Киевское распутье

Почти за двадцать лет независимости мы убедились в том, что мы разные. Это «взрослое» достижение. Следующим достижением взросления должно было бы стать умение жить вместе. У нас есть для этого основания – просто за спорами и ссорами на предмет языковых, внешнеполитических и прочих предпочтений, мы упускаем что-то еще. Что-то важное. То, что ответит на вопрос кто мы в самой своей сути, а не по «политическим убеждениям».

Судя по тому, как легко нас заносит то влево, то вправо, на восток, то на запад – мы просто потеряли центр притяжения. Мы забыли о нем. И стоит приложить усилие, чтобы вспомнить. Искать «кришталеві джерела» было одно время модно – но не помогало, потому что искали их там, где было модно, а не там, где имело смысл копать колодец. Вышиванка под деловой костюм смотрится почти так же по-клоунски нелепо, как шаровары под фрак. Писанки, глечики, козацкие клейноды и прочее – музейные экспонаты или красивые цацки, которые мало говорят о прошлом и ничего не дают для будущего. Это, в общем, правильно – в глечике нет смысла искать «истоки духовности», в нем надо держать молоко.

Окончательным разочарованием прикладной этнографией мы обязаны предыдущему президенту. За это ему надо сказать спасибо – отрицательный результат суть тоже результат. Пейзанская риторика в качестве «кришталевого джерелознавства» должна уступить чему-то другому. Стране, претендующей на государственный статус, со своей политикой, своими интересами и внутренним согласием смешно играться с черепками и перебирать вышивки – для каждого региона свои собственные. Нет ничего зазорного в археологических экспедициях и кружках «Умелые руки» - но они не могут ни заменить собой идеологии, ни даже дать для нее твердую основу.

Идеология государства может отталкиваться только от идей. Причем не тех, которые разделяют страну на «электоральные группы» - что для нас, ждивущих от выборов до выборов, в порядке вещей, мы и не знаем других типов идеологии. Идеи должны быть притягательными и в то же время обоснованными. И, да, они не «сочиняются» в каких-то кабинетах – они носятся в воздухе. Не один год, и не один век. Именно они удерживают аморфную и разношерстную массу людей, словно случайно оказавшихся на общей территории, в то, что мы условно называем «украинский народ». Условно, потому что то общее, что делает эту массу народом, никак не высказано, не осознано, не воплощено. Этакое подсознательное единство.

Из всех предполагаемых идеологем, прозвучавших в Украине, нам наиболее перспективной показалась «киевская идея». По целому ряду причин. Но в первую очередь потому, что в ней есть необходимая степень притяжения и минимум того, что заставляет нас ссориться теперь. Киев один из самых древних городов на территории нашей страны, княжеская столица, в которой святость смешана с героикой, и все это до всяческих разделений – политических, языковых, конфессиональных. Мифология «Святого Града», «священного преемства», «крещальной купели» и т.д. присутствует в искусстве и литературе. Многовековая провинциальность нисколько не пошщла в ущерб – нгаоборот, позволила сохранить и подчеркнуть особую «духовную» миссию Киева.

Теперь это столица нашей родины. Со всеми издержками столичной роли – большими деньгами, большой политикой и большим цинизмом. Сюда все больше приезжают не в паломничество по святым местам, а за длинным долларом и счастливой звездой. Станет ли Киев в этих условиях аналогом Москвы, не верящей слезам? Скажем ли мы, по той же аналогии, что «Киев – это не Украина»? Это зависит только от того, как мы распорядимся духовным авторитетом Киева. Возникшим – в отличие от той же Москвы – раньше, чем авторитет политический. От того, сможет ли Киев стать сердцем страны.

То, что «киевская идея» прозвучала именно из уст церковнослужителей не должно ни удивлять. Ни настораживать. Во-первых, для церкви, свято хранящей традицию, Киев – действительно святой град. Во-вторых, именно перед церквями вопрос самоопределения, внутреннего единства, примирения, а значит, точки отсчета стоит наиболее серьезно и даже, пожалуй, болезненно. Ведь церковь – часть общества, очень концентрированная часть, в которой общие духовные проблемы общества отражаются с многократным увеличением.

