ОН УМЕЛ СДЕЛАТЬ ОБЪЕКТИВ СУБЪЕКТИВНЫМ

Этого невысокого, коренастого че- ловека на комбинате печати «Радянська Україна» (ныне «Пресса Украины»), где печатались главные газеты республики, знали, пожалуй, все. Но не только из-за того, что он проработал здесь несколько десятилетий. Один из ведущих фотожурналистов, лауреат Государственной премии имени Т.Шевченко Яков Давидзон был человеком достаточно известным и за пределами Киева. Я не раз видел знаменитые партизанские снимки Якова Борисовича, но, к великому сожалению, наше знакомство, как это часто бывает, ограничивалось лишь рукопожатиями при встречах. И только недавно, уже после его кончины, узнал об этом человеке много неожиданного. О жизни отца рассказал Михаил Давидзон — руководитель группы генерального агентства «Интурс-Киев». Естественно, всего, что я услышал за два с лишним часа, в газетной статье не перескажешь. Остановлюсь лишь на некоторых эпизодах. Одни из них достаточно известны — о них написал в своей книге сам Я. Давидзон. О других знали только члены семьи да самые близкие друзья.

Яков Борисович родился в местечке Муркирилловцы Винницкой области в 1912 году. В юности пас коней, трудился в колхозном саду. Потом по путевке киевской биржи труда поступил на мебельную фабрику. Фоторепортером он стал, можно сказать, случайно. Все началось с подарка, сделанного женой на именины. Она вручила ему аппарат «Фотокор». И это круто изменило судьбу. Через несколько месяцев фотография превратилась в главное увлечение его жизни. Незадолго до начала войны Якова Давидзона пригласили в республиканскую газету «Колгоспник України»: что-что, а сельскую жизнь он знал не понаслышке. Потом была фотохроника РАТАУ, где Яков Борисович стал фоторепортером самого широкого профиля.

В июне 1941 года его мобилизовали и направили в газету Юго-Западного фронта «За Радянську Україну». Однажды Давидзон сказал кому-то из руководства, что очень хотел бы попасть к партизанам. И вскоре из Москвы прибыла радиограмма с приказом срочно приехать в столицу — к знаменитому партизанскому руководителю Тимофею Строкачу. Здесь ему сообщили, что, по решению штаба партизанского движения, его отправляют в тыл врага — в соединение Алексея Федорова.

Потом в неофициальной обстановке один из сотрудников Строкача попытался вызвать фотокорреспондента на доверительный разговор. «Возможно, вам придется прыгать с парашютом, — говорил он. — Но учтите, что это очень опасно: многие разбиваются. Кроме того, если вы, еврей, попадете к немцам, в тот же день вас расстреляют. Так что советовал бы еще раз все хорошо обдумать, а главное — не спешить…» Ночью Яков не сомкнул глаз. Что означали советы «доброжелателя»? К чему он клонил? «Наверно, перед заброской в тыл меня лишний раз попытались проверить, — решил он. — Что ж, это их дело. Но я от своего намерения не откажусь». Так Давидзон попал в соединение легендарного партизанского командира Алексея Федорова. Потом ему довелось пройти сотни километров по вражеским тылам с партизанами Сидора Ковпака и Николая Попудренко. Сделанные тут снимки стали знаменитыми, известными всей стране, вошли в золотой фонд фотолетописи о буднях Великой Отечественной войны.

Вместе с партизанами Попудренко военный фотокорреспондент Давидзон попал в окружение. Положение было очень серьезным, и командир соединения приказал ему уничтожить все отснятые пленки: «Если через час не выполнишь приказ, — расстреляю». Яков понимал, что командир абсолютно прав. Попади такой материал к врагу, пострадают родные и близкие партизан. Но легко сказать: уничтожить собственными руками уникальные кадры, часто снятые с риском для жизни. И все же пришлось подчиниться. Тем не менее один бесценный кадр дошел до наших дней.

Когда командиры подразделений собрались вокруг Попудренко, обсуждая план прорыва из вражеского кольца, Давидзон не выдержал и вновь достал свою «лейку». Комиссар соединения С. Новиков, ставший после войны большим другом его семьи, незаметно погрозил кулаком, но Яков не был бы репортером, если бы упустил такую возможность. Он поднял вверх указательный палец, показывая, что щелкнет только раз. Это фото, на котором среди других изображен Николай Попудренко, стало для партизанского вожака последним. Через четыре часа, поднимая своих бойцов в атаку, он был убит.

