Furor Teutonicus, или «Бисмарк, который пережил себя, но не свое величие»

Развеселая Вена 1815 года между балами и пиршествами в честь победы над Наполеоном, походя делила Европу. Международный конгресс, на котором вершил судьбы Старого Света канцлер Австрийской империи Меттерних, узаконил удобное всем, кроме самих немцев, состояние национальной раздробленности и разобщенности Германии. 37 монархий (среди них с десяток совсем карликовых «государств») и четыре вольных города образовали так называемый Германский союз, где безраздельно доминировали австрийские Габсбурги. Формально объединял их германский бундестаг во Франкфурте-на-Майне, не имевший никакой власти.

Именно тогда, 1 апреля 1815 года, в земле Саксония-Ангальт, входившей в состав курфюршества Бранденбург (королевство Пруссия), родился крепкий здоровый мальчик, которому со временем предстояло стать «могильщиком» этого игрушечного союза и создателем на его месте мощного, независимого Германского государства под имперским скипетром прусских королей из династии Гогенцоллернов. Через 38 лет он появился во Франкфурте-на-Майне и представился посланником королевства Пруссия в Союзном сейме германских государств. Его имя — Отто Эдуард Леопольд фон Бисмарк-Шёнгаузен.

«Согласие с Австрией на основе равенства
с Австрией»

Его появление в бундестаге ознаменовалось демонстрацией полного непонимания (или точнее — неприятия) происходящего в стенах «оплота» германского парламентаризма. Надо сказать, ситуация там была действительно весьма странная: послы и депутаты с важным и серьезным видом бесконечно заседали во благо германского единения. Но властная Вена по-хозяйски мудро «разводила» их патриотические чувства и устремления по отведенным им тесным или же не очень (если говорить о Баварии, Ганновере, Саксонии, Вюртемберге и Пруссии) «квартирам». Причем, похоже, это всех устраивало. Кроме нового прусского посла.

Осмотревшись, Бисмарк решил эту союзную «идиллию» уничтожить. Строго документальных свидетельств его «подрывной деятельности» найти не удалось, но забавных анекдотов на сей счет, рассыпанных по историко-дипломатической литературе, предостаточно. Так, например, не смирившись с формой одежды принимающего его австрийского посла, он тут же разделся почти донага, мгновенно поставив на место спесивца. А здесь источник сообщает о якобы имевшей место откровенной краже секретной документации, направленной на подрыв прусского авторитета, из архивов все той же австрийской миссии. Но самой правдоподобной считается версия так называемой «истории с сигарой». Полная бесправность представителей германских государств подчеркивалась Веной даже в мелочах — курить на заседаниях разрешалось только австрийцам. Быстро сориентировавшись в обстановке, Бисмарк демонстративно достал огромную сигару и сделав вид, что не находит огнива, громогласно потребовал у вечно председательствующего венца прикурить. Опешивший граф Тун послушно исполнил просьбу прусского посланника. Через некоторое время в парламенте закурили все, даже некурящие давились дымом, конечно же из чувства солидарности. Паритет был восстановлен. Первую из поставленных перед собой задач Бисмарк решил: «Согласие с Австрией на основе равенства с Австрией». Все чаще при решении спорных вопросов австрийцы оставались в одиночестве. В конце концов Бисмарк добился отмены абсолютно всех дискриминационных ритуалов и уравнял в правах всех представителей многочисленных германских королевств, курфюршеств и княжеств. Эра безраздельного господства Габсбургов уходила в прошлое.

«Бешеный Бисмарк»

Некоторые историки, в силу разных причин, представляли Бисмарка как грубого твердолобого солдафона, этакого тупорылого борова, идущего напролом, однако это далеко не так. Начнем с того, что он представитель древнего дворянского рода, утвердившегося в западном Бранденбурге еще в XIV веке, кстати, ранее появления там Гогенцоллернов, основавших прусскую королевскую династию. Отец, Фердинанд фон Бисмарк-Шёнгаузен — отставной офицер, мать, урожденная Вильгельмина фон Менкен — дочь видного чиновника, кабинет секретаря двух прусских королей. Так что воспитание и образование Отто получил соответствующее: дипломы юридических факультетов двух старейших университетов Европы — Геттингенского и Берлинского — украшали стены родового замка Шёнгаузен. Учился он хорошо, но репутацию имел незавидную (вот он — прусский дух!). «Всего» 28 нешуточных дуэлей на его счету, да еще увлечение карточной игрой, бесцеремонность и безмерное поглощение горячительных напитков.

