ПИСЬМА В ВЕЧНОСТЬ

Эта книга замалчивается с начала 90-х годов уже прошлого столетия. Ее даже не вспоминали во время парламентских слушаний о голодоморе в Украине. Назывались, и вполне заслуженно, книги зарубежных авторов, но об этой — ни слова.

Между тем она увидела свет еще в 1993 году благодаря настоящему многолетнему подвигу ее автора, пробивавшемуся во все спецархивы, где хранились впечатляющей силы документы, к счастью, не уничтоженные по указаниям высших органов, так любивших заметать следы своих преступлений. Опрошены сотни свидетелей тех трагических лет.

Так что предоставим слово автору:

«Работа над документальной повестью о голоде вновь и вновь убеждала меня в том, что архивные документы 30-х годов содержат в себе жгучую, впечатляющую силу. К ним, надеюсь, неоднократно будут возвращаться будущие исследователи».

Борис Наумович Хандрос, автор этой книги, собрал сотни писем, написанных в 32-м году накануне голода, когда украинское село разрушалось, когда готовился геноцид украинского крестьянства по указаниям и настояниям Москвы.

Книга «Смертные письма» состоит из двух разделов. Первый — это 32-й год. В архивах за этот период сохранились письма ограбленных крестьян, в которых так называемые летучие отряды или летучие бригады забирали последнее зернышко. И второй — год 33-й, когда села буквально вымирали от голода.

Именно одно из писем 32-го года и позвало автора в многолетний поиск — письмо за подписью секретаря первичной комсомольской организации.

Хочется процитировать это письмо. В первую очередь потому, что пишет его человек, который еще не стал рабом той системы. Человек гордый, смелый, обращающийся к Сталину на равных.

«Выслушайте, товарищ Сталин!

Вспомните барщину: шесть дней работай на господ, а седьмой — воскресенье, в которое нельзя работать, поскольку праздник. Так и на селе ежедневно работают в артели. Возле дома — ничего, кроме строений; и налог с дома за то, что работаешь в колхозе; обобществлено все, да еще и хлебозаготовку дай. Не иди в колхоз за хлебом, поскольку сам сдай пудов 45 с трех десятин поля; ну, пай в кооперации, 28 рублей аванс и строительство тоже на 15 руб. сдай с дома, а потом за три года ни копейки денег. Такая жизнь.

Село выполнило план на 65%. Колхоз вывез весь хлеб до фунта. Нет ни зернышка. Свиней было развели 500 голов. Подохли с голода 184; едят жом и сечку.

Есть всего 60 коров, с них в мясо идет 46 голов, а на все село на 1932 год 14 голов. Это вам распределение скота, поскольку район свекольно-скотоводческий, и предполагается, что на протяжении двух месяцев погибнет весь скот, и начинают умирать от голода.

Люди пухнут. Дети говорят: «Хлеба, хлеба...»

Комсомолец, секретарь ячейки.

Член бюро РКМ Пастушенко».

И вот автор в начале 90-х отправляется на поиски этого Пастушенко. Поиски приводят его во многие архивы. В его руки попадают письма — запомни, читатель! — еще 32-го года. Множество писем, которые нельзя читать спокойно. Они обжигают душу, терзают ее таким страшным криком, что кровь стынет в жилах.

Писем же 1933 года, в сущности, нет. Все эти письма, а также фотодокументы были практически уничтожены. В кинофильмах о голоде 33-го года, которые мы сейчас смотрим, использованы, как правило, киноленты о голоде 21-го. Государство тщательно скрывало свои преступления, страшные преступления перед человечеством.

И здесь я приведу одну из развернутых цитат, без которой не обойдешься:

«...Большинство архивных историй датированы 1932 г. Случайно ли?

Для автора этих строк, с какой стороны ни подходи, тридцать второй — рубежный.

Завершается, — хотя кое-где еще остаются островки пассивного сопротивления: индивидуальные хозяйства, — тотальная коллективизация, этап «большого перелома», который Украину, ее становой хребет — крестьянство — загнал в такую пропасть, что из нее еще долго выбираться не только нам, но и нашим потомкам.

Тридцать второй будто замыкает собой архивную, документальную историю украинского крестьянства, его не надуманного, не подрисованного, а настоящего отношения к соввласти, к коллективизации.

А что потом?

За тридцать вторым — пустота, пропасть...

Среди дел 1933-го — ни одного известия о голоде. Ни писем, ни жалоб трудящихся. Кто-то полностью изъял «Дело о рассмотрении заявлений отдельных граждан...»

«...Именно в те дни, когда происходили приведенные в нашей исповеди архивные истории, — пишет Хандрос, — автор этих строк, тогда ученик начальной школы, усердно выводил на классной доске родившееся сразу после Октября словосочетание: «Мы не рабы, рабы не мы».