Другой знаменитый снимок Якова Давидзона сделан в сельском доме, когда партизан-радист стал настраивать радиоприемник, чтобы записать очередную сводку Совинформбюро. «Хлопці, чого ви блукаєте по лісах? Німці кажуть, що Москви немає. Розходьтеся по домівках», — обратился к партизанам старик — хозяин хаты. «Митя, поймай Москву, пусть дед услышит ее голос», — предложил товарищу Давидзон. Так дед Демид Самосват убедился, что Москва существует, а партизанский фотокорреспондент Давидзон снял уникальный кадр. Он назвал свой снимок, ставший потом известным во многих странах, «Голос Москвы».

Рассказав об этом эпизоде из партизанского прошлого своего отца, Михаил Давидзон грустно улыбнулся: «В мае нынешнего года на Крещатике открылась фотовыставка, посвященная 55-летию Победы. Экспонировался там и отцовский снимок. Но подпись под ним стояла уже другая: «Старий дідусь слухає зведення Радінформбюро». Интересно, чем устроителям выставки помешало слово «Москва»?..

Репортерская жилка, умение уви- деть то, чего другие не замечали, стремление во что бы то ни стало оказаться там, где происходили самые важные события, выдвинули Якова Давидзона в число лучших военных фотокорреспондентов страны. Но беспокойный характер нередко ставил его в сложную ситуацию. А некоторые поступки могли закончиться для журналиста трагически.

В феврале 1942 года в День Красной Армии командующий Юго-Западным фронтом генерал- лейтенант Костенко и член военного совета, бригадный комиссар Кириченко вручали награды группе летчиков. А тут снимавший эту сцену Яков Давидзон вдруг узнает, что командующий фронтом спешит на аэродром встречать С. Тимошенко, И. Баграмяна и других известных военачальников. Такой случай упустить нельзя, решил корреспондент и обратился к командующему за разрешением, но получил категорическое «нет». Тем не менее, на свой страх и риск он поехал на аэродром, и когда самолет, на котором прилетели высокие гости, пошел на посадку, Давидзон появился на летном поле. Его тут же заметили. «Что надо сделать с тем, кто в военное время не выполняет приказ командующего? — строго спросил Костенко. И тут же приказал: «Передайте своему редактору — полковому комиссару Бажану, что за нарушение устава и невыполнение приказа командующего Юго-Западным фронтом приказываю старшего политрука Давидзона расстрелять»...

Однако несколько снимков Яков Борисович сделать все же успел, а потом поехал в редакцию, доложил о случившемся и сдал дежурному пистолет. Тут же в комнате, где он обрабатывал пленку, поставили часового: приказ есть приказ. С такими вещами в военное время не шутят. В тот день у командующего фронтом должен был состояться прием в честь праздника. Зная об этом, Давидзон попросил редактора газеты, который собирался на торжественный вечер, отдать генерал-лейтенанту Костенко только что напечатанные снимки.

Утром следующего дня Н.Бажан, как обычно, проводил редакционную летучку. На нее пригласили и проштрафившегося Давидзона. «После обсуждения номера газеты, — пишет Яков Борисович в своей книге «Незабываемое», — редактор сказал: «Хочу проинформировать вас о вчерашнем чрезвычайном происшествии с Давидзоном. За проявленную оперативность и верность высокому долгу журналистской профессии командование фронта предыдущий приказ отменило». Обычно после подобной преамбулы следуют слова о награждении, а тут лишь отменили приказ о расстреле. После нескольких рюмок, выпитых во время приема, командующий увидел себя на снимках и сменил гнев на милость — решил оставить фотокора в живых. Впрочем, советские руководители казнили и миловали не только в годы войны.

