдением».

Это из перехваченной охраной записки, адресованной жене подельником Кондратюка, районным инженером Горчаковым. Кондратюку же писать на волю некому, не от кого ждать передач. Только тем его тюремное житье-бытье от горчаковского и отличалось.

Каждую ночь — многочасовые допросы.

«Допрос начинался в 11 часов вечера и кончался в 6 утра. Несколько дней было, когда вызывали и днем, и ночью, тогда я доходил до белого каления. Издевательству нет конца».

Копали широко — под москвичей, под союзное правление «Хлебостроя», под центральный аппарат. Продукт горячечного мозга опера Кузнецова — «схема контрреволюционной организации», где от Москвы в конце цепочки почему-то «пом. районного инженера Кондратюк».

Ах, строил без гвоздей? Это чтобы быстрее развалился социализм!

Почетного чекиста Заковского, который визировал сочиненную опером Кузнецовым белиберду, позже расстреляют, на чекистском языке — пустят в расход. А Кондратюку станут загонять иголки под ногти. Из камеры он выйдет без одиннадцати зубов, но сфабрикованных обвинений не подпишет.

Приговор коллегии ОГПУ внесудебный: три года концлагерей. Повезло, что чекисты не докопались до смены фамилии и белогвардейского прошлого…

При таких трагических обстоятельствах в горькой этой истории всплывает еще одно женское имя. И тоже Ольга.

Ольга Горчакова — супруга его подельника по вымышленному вредительству. Их связывают многолетние симпатии. Кондратюк как-то даже предлагал ей оставить мужа. Именно к ней, к Ольге, он заскочит попрощаться в последний час перед отправкой на фронт. После приговора Ольга бросится в Москву — спасать и мужа, и Юрича, как ласково называла она Кондратюка. И добьется того, чтобы концлагерь им заменили так называемой «шарашкой».

Остриженный «под ноль» тюремным парикмахером, Кондратюк будет пахать на нужды первой сталинской пятилетки — за решеткой в проектном бюро ОГПУ № 14. Рядом с инженерами, заключенными по «шахтинскому делу», по «делу Промпартии» и другим «вредительским» козням.

А ведь все могло быть иначе…

В «шарашке», прознав каким-то образом о конкурсе и не обладая ни малейшим опытом в объявленной области, осужденный Кондратюк всего за два месяца выполнит на конкурс совершенно необычный эскизный проект. Им заинтересовался лично нарком тяжелой промышленности СССР Серго Орджоникидзе. Он предсказывал большое будущее ветроэнергетике и вызывал Кондратюка для беседы в Москву.

Позже Серго добьется, казалось бы, невозможного:

«Выписка из заседания Коллегии ОГПУ от 27 апреля 1933. КОНДРАТЮКА Юрия Васильевича — ДОСРОЧНО ОСВОБОДИТЬ с прикреплением для работы к Наркомтяжпрому с использованием в гор. Харькове».

Проездом из заключения в тогдашнюю столицу Украины Харьков, куда направили его в Институт промэнергетики для составления рабочего проекта, Кондратюк побывал в Москве. И здесь произошла знаменательная встреча, которая могла перевернуть всю его жизнь. Да, пожалуй, история советской космонавтики могла бы выглядеть иначе…

Сергей Павлович Королев, руководитель ГИРДа, будущей колыбели советской космонавтики, предложил автору нашумевшей космической книги занять вакантное место главного теоретика. В том году взлетела первая гирдовская ракета «09», и открывались перспективы большой работы.

Но когда зав. отделом кадров Радашкевич положил перед ним толстенную анкету…

Кондратюк с тоской смотрел в окно. Человека просвечивали в ней до десятого колена.

ГИРД стал уже учреждением сугубо закрытым, подчиненным военным, и подобные встречи происходили не на Садовом кольце по Садово-Спасской,19, где находился засекреченный полуподвал. Для них предоставили легальное помещение на Ильинке, в доме, где размещался Осоавиахим. А отсюда за окном во всей своей неистребимости красовалась Лубянка.