Отдав должное студенческой юности, Отто рано повзрослел и почувствовал, что только на поприще служения государству — единому, могучему — он может снискать лавры. Карьеру начал с должности правительственного референдария в Берлинском муниципальном суде, что, собственно, открывало ему широкую дорогу на поприще государственного администрирования. Тут нужно упомянуть, что ветвь Бисмарков — почти сплошь офицерская. И это обстоятельство не давало покоя молодому чиновнику. В 1838 году он призывается на военную службу. Проходил ее поначалу в гвардейском егерском полку в Потсдаме и Грейфсвальде.

Звание лейтенанта ландвера стало пределом в карьере офицера. Смерть отца в 1839 году заставила оставить службу и заняться хозяйством, поселившись в родовом гнезде Шёнгаузен. Надо сказать, что жизнь барина-помещика чрезвычайно понравилась Бисмарку. Он увлекся сельским хозяйством, много и с пользой читал, чередуя эти занятия с многодневной охотой и грандиозными застольями, которые завершались беспорядочными залпами из всех видов стрелкового оружия, нагоняя панический ужас на чопорных соседей. По этой причине первая попытка изменить свой матримониальный статус завершилась полным провалом. «Бешеный Бисмарк» — таков был общий вывод соседей. Но деятельная, кипучая натура не терпела пустоты — он стал приобщаться к общественной жизни.

Первым политическим опытом была работа в ландтаге прусской провинции Саксония-Ангальт. Развив свойственную ему всеобъемлющую деятельность, он все же откровенно скучал. Не те масштабы — на провинциальном мелкотемье все это выглядело несколько комично. Бисмарк решил, что в 32 года прусский юнкер обязан превратиться в добропорядочного немца — пришла пора серьезно подумать о семье. Осчастливила его дочь соседского помещика Иоганна фон Путкамер. Внешне не привлекательная, однако умная, сильная и одухотворенная девушка на всю жизнь стала ему верной и единственной подругой. На календаре значился 1847 год…

«Король — Государство — Народ»

Советские историки единодушно утверждали, что настоящим политиком Бисмарка сделала «Общеевропейская» революция 1848 года, или же «Весна народов». У нас вообще любили присваивать разным революционным порывам эпохальный статус. Стоило где-нибудь толпе бездельников выйти на улицы в пользу какой-нибудь клики или для поправки пошатнувшегося материального положения за чужой счет, как тут же начиналось присвоение этим действам «титулов»: Великая, Первая, Общеевропейская, Всемирная. На самом деле речь шла, видимо, о торгово-промышленном кризисе, вызванном неурожаями 1845—1846 годов.

Действительно, острый дефицит продуктов питания и, как следствие, коллапс в экономике многих европейских государств привели к массовым народным волнениям. Пруссия не была исключением. Король и правительство предприняли ряд неотложных мер по преодолению кризисных явлений. Одним из них был созыв так называемого Соединенного ландтага, дабы сплотить нацию для преодоления трудностей. Любой парламент — это не только законотворчество, но еще и характеры, настроения, интересы, разного рода лоббирование, и конечно же слова… Так и прусский парламентаризм погряз в словопрениях. Договорились вплоть до отмены частной собственности по формуле: «Если есть у тебя, то почему нет у меня?!» Бисмарк, человек откровенно консервативных взглядов, безусловно, не мог оставаться в стороне от происходящего и предпринял максимум усилий, чтобы принять участие в работе парламента.