— Однажды отец неточно назвал в текстовке к своему снимку один из «титулов» первого секретаря ЦК КПУ Петра Шелеста, — рассказывает Давидзон-младший. — Дежурный редактор и «свежая голова» этот ляп проглядели. Что тут началось! Газету еще не успели развезти по киоскам, а в редакцию уже звонили из первой приемной ЦК: «За допущенную ошибку Давидзона уволить!» Между прочим, отец уже проработал в этом издании около 30 лет. Более того, ни для кого не было секретом, что он, по сути, являясь правительственным фотокорреспондентом № 1, не раз снимал и самого Петра Шелеста, и его домочадцев в неофициальной обстановке — на даче, во время всевозможных семейных торжеств. Но куда там! Петр Ефимович изволил гневаться… Отец очень не любил напыщенных, самовлюбленных «властителей», считающих всех окружающих намного ниже себя. Такими, по его мнению, были Подгорный и Шелест.

— А вот Владимира Щербицкого он искренне уважал, — продолжает Михаил Давидзон, — считал его человеком интеллигентным и скромным. Однажды во время съемки первого секретаря ЦК в его рабочем кабинете отцу, незадолго перед тем перенесшему инфаркт, стало плохо, он схватился за сердце. И пока присутствующие соображали, что предпринять, Щербицкий достал из кармана свое, в то время очень дефицитное лекарство (он был тоже «сердечником»), налил в стакан воды и без лишних слов протянул заболевшему…

«Яша, ты бываешь среди людей. Расскажи, о чем говорит народ», — как-то попросил Владимир Васильевич.

— И о чем, — спрашиваю Давидзона-младшего, — ваш отец рассказал всемогущему секретарю ЦК — о том, что тому хотелось бы услышать, или о том, что происходило на самом деле?

— В основном он сообщал о собственных наблюдениях, но, ясное дело, «советскую действительность» не обличал…

— А как, — интересуюсь, — по словам Якова Борисовича, вели себя при нем генсеки ЦК КПСС — были важными, как египетские фараоны, или держались более менее демократично? Однажды мне рассказывали, что, увидев на Выставке достижений народного хозяйства УССР приготовившегося к съемке фотокорреспондента «Радянської України», Никита Хрущев в свойственной ему манере пошутил: «Сейчас выпустим на Давидзона быка».

— Об этом я не слышал, — ответил на мой вопрос сын ветерана украинской журналистики, — но знаю, что когда Хрущев или Брежнев приезжали в Киев, часто их первыми словами в аэропорту или на вокзале была полушутливая фраза: «А где же Яша?» Как-то случилось, что отец опоздал к прилету Брежнева. Когда он примчался в аэропорт, официальная встреча уже закончилась и все рассаживались по машинам. «Я же не сделал снимок!» — в отчаянии воскликнул отец, подходя к лимузину генсека. И что вы думаете? Встречу повторили «на бис». Леонид Ильич повторно обменялся рукопожатиями с руководителями республики.

— Яков Борисович много лет общался с представителями партийной элиты. Не чувствовал ли он с их стороны нотки эдакой снисходительности, — спрашиваю у Давидзона-младшего. — Не пытались ли с вашим отцом разговаривать, как с порученцами или, к примеру, шоферами?

— В общем-то нет, — не сразу среагировал он. — Хотя люди на верхних этажах власти были, конечно, неодинаковыми. Возможно, тут сыграло роль партизанское прошлое отца. Подобные вещи в те времена еще уважали.

— А как обстояло дело с его пятой графой, — не унимался я. — Ведь антисемитизм был в те годы неофициальной государственной политикой?

— Отец считал себя истинным интернационалистом. Национальность людей, с которыми ему приходилось общаться, не имела для него никакого значения, но папа никогда не забывал, что он еврей, хотя быть им в те времена (да и в более поздние) в нашей стране считалось очень немодным, — подчеркнул Михаил Давидзон. — Однажды на правительственной даче, где отец снимал кого-то из зарубежных гостей, он случайно услышал фразу, оброненную сотрудником «девятки» — девятого управления КГБ, охранявшего руководство страны. Речь явно шла о нем: «Вот, смотрите, жидок, но наш». Говорящий имел в виду, что фотокорреспондент «Радянської України» — человек, безусловно, проверенный, начальство ему доверяет. Что же касается ответственных редакторов газеты, в которой отец проработал полвека, то они относились к «национальному вопросу» по-разному. Один из главных был явным юдофобом и отца не любил, но, зная, что он имеет прямой «выход» на первых лиц Украины, избавиться от него не решался…