Кондратюк мгновенно понял: на сей раз особисты докопаются до его прошлого. И — к изумлению москвичей — отказался.

Отказался от самого себя. От мечты, поглотившей с детства без остатка. От возможности, наконец, заниматься легально делом всей своей жизни…

Изобретения зэка

Это были поистине мирового значения открытия инженера-самоучки в области альтернативных источников энергии.

Мощность в 12 тысяч киловатт, заложенная в его проекте, — такого не умели ни Америка, ни Германия, где реальные проекты не превышали сотни киловатт. И теперь, две трети века спустя, подобной ветростанции в мире нет. 165-метровую вращающуюся в сторону ветра мачту для Крымской ВЭС Кондратюк собирался построить из железобетона. Такого в мире тоже еще не делали.

Много лет спустя в Москве поставят знаменитую Останкинскую телебашню из железобетона. За ее создание Николая Никитина увенчают самой почетной тогда премией — Ленинской. Давний сотрудник Кондратюка, он не станет скрывать, что для своего лауреатского проекта использовал идеи и расчеты ай-петринского проекта Кондратюка.

«Юрий Васильевич был самым талантливым инженером, которого мне пришлось встретить за всю мою жизнь».

Харьков строился. Но новоиспеченный научный руководитель ветросекции Б Института промэнергетики, поджав длинные ноги, ночует в конторе, на письменном столе. По-прежнему — и уже до конца дней — у него не будет ни своей квартиры, ни комнатушки в коммуналке. Будто он вечный квартирант на планете Земля…

Старые сотрудники вспоминают: выглядел Кондратюк значительно старше своих официальных тридцати трех. Седая борода, седая, вечно всклокоченная шевелюра — от привычки, раздумывая, ерошить волосы логарифмической линейкой, пронзительный взгляд. Подшучивали: ни один артист не загримировался бы лучше под Дон Кихота. Его можно было бы принять за средневекового фанатика, если бы не постоянные веселые искорки в глазах, шутки-прибаутки.

На «недоучку» без законченного даже гимназического образования (в соответствии с легендой в анкете он указал: «7 1/2 классов») ополчилась вся академическая элита. У института свой проект А, инженера Алексапольского, он тоже прошел конкурс. Но мощность в несколько раз ниже, чем у Кондратюка. А шеф института, академик Проскура, крупный авторитет в аэродинамике, естественно, поддерживает своих. И всячески нападает на вариант Кондратюка.

Но он выстоит, выиграет интеллектуальное сражение с академиком! Строительство невиданной доселе ВЭС началось.

В Крыму, на плато Бедене-Кир над Ялтой (1324 метра над уровнем моря), и доныне сохранился «стакан» — фундамент могучей ветроэлектростанции, два восьмидесятиметровых ветроколеса которой должны были вылавливать дармовые киловатты из приморского воздуха.

Но в кровавой вакханалии, разыгравшейся в стране в 37-м, то ли застрелился, то ли застрелен нарком Орджоникидзе. И тут же недруги обвинили Кондратюка в гигантомании, авантюризме. Строительство на Ай-Петри закрыли, а самого изобретателя отозвали в Москву и, как бы в наказание или насмешку, поручили проектировать крохотные ветродвигатели для колхозных животноводческих ферм.

Чтобы спасти его для науки, профессор Ветчинкин с группой видных ученых будут ходатайствовать о присвоении Кондратюку honoris causa степени доктора технических наук. ВАК затребует характеристику, и младший брат наркома Цюрупы, заправлявший трестом «Теплоэнергострой», вкупе с парторгом Барановым настрочат нечто, смахивающее более на донос:

«Мы не знаем никаких его научных заслуг, заслуживающих такой высокой степени… В общественной жизни треста участия не принимал. Политическое лицо не выявлено».

Искал пули?..