Киевская идея – не четкий идеологический проект. Во всяком случае, пока это экспериментальное построение. То, что оно сформулировано представителями церкви, не означает, что оно станет или должно стать именно церковным проектом – скорее всего, так или иначе киевская идея будет переведена в светские измерения искусства, литературы, гуманитарных студий, политической риторики, масс-медиа. И только в этом случае будет иметь успех – ведь большая часть населения нашей страны, хоть и признает себя христианами, остается сугубо светскими людьми со светскими же интересами. Да и идеология именно тогда сильна, когда просачивается в разные сферы повседневной жизни. Пока что – в качестве первого шага – мы предлагаем снять с «киевской идеи» кавычки. Ведь это не языковая условность и не иносказание.

На чем основаны «амбиции Киева»? В чем суть его роли, миссии для Украины, ее единства – духовного, а не только политического, которое Киев якобы воплощает, будучи столицей? Что делать, чтобы киевский дух ожил?

На эти вопросы мы попросили ответить представителей украинских церквей.

Епископ Александр (Драбинко), Украинская православная церковь: «Киев содержит в себе энергию универсализма»

— Ваше Преосвященство, в чем заключается суть «киевской идеи»?

— Это определенный взгляд на отечественную историю и судьбы духовной культуры. Киев содержит в себе энергию универсализма, это точка, где пересекаются две традиции, две истории: Русь и Византия, славянство и эллинизм.

Русский мыслитель Георгий Федотов утверждает, что Киев, то есть «идея Киева», является вечным полюсом, неподвижной православной вехой в судьбе славянского мира. Но он же резко критикует провинциализм украинской культуры 17 века, досадуя, что «широкие выкрутасы киевского барокко» точно «слоем жира» облепили «стройные и скромные стены княжеских храмов».

Чем же это объяснить? Почему Киев одновременно и свят и провинциален для Федотова? Дело в том, что для Федотова, как и других теоретиков «киевской идеи», Киев священнее не сам по себе, не «топографически», а как христианский город — город, в котором славянство встретилось с эллинизмом и из этой встречи, из ее культурного напряжения родился новый духовный и культурный опыт. Ни для Федотова, ни для нас сегодня киевская идея не может быть разновидностью националистической идеологии. Более того, в каком-то смысле Киев, идея Киева — это сверхнациональная ценность, ибо Киев — это то место в истории и культуре, где вселенское и национальное находятся в живом и органичном единстве. Место, где невозможно забыть об эллинистических, византийских истоках нашей культуры.

В ХХ веке некоторые украинские идеологи пытались представить киевскую идею в качестве идеологии разобщения. Но такая трактовка — это не только упрощение, но еще и определенная глухота к самой сути киевской идеи. Разобщает — человеческий эгоизм, желание объединить на своих условиях, объединить, чтобы подчинить. Но и во время Илариона Киевского, и во время «казацкого реннесанса», Киев воспринимался, прежде всего, как реальность религиозного порядка, т.е. не имперская столица, а общая для всего пространства Руси святыня: святой град. И это связано именно с иерусалимской семантикой Киева. Иерусалим не вступает в борьбу за свои права, так как эти права принадлежат ему уже от рождения: он — в начале и в конце времен.

Любая концепция или идея — это только концепция и только идея. Я не сторонник жесткой «догматизации» в Церкви того или иного историософского концепта. Киевская идея — это не «историософский догмат», это только некая система приоритетов, некая точка зрения на проблему. В качестве таковой она не является, к примеру, идеологией альтернативной идеологии «Третьего Рима».