Яков Давидзон был единственным фотокорреспондентом из союзных республик, имевшим право во время партийных съездов находиться в партере Кремлевского дворца, в котором они проходили. Конечно, впечатлений он выносил оттуда великое множество. Однажды известный всей стране авиаконструктор... заснул, и его пришлось пересадить подальше, чтобы такой конфуз, если он повторится, не бросался в глаза. А на следующий день погрузился в глубокий сон писатель, входивший в состав украинской делегации… Во время одного из съездов фотокорреспондентов предупредили: «Гагарина не снимать». Тогда ходили слухи, что первому космонавту пришлось во время одной форс-мажорной ситуации выпрыгнуть из окна второго этажа. Как бы там ни было, но на его лице действительно появился свежий шрам…

Известного фотожурналиста знакомые часто просили: «Сделайте снимок…» И он редко отказывал. А фотографии просто дарил. Как-то такие снимки он отправил Олесю Гончару, а тот со своим шофером прислал за них «гонорар». Давидзон с тем же водителем отправил деньги назад. Но вскоре шофер известного писателя приехал в редакцию снова. На этот раз Гончар подарил свою книгу с автографом. «Такой гонорар я с удовольствием принимаю», — сказал фотомастер. А вот контакт с другим известным писателем оказался малоприятным. Яков Борисович снимал его в домашней обстановке. Несколько дней спустя «классик» позвонил в редакцию и задал очень странный вопрос: «Вы случайно во время съемок не взяли у меня (тут он назвал пропавшую вещь)? После этого Давидзон дал себе слово: этого человека никогда не снимать — кто бы о том ни просил…

В июне 1994 года фотожурналист неожиданно для многих отбыл в Америку. Что же заставило его на старости лет эмигрировать — нужда, непонимание со стороны коллег? «Ни то, ни другое, — объяснил Михаил Давидзон. — Все началось с того, что в США уехал мой племянник. Жить вдали от сына сестра Лариса не смогла и решила тоже перебраться в Америку. А с дочерью вынужден был податься за океан и отец. Ему как-никак шел уже 83 год, и жить одному (моя мать умерла 15 лет назад) человеку, перенесшему два инфаркта, становилось все труднее. Решение покинуть страну стоило ему многих бессонных ночей. Все, что было дорого, оставалось здесь, в Украине. Кроме того, отец опасался, что люди, которых он уважал, могут истолковать этот поступок неправильно. Когда мы прощались, я понимал, что больше его не увижу. Так и вышло: мы расстались навсегда. Отец прожил в Америке три с половиной года.

К 50-летию победы над гитлеровской Германией он организовал в США небольшую фотовыставку, отобрав для нее два десятка своих лучших военных снимков. Незадолго перед смертью отца пригласили на встречу со студентами и преподавателями фотокинофакультета Фитчбурского колледжа в штате Массачусетс, где ему присвоили звание почетного доктора. 26 января 1998 года отца не стало…

Несколько месяцев назад появилось распоряжение Киевской городской госадминистрации об открытии на доме, где жил заслуженный работник культуры, заслуженный журналист Украины Яков Давидзон, мемориальной доски. Но сделано это должно быть за счет семьи. Зарплата Михаила Давидзона — 210 гривен. Естественно, выложить 6-7 тысяч он не мог, а поэтому решил прибегнуть к помощи коллег отца. Первой газетой, напечатавшей обращение к своим читателям, стала «Демократична Україна». За ней к акции подключились «Правда Украины», «Робітнича газета», «Сільські вісті», «Урядовий кур’єр» и многие другие издания. Но, увы, результат пока нулевой. На специальный счет, открытый в «Демократичній Україні», не поступило ни копейки. Единственным человеком, лично внесшим на мемориальную доску 100 гривен, оказался заместитель председателя комитета по Шевченковским премиям Владимир Стадниченко — бывший редактор газеты, в которой работал Яков Борисович.

Давидзон — целая эпоха в советской фотожурналистике. Этого мастера называли летописцем своего времени. Но он не был лишь бесстрастным фиксатором. Его лучшие снимки полны эмоций. В них вы чувствуете и темперамент, и характер автора, и уж, конечно, отношение к жизни. Он умел сделать бесстрастный объектив фотокамеры на удивление субъективным.