21 июня 1941-го — наедине — он в последний раз отметил свой день рождения. Сорок четыре. А наутро…

6 июля в грохоте первых недель войны Кондратюк уходит в народное ополчение. Не добивался брони, не отлынивал от мобилизации — ушел добровольцем. И в одном из боев исчез в снегах под Москвой навсегда.

Складывается впечатление, что, вконец затравленный, поседевший к сорока годам, как лунь, он искал смерти.

В подмосковных Химках, в маленькой квартирке, забитой книгами, со слов ее хозяина Бориса Ивановича Романенко записываю воспоминание о том дне:

«Получили зарплату и поехали на Смоленскую площадь. Там в школе был сборный пункт полка ополчения Киевского района. В одной очереди и Кондратюк, и я. Его записали на букву «К», меня на букву «Р», у него номер по списку 29-й, у меня 34-й. Ничего нам не выдавали — ни обмундирования, ни оружия, ни харчей. Ничего! Построили в колонну по четыре и… Сперва по Можайскому шоссе, потом по Минскому. Прошли Перхушково, стали формироваться. Шли четыреста километров в район города Кирова Калужской области».

Романенко далеко за восемьдесят. Под начало Кондратюка попал после физмата перед войной. Книгой «Завоевание межпланетных пространств» зачитывался еще с 30-го года, но и не догадывался, что его начальник и тот, космический, Кондратюк — одно и то же лицо. Став биографом Кондратюка, много лет посвятил расследованию его фронтовой судьбы.

Долгое время считалось, что рядовой Кондратюк пропал без вести в первом же бою, когда Гитлер начал осуществлять операцию «Тайфун», наступление на Москву. Дата 3 октября 1941 г. и была зафиксирована во многих источниках.

Но в 1988 г. неутомимый искатель Романенко обнаруживает две его открытки с фронта к еще одной любимой женщине, Галине Плетнёвой. Одна датирована 5 декабря, а вторая — 2 января уже 1942 г.! Значит, он еще жив?..

Затем в архиве Министерства обороны он отыскал «Раздаточную ведомость денежного довольствия за январь», где есть собственноручная — он-то ее прекрасно знал — подпись командира отделения связи Ю. Кондратюка. Так к годам этой загадочной жизни был добавлен еще и январь 42-го.

В 1990 г. Романенко чудом нашел подчиненного Кондратюка, а теперь полковника в отставке Сергея Кирилловича Дергунова. Его свидетельство добавило еще несколько недель жизни Кондратюка. Дергунов видел его до 22 февраля, когда был ранен. В конце февраля в медсанбат попал еще один раненный связист. Он и сообщил Дергунову: Кондратюк убит в боях. Официально — пропал без вести.

Когда КБ начнет доискиваться до его настоящей судьбы, даже эта, загадочная его гибель породит массу кривотолков, версий. Вплоть до такой: Кондратюк остался жив, и это не кто иной, как… Вернер фон Браун, создатель ФАУ, оружия возмездия Адольфа Гитлера. В крайнем случае, его сотрудник.

Еще версия: набитый какими-то таинственными рукописями желтый складной портфель, с которым он никогда не расставался, подобран на поле боя возле убитого Кондратюка и передан в абвер.

Даже журнал «Лайф», признавший, что американская программа ЛОР (Лунер орбит рандеву) не что иное, как «лунная трасса Кондратюка», добавил мифотворчества:

«Его мечты наткнулись на скептические уши. Советское правительство игнорировало его, и Кондратюк умер в 1952 году».

Версии проверялись КГБ одна за другой. Годами. А тем временем творческое наследие гения было упрятано от собственного народа, а цензура многие годы вымарывала даже упоминание его имени.

И все же настанет звездный час, триумф его мятежной мысли, когда первый из землян ступит на пыльную поверхность вечного спутника Земли. А полтавский гимназист Александр Шаргей мечтал, что этим человеком будет именно он, и всю жизнь серьезно готовился к полету…