Иерусалим и Рим в системе христианской культуры — это два вечных города, отношения которых создают ситуацию биполярности. Киев и Москва находятся в таких же отношениях. И Киев, и Москва — это исторические наследники Константинополя, который, как известно, воспринимался в древности и как Новый Иерусалим, и как Новый Рим. Киев унаследовал «иерусалимскую» часть константинопольской идентичности, Москве же оказалась ближе идентичность «римская». Но абсолютизировать различия в данном случае было бы неконструктивно. Ценность киевской идеи не в том, что она «альтернативна» московской, а в том, что она предлагает уникальную модель духовного развития.

Рим и Иерусалим — не только взаимосвязаны, они необходимы друг другу. Рим без Иерусалима превращается в центр языческого государства. А Иерусалим без Рима теряет свою универсальность. Такая же взаимосвязь существует и между городами, которые избрали «иерусалимскую» и «римскую» идентичность. В нашей истории немало и драматических моментов, моментов противостояния либо жесткой культурной и политической конкуренции. Но мы взаимосвязаны и нужны друг другу, иначе Бог не благословил бы наши народы расселиться по соседству.

— Если «киевская идея» близка церкви, то что церковь может сделать для ее воплощения?

— Главное, что может сделать Церковь для киевской идеи — это оставаться сама собой, сохранять свойственное ей универсалистское измерение. Идея и святость Киева — всегда были предметом размышления Киевских митрополитов. Нашей задачей сегодня является осмысление этого наследия. Мы должны четко понимать, как мыслили Киев и его миссию наши первоиерархи, начиная от Илариона Киевского и кончая Блаженнейшим митрополитом Владимиром.

С другой стороны, мы должны изучить и светский контекст этой проблематики. О киевской идее писали многие — от Максимовича до Донцова, от Геркен-Русовой до современной исследовательницы Наталии Яковенко. Задача Церкви — критически осмыслить это наследие. Мы должны вернуть киевской идее ее семантическую ясность, вернуть ей ту первозданную — аскетическую и смиренную — красоту, которой она блистала в текстах святителя Илариона. Киевская идея не должна разобщать. Ее миссия в ином — она должна примирять и исцелять.

Поэтому я полагаю, что сегодня киевская идея нуждается не только в популяризации, но и в критическом осмыслении. Любая подлинная идея в какой-то мере подобна вспышке света, которая на какой-то момент рассеивает тьму. Но интенсивность и продолжительность горения этого света зависит от точности и ясности, с которой эта идея сформулирована. Удел идей, лишенных ясности и глубины — вспыхнуть на миг и угаснуть, так и не изменив жизни общества, в котором они загорелись. И, напротив, если в идее, подобно мраморной скульптуре Родена, «убрано все лишнее», то открывшийся в ней смысл может реально изменить ход истории.

Вернуть киевской идее ее семантическую точность и высвободить ее творческую энергию — в этом, пожалуй, и заключается главная миссия Церкви. Мы должны освободить ее от «всего лишнего», в том числе и от «жировых» наслоений националистической идеологии. И тогда Киев или, как пишет Федотов, «идея Киева» вновь обретет силу воздействия над умами и историей, став той вехой, которая указывает нам путь к византийскому наследию и вселенской христианской культуре.

— Может ли «киевская идея» быть полезна для объединения украинского православия?

— Разделение — это следствие ошибки. Следствие ошибочной самоидентификации части Украинской церкви. Ни патриотизм, ни желание жить согласно собственной церковной либо культурной традиции не являются грехом. Но греховно и вредоносно для церковной жизни желание обособления, чувство церковной и культурной самодостаточности. В этом смысле киевская идея действительно может помочь процессам объединения. Ведь идея Киева немыслима без ориентации на вселенскость. Можно сказать, что киевская идея — это и есть тот уникальный тропос вселенскости, та ее уникальная модель, которая обусловила появление самостоятельной и уникальной культуры Киевской Руси. Нация, национальная культура — это не антагонист вселенскости, но тот модус, благодаря которому тот или иной народ причастен ко вселенскому.