Писал, едва ли задумываясь над его содержанием.

Это выражение, ставшее крылатым, неоднократно повторялось в публицистике, литературе (начиная с «Букваря»), в кино, оно настолько стало привычным, настолько окостенело, что немногие сейчас сомневаются в его достоверности, не многие вспоминают первое, наполненное совсем иным содержанием звучание.

«Мы не рабы, рабы немы» — то есть мы не рабы потому, что не немые.

Как возникла ошибка? И главное, почему ее так долго, упрямо не замечали? Не замечали да и до сих пор не замечают, как слово, раздвоившись, убило, выхолостило первичное содержание — символ добытой свободы — в символ, чепуху, демагогическую пустышку...

«Рабы немы...» Этот вызов несвободе, грозное предупреждение становится неудобным, а со временем и опасным для системы. И тогда возникает то безликое: «Мы не… — не мы…».

В 1932 году автор все время имеет дело с письмами, которые пишут люди непокоренные, люди несокрушимые, гордые, сознательные, осознающие свое национальное бытие. Именно эти люди и подлежали тотальному уничтожению в 33-м году.

Все письма, цитируемые автором в своей книге, адресовались не только Сталину, но и председателю ВУЦИК Григорию Ивановичу Петровскому.

Кто же такой этот Петровский? Кто же такой этот, по определению тогдашней прессы, «отец» народа Украины? Как он заботился о народе, как откликался на все беды Украины? В книге приведена телеграмма Петровского, поразительно раскрывающая, кем по своей сути были все эти руководители — начиная от районных и кончая высшими — так называемой советской власти.

В разгар голодовки Петровский решил посетить села Могилев-Подольского района. Приезду предшествовала телеграмма за подписью Всеукраинского старосты такого содержания: «Очень прошу коммуны, артели и совхозы имени Петровского прислать мне финансовые производственные планы на 1933 год, какой принят севооборот, как организованы бригады, в каком состоянии тягло и т.д.»

«...Какая исключительная забота о волах и конях, о тягловой силе колхозов и совхозов имени Петровского! — говорит автор. — И ни одного слова о людях, массово умиравших от голода».

А вот еще один факт, приведенный автором в книге:

«... В тридцать третьем союзные вожди, руководители республики шли и на прямую фальсификацию.

В августе 1933 года Украину посетил бывший премьер-министр Франции Эдуард Эррио. В честь высокого гостя в Харькове, Киеве устраивались пышные банкеты.

В города и села, где побывал Эррио, заранее завозились продукты. Жителям, которые все распродали во время голода, выдавали белье, одежду.

Вернувшись во Францию, Эррио, чье имя почиталось во всем мире, заявил, что все сообщения о голоде в Украине — большое вранье, клевета, выдумка нацистской пропаганды.

Слова Эррио тогда ввели в заблуждение многих на Западе».

Я не знаю, чье сердце не обольется кровью при словах о пышных банкетах на трупах умерших от голода.

«По-разному умирали люди, — записывает Хандрос. — Рассказ одной очевидицы Романенко из села Сосенка:

… Умерла наша родственница. А маленькую Аннушку семи лет дед Матвей Порхун забрал к себе. Деду — сам из бывших крепостных— далеко за девяносто. Аннушка питалась у нас, а на ночь возвращалась к деду. Однажды возвращаюсь домой, хлопочу возле печи. Приходит.

— Чего, — спрашиваю, — пришла? Может, помыться? Так я корыто достану, воды нагрею.

Она:

— Нет, не нужно. Это дедушка прислали. Только они уже не живы.

Рассказывает:

— Прихожу, а дед на лаве лежит. Зовет: «Я буду, Аннушка, сегодня умирать, а ты не отходи, не бойся. Как ударят колокола, рот открою — не пугайся, ибо то душа вылетает». Протянул косыночку: «Подвяжешь, — показал, — вот так, чтобы я красивый лежал, сложишь мне руки, поровняешь ноги и беги к тетке». Я, тетушка Анна, все сделала, как дедушка приказали».

Эту книгу не мог писать равнодушный человек. Ее писал человек, который еще в годы тотального замалчивания решил сказать правду о геноциде украинского народа. Который из года в год собирал по крохам эту правду. По архивам, в разговорах с людьми — свидетелями искусственного голода, уничтожившего миллионы крестьян, опустошившего целые районы, села.

И на будущем суде над организаторами самого большого голодомора в истории человечества книга Бориса Хандроса «Смертные письма» будет выступать в роли свидетеля, в роли обвинителя, которого невозможно будет не выслушать, невозможно замолчать.

Неплохо бы переиздать эту книгу, чтобы она стала достоянием школ и вузов.