Киевская идея — это способ самоидентификации, которой чужда национальная исключительность. Это территориальная, а не националистическая идеология. Полис не может служить только своим гражданам. Он обращен ко всему миру, и без этой обращенности вовне, без вселенской миссия и измерения город перестает быть собой. Исходя из этого, я полагаю, что киевская идея, верность древним киевским традициям может реально помочь консолидировать украинское православие. Вернувшись к древней киевской традиции, мы имеем шанс обрести подлинную, бесконфликтную модель самоидентификации.

Не секрет, что внимание к киевской идее имеет место не только в нашей Украинской православной церкви, но и среди неканонических церковных сообществ, а также в Украинской греко-католической церкви. Древний Киев, духовные и культурные традиции Киевской Руси — это то, что нас может реально объединить. Киевская идея — это вызов нашей разобщенности, вызов провинциализму мышления, вызов концепции Украины как «окраины» западной либо какой-либо иной ойкумены. И если мы примем этот вызов, если в нас сможет совершиться «изменение ума», то мы рано или поздно придем к чаемому церковному и культурному единству.

Єпископ ЄВСТРАТІЙ (Зоря), Українська православна церква Київський патріархат: Київ назавжди залишиться для українців тим, чим Єрусалим є для євреїв, а Константинополь — для греків

— Як формулюється «духовна місія Києва» у теперішніх церковних, соціальних та культурних реаліях?

— Якщо спробувати коротко охарактеризувати місію Києва, то він має бути «другим Єрусалимом». І це не просто пишний титул чи калька з «Третього Риму». «Другий Єрусалим» для мене — ідея глибока і багатогранна.

Найперше — найменування «Єрусалим» відсилає нас до ідей святості та древності. Адже саме ці слова відразу виникають синонімічним рядом, коли ми згадуємо про Єрусалим.

Третя ідея, яку я бачу в цій назві, — це ідея протиставлення духовного впливу впливові політичному. Рим — місто політичної величі, місто владне. Єрусалим — теж місто царське, але Царство це — не від світу, а з небес. Цікавою ілюстрацією такого бачення є історія Єрусалимського православного патріархату, який був затверджений не на підставі того, що його центр мав політичну вагу — як патріархати Риму, Константинополя, Олександрії та Антіохії, — а на підставі духовного авторитету й загального пошанування Святого міста.

Четвертий аспект — це місто, як точка тяжіння народу, місто-символ нації. Бо тільки щодо такого місця можна сказати словами з псалма: «Якщо забуду тебе, Єрусалиме, — нехай забутою буде правиця моя». Це означає, що як би добре представники народу не були влаштовані в інших країнах чи серед інших народів — вони завжди пам’ятають, що їхня справжня Батьківщина тільки біля Святого міста.

Реалізація бачення цих чотирьох граней для Києва, як другого Єрусалиму, — це і є його сучасна місія.

Київ — беззаперечна святиня християнського світу. Він — місце хрещення Руси, столиця перших християнських володарів у східнослов’янських землях: Аскольда, Ольги, Володимира. З Києва має свої витоки аскетична чернеча традиція Руси — прийнята від обителів Афону та Студійського монастиря через перших печерських подвижників, які її не тільки тут насадили, але й творчо примножили та збагатили. З Києвом пов’язані й перші богословські здобутки молодої Церкви, відбиті у «Слові про Закон і Благодать» митрополита Іларіона Русича, і відродження богословської науки, та й науки взагалі, у XVII ст. в стінах Києво-Могилянської колегії-академії.

У Києві ми бачимо фундамент як церковної архітектури княжої доби, так і архітектурного символу України — козацького чи мазепинського бароко.

Київ також є джерелом особливої музично-пісенної традиції, пов’язаної з київським наспівом, бароковим продовженням якого стали видатні твори Бортнянського, Березовського, Веделя.

Все це є підтвердження первинності, унікальності Києва у духовному та культурному відношенні. Саме через Київ, як центр княжої Руси, пройшло сприйняття, осмислення і творче втілення в життя досягнень і спадку Візантії. При чому, на відміну, від Московської держави, яка у Візантії бачила — і бачить — в першу чергу зразок імперії, Київська держава у Візантії найперше побачила і прийняла святість. Князь Володимир та його благочестиві нащадки хотіли, щоби їхня столиця, так само, як і Царгород, в першу чергу була не першопрестольним градом, а місцем, де людина сказала би: «Не знаю, де я — на землі чи на небі».

З житій святих та досвіду Церкви відомо, що найславніші чернечі обителі з’являлися не за наказом, а природно — навколо видатних подвижників. До цих усамітнених світильників духу тягнулися інші, переймали їхній досвід, навчалися правил духовного життя, згодом передаючи все це наступному поколінню. І так за кілька поколінь навколо усамітненого місця аскетичного подвигу одного зростала велика громада, яка складалася уже з багатьох.

Цей приклад можна застосувати і до Києва. Переймаючи духовні скарби Східної Церкви в княжий період, користуючись досягненнями шкільної науки Заходу в Могилянську добу, Київ по праву був старцем-вчителем, від якого учні завжди отримували настанову і переймали приклад життя. Не силою влади, а силою духу він приваблював до себе.

Для багатьох важливим фактором переконання у правоті є древність, освячення традицією. І в цьому Київ також посідає перше місце серед столиць держав, які виникли на місці Княжої Руси, не кажучи вже про міста України. Жодне інше місто на цих землях не може похвалитися такою древністю походження — хіба що за винятком мертвих міст північного Причорномор’я. Але вони — лише пам’ятки археології, в той час як Київ — живий.

Якщо розглядати поняття «другий Єрусалим», як противагу «Новому Риму» та «Третьому Риму», то, безперечно, сама історія стає підтвердженням правильності наших припущень. Адже Київ протягом багатьох століть був позбавлений реальної політичної ваги чи влади. Після княжіння Володимира Мономаха Київ вже став не центром влади, а радше її символом. Після монгольської навали та спустошення на багато століть він взагалі перестав бути столицею навіть формально. І цим, здається, пройшов випробування на справжню духовну цінність.

Адже багато християнських столиць набували і втрачали церковну вагу лише завдяки вазі політичній. Так сталося і з Москвою, політичне підвищення якої зробило її центром митрополії, а перебування митрополита забезпечило церковну підтримку «собиранию русских земель» навколо Московського княжого престолу. І навпаки — коли Петро І переніс столицю та управління Московською Церквою в новозбудований Петербург, у церковному відношенні на два століття Москва стала лише символом древності, нічим особливим не відзначаючись серед сучасності.

Історія довела, що Київ — як і Єрусалим — завжди буде духовним центром, незважаючи на своє політичне положення. А Москва — як і Константинополь, як і Рим — свій авторитет зберігає у тій мірі, в якій може зберігати в своїх руках земну владу.

З усіх попередніх аспектів логічно постає й роль Києва, як центра, символу українства. Будучи духовним серцем українського народу, його історичним центром, випробуваним на міцність буревіями століть поневоленого буття, Київ назавжди залишиться для українців тим, чим Єрусалим є для євреїв, а Константинополь — для греків.

Розставивши наголоси у минулому можемо краще оцінити сучасність та зробити певні плани на майбутнє.

Як на мене, духовна місія Києва у сучасних церковних, соціальних та культурних реаліях полягає в тому, щоби бути самостійним центром тяжіння для українського світу, для всіх тих, хто вважає Україну своєю батьківщиною. Святість, древність, велич Києва повинні надихати український народ на шляху самостійної побудови суспільного, економічного, політичного, культурного життя. Усвідомлення того, чим насправді є Київ, повинно вивітрювати дух меншовартості, вторинності, який, на жаль, дуже глибоко проник в наш народ.

Покоління українців до нас боролися за відродження державності. А коли наше покоління, нарешті, має незалежну держави, ми ніяк не можемо визначитися, в який бік нам тулитися — на Схід, чи на Захід? Ми, в переважній більшості, ніяк не можемо звикнути до того, що нікуди не треба тулитися, що потрібно будувати власне життя у своїй хаті, а не йдучи у прийми. І в цьому відношенні Київ подає нам приклад — адже древня Київська держава зростала не як залежний придаток до інших, а як самостійна країна, гостинна до друзів і грізна для ворогів.

В такій якості «київська ідея», безперечно, виступає антиподом ідеї «Москви — Третього Риму» та її перевтілення в концепції «Русского мира». В цьому «мире» місця унікальному Києву нема. Найбільше, чим він є — прообразом Москви, «другим Константинополем», тобто примарою величі минулого, яка убого виглядає в сучасності.

Але погляд на Київ як на минуле Москви глибоко помилковий. Як би хто не вважав, але Київ і Москва і духовно, і культурно, і з огляду на тип політичний та державний, належать до різних традицій. Чимось споріднених, чимось історично зближених, але — різних.

Київ давно позбувся амбіцій імперського центру, Москва — марить відродженням імперії і своє «світле майбутнє» бачить лише у «славному минулому». Київ завжди був на боці колективного, суспільного вирішення найважливіших питань життя народу — від віча княжих часів через козацьку раду і аж до Майдану. Москва від самого початку була авторитарною столицею, містом самовладного правителя. Духовний і суспільний тип Києва ближчий до Європи — Європи візантійської чи Європи модерної. Духовний і суспільний тип Москви має коріння в Золотій Орді. Навіть знаменитий символ Московського царства — «шапка Мономаха» — це предмет азіатського походження.

Мене можуть запитати: «Чому Вам Москва не дає спокою?» Причин дві. Перша — це те, що українська незалежність зараз утверджується саме як незалежність від Москви. Якби ми жили за Богдана Хмельницького, то можливо б говорили про відмінність Києва від Кракова чи Стамбула. А зараз — такий час. Друга ж причина полягає в тому, що Москва прагне поглинути в собі Київ, розчинити, зробити його всього лиш одним зі своїх облич в рамках «исторической Руси» — тієї «Руси», яка насправді має більше спільного зі східними деспотіями і спробами вдягнути їх у європейські шати, аніж з Руссю Володимира Великого і Ярослава Мудрого. Тому відродження самосвідомості Києва — також основа збереження його ідентичності перед навалою реінкарнації «Третього Риму».

Якщо коротко підсумувати, то сучасне завдання Києва, чи, радше, ідеї Києва — долати тяжіння України бути схожою на щось і надихати бути чимось. Чимось особливим — унікальним, цінним, неповторним. Таким, яким є Київ.

— Які Ви бачите практичні шляхи просування «київської ідеї»?

— Найперше — її формулювання, усвідомлення, втілення в життя на різних рівнях буття суспільства. Досі «київська ідея» залишається більше здобутком неширокого кола інтелектуалів, аніж програмою здійснення конкретних справ.

«Київська ідея» має великий потенціал, але вона ще повинна визріти, викристалізуватися. Для цього потрібні дискусії, в тому числі й в пресі. Потрібні наукові розробки. Потрібне філософське осмислення.

Думаю, що саме «київська ідея» може стати тією національною ідеєю, брак якої зараз так гостро відчувається. До 1991 р. національною ідеєю було здобуття державної незалежності України. Україна проголосила свою незалежність. А що далі? Повноцінної відповіді на це питання немає — і це, як на мене, одна з причин постійного суспільного збурення, судомних поривів то в бік Росії, то в бік Європи. «Київська ідея», яка має глибоке коріння, духовну і державницьку основу, цілком здатна стати новою національною ідеєю українства.

Що стосується церковного аспекту «київської ідеї», то я глибоко і твердо переконаний, що Церква в Україні може об’єднатися лише і виключно навколо Києва. Ніякі інші центри Українську Церкву ніколи не об’єднають — вони лише можуть її глибше розділяти.

У політичному аспекті «київська ідея» потенційно може стати платформою для нових патріотичних партій. Після завершення чергового політичного циклу стало очевидним, що патріотичні партії минулого не здатні ані консолідувати навколо себе суспільство, ані скористатися плодами перемог. Вони виявилися неготовими керувати Україною, — тільки боротися за неї.

Так само стало очевидним, що харизма вождів дає силу політичним проектам тільки тоді, коли вона підкріплена харизмою ідеології цих політичних проектів. «Київська ідея» цілком придатна до того, щоби стати новою патріотичною політичною ідеєю, тим «третім шляхом», якого так шукають зневірені в сучасних політиках українці.

Можна було б ще багато говорити про конкретні можливості просування «київської ідеї». Але час вже не говорити, а робити. Бо для того щоб йти — треба йти.

Високопресвященнейший ИОАНН (Модзалевский), Архиепископ Уманьский, Председатель Богословско-канонической комиссии УАПЦ:

Церковь имеет территориальную структуру, да и само христианство распространялось в Римской империи прежде всего в городах. Поэтому характерное для античности особое почтение к полису и полисной культуре осталось актуальным и

С самого начала своего земного бытия Церковь формировалась по территориальному признаку – вокруг городов Римской империи. В связи с этим характерное для античности особое почтение к полису и полисной культуре навсегда осталось актуальным для христианства. Рим, Константинополь, Киев, Москва – за каждым из этих городов стоит нечто больше, чем город. Каждый из них был микрокосмом, иконой вселенной и средоточием, олицетворением целых духовно-культурных миров. Таким образом, когда мы говорим о «киевской идее», то, безусловно, имеем в виду нечто большее, нечто превышающее сам Киев. По сути, речь идет о некоем обобщении исторического опыта, общении, которое не только равно по своему масштабу национальной идее, но и нередко превышает ее. Римская идея, к примеру, это не только «национальная идея» итальянцев, ее масштаб намного шире одного из национальных государств христианской Европы. Рим больше, чем Италия. Константинополь, больше, чем эллинизм, а Киев – больше, чем только Украина.

Конечно же, параллель между Киевом и Константинополем или Римом не до конца корректна. Ведь Киеву не выпала судьба имперского города такого масштаба. Во времена Ярослава он был столицей был столицей государственного образования, которое можно уподобить империи. Но в последующие исторические эпохи его политическое влияние существенно ослабло. Борьба шла уже не за имперское влияние, не за то, чтобы быть центром обширной славянской (либо какой-то иной) ойкумены, а, скорее, за само существование Киева в качестве столицы отдельного государства.

Тем не менее, этот город сумел сохранить свое величие и привлекательность. Политически ослабленный, лишенный былого величия, лишенный статуса метрополии, Киев так никогда и не превратился в «обыкновенный», «провинциальный» город. Стать таковым ему мешали его святыни. Здесь осталась Святая София – древняя кафедра митрополитов всея Руси. Здесь оставались роднившие Киев с Константинополем Золотые ворота. Здесь осталось и молитвенное сердце Киева и всего восточно-славянского мира – Киево-Печерская Лавра.

Потеряв значение имперского центра (или, условно говоря, нового Рима), Киев остался духовной святыней, центром духовной жизни и влияния. И это объединило судьбы Киева и Иерусалима. В киевском мифе отчетливо заметен иерусалимский прототип. Киев строился как город-храм, город, являющийся подобием «града городов», то есть святого града Иерусалима. И эта же связь Киева как молитвенного и духовного сердца всей Руси и святого града Иерусалима прослеживается в киевских градологических формулах 17 века. Важно и то, что эта схожесть или духовное родство Киева и его священного предшественника никогда не ограничивалась внешним подобием. Киев не только был похож на Иерусалим (или построенный по его же подобию град Константина). С Иерусалимом Киев роднило одно удивительное свойство: нечто, что условно можно назвать «историческим смирением». Провозглашая себя «Новым Иерусалимом», Киев не желал подменить собой исторический город Христа. Иерусалим и его статус никогда не оспаривались. Желание молитвенного общения с древней святыней Ветхого и Нового Заветов всегда было живо. Киев ограничился тем, что стал иконой исторического Иерусалима. Ведь для города, который стремится к духовному, а не внешнему величию, проблема «исторической конкуренции столиц» никогда не была столь значимой. Отказ от имперского величия в пользу конституирования себя в качестве духовного центра, позволил Киеву избежать соблазна, в котором позже греки обвинят патриарха Никона: в желании подменить «оригинал» «градологической копией». Усвоив себе статус иконы, пусть и местночтимой (т.е. будучи Иерусалимом только для «Русской земли»), Киев, на самом деле, сохранил свой универсалисткий культурный потенциал. Он не замкнулся в своей национальной культуре, но остался частью общей христианской экумены. И это сделало Киев легитимным христианским центром и в глазах греков, и в глазах славянского православного мира.

Обращаясь сегодня к «киевской идее», важно не нарушать эту замечательную традицию «исторического смирения». Киевскую идею преступно сводить к вторичной, лишенной самодостаточности идеологеме «Геть від Москви!» (Н.Хвылевой) или лозунгу «Київ проти Москви!» (ОУН-р). Киев – не «антиМосква», и подобные идеологические конотации лишь добавляют к его образу элементы провинциализма. Не имеет смысла (как это делали некоторые идеологи) пытаться выстроить новую версию филофеевского «Третьего Рима». Ценность Киева – в его целостности. Целостности, которая появляется только там, где существует аскетическое самоограничение. Самоопределение в качестве Иерусалима (т.е. выбор в пользу духовного внутреннего величия перед величием внешним), не отрицает иного модуса Киева, например, существования в качестве столицы украинского государства. Но такое самоопределение не дает Киеву предать свой масштаб, превратиться в столицу государства провинциального, окраинного или в центр «буферной зоны». Киев как Новый Иерусалим превышает границы Украины как национального проекта, поскольку его символический статус в восточно-славянской истории крепко связан с масштабом «всея Руси». И этого не следует боятся. Украинец не должен бояться того, что Киев воспринимается как святыня не только украинцами, но и русскими. Это не «заберет» Киев у Украины, но, напротив, позволит россиянам лучше понять некоторые культурные и политические амбиции современной украинской нации. Более того, «киевская идея», если, конечно, она будет правильно сформулирована, должна помочь Украине выстроить новые – основанные на паритетном политическом партнерстве – отношения между двумя Русями – Украиной и Россией.

Какими могут быть пути популяризации «киевской идеи»? Я думаю, что она должна быть введена в интеллектуальный православный дискурс. Причем введена не в качестве «яблока раздора», а как идея, обладающая динамичным диалогичным потенциалом. «Киевская идея» должна быть высказана на языке, понятном и близком как человеку, выросшему в украинском культурном контексте, так и тому, чьим родным языком является русский. Позволю себе заметить, что одной из причин политического поражения Виктора Ющенко была его эмоциональная культурная политика. Идя к власти, В.А. Ющенко обещал объединить Восток и Запад Украины. Но на деле он не только не смог этого сделать, но и углубил существующие недопонимания. Причиной отчасти было отсутствие приемлемой для Востока и Запада Украины национальной идеи, поскольку тот ее вариант, который предлагал бывший президент, нлсил искусственный характер, был просто механически интерполирован в современную Украину из культурного пространства украинской диаспоры.

Церковь может попытаться сделать то, с чем не справились политики: выработать новый формат киевской идеи как идеи национальной и объединительной. Но для этого ей необходимо, во-первых, объединить вокруг себя интеллектуальную элиту, а во-вторых, суметь популяризировать выработанную в диалоге с ней новую национальную идею. А, значит, нужны круглые столы, семинары, академические исследования, новые спецкурсы в духовных школах и т.п. Все это реально, но ничто из этого не придет само собой, все это требует серьезного труда и значительных волевых усилий. Украинская Автокефальная Православная Церковь с радостью потрудится на этом поприще, но масштабы задачи таковы, что мы должны отдавать себе отчет в том, что эту задачу будет под силу выполнить только усилиями всех православных Церквей Украины.