Это был первый серьезный шаг в большую политику, и он решил его совершить весомо и смело. Переступив порог ландтага, он немедленно задекларировал свою политическую позицию: «Король — Государство — Народ» — и прочно занял место среди консервативного ядра парламента Пруссии, тут же встав на защиту государственности. Надо отдать должное его верности своим принципам — он ни разу не отступил от этих правил, долгие годы стоял на страже государственного и монархического укладов, умело пользуясь ими для объединения германского народа. Первое его выступление сводилось к главному тезису — стране нужен порядок, деньги и гарантии безопасности народа, а не декларации персональной значимости депутатов. После бурной реакции «слева» Бисмарк демонстративно повернулся к залу спиной и углубился в изучение свежей газеты. Когда шум улегся, он торжественно поблагодарил оппонентов «за их благие стремления к оправданию высокой нравственной ценности грабежа» — это по поводу ликвидации частной собственности — и торжественно пообещал, что по-прежнему будет тверд в своей позиции укрепления государства и монархии. Эта твердость и непримиримость истинного государственника сразу поставила его в ряд самых авторитетных политиков крайне правого толка, надежно стоящих на страже короны и законного порядка.

Бисмарк так преуспел на ниве правого радикализма, что порой мягкий и слабохарактерный король слегка побаивался его, как строгого ментора или куратора. Во время одной из встреч с королем Фридрихом Вильгельмом IV Бисмарк в недопустимо резкой форме высказался о мягкости и безволии монарха. Возмущенная королева в сердцах заявила, что супруг ночами не спит, думая о стабилизации обстановки в стране, на что Бисмарк глубокомысленно заметил: «Король должен уметь спать».

На самом деле ему было по-человечески жаль слабого короля, но фамилия Бисмарк стоит рядом с Гогенцоллернами, поэтому ответственность за судьбу Пруссии в его руках не в меньшей степени. Гогенцоллерны ценили его преданность, но все же при распределении портфелей в новом правительстве верный вассал был оставлен «про запас». Фридрих Вильгельм IV решил, что время Бисмарка еще не пришло «Использовать позднее» — гласила резолюция на законопроекте. Пока что не родился Бисмарк-министр, но родился Бисмарк-дипломат. В 1851 году, как уже упоминалось выше, его назначают послом (представителем) Пруссии в Союзном сейме во Франкфурте-на-Майне. Его появление там было отнюдь не случайным и вполне своевременным: укрепив позиции твердой государственности внутри страны, пришло время упрочить ее положение и на международном уровне. За восемь лет пребывания во Франкфурте Бисмарку это с блеском удалось.

«Идеал дипломатии — отсутствие предубеждений»

Пошла на пользу эта работа и ему самому: Отто фон Бисмарк в совершенстве изучил все хитросплетения дипломатической науки, научился скрывать мысли и говорить ни о чем, отточил остроумие, даже научился прекрасно танцевать. Солдафон-юнкер, казалось, навсегда умер в нем, но вытравить в нем furor teutonicus не удалось никому и никогда. Если королю нужно было по какому-нибудь поводу проявить твердость, то вызывали Бисмарка — усмирить парламент, пригрозить министрам, намекнуть премьеру об отставке — преемник, дескать, недалеко — во Франкфурте… А что? С честью посла это вполне сочеталось, ведь «идеал дипломатии — отсутствие предубеждений». Это он тоже навсегда усвоил.

Осенью 1857-го умирает король, на троне оказывается принц Прусский Вильгельм, который решил вести собственную политику, надеясь обойтись советами своей, как он считал, мудрой жены, в связи с чем, увидев Бисмарка, намекнул, что в его радикализме не нуждается. К тому же новоиспеченный король во всеуслышание удивился: как это лейтенант ландвера может быть посланником во Франкфурте? Бисмарк тоже за словом в карман не полез и тут же раскритиковал принца-регента и его правительство «посредственных и ограниченных людей». Бисмарк есть Бисмарк. Вильгельм, к удивлению двора, возражал слабо, скукожившись под разгромным речитативом, но оратора все же немедленно отправил в Россию. Послом. Остудиться на брегах Невы. Там, дескать, снега много, холодно и дрова дорогие…

Что-что, а дрова в Петербурге были действительно дорогие, морозы крепкие и дороги плохие, но встретили его с исключительной теплотой. Бисмарк был не то что принят ко двору, а даже состоял в приятельских отношениях со многими членами царской семьи. Запросто обедал во дворце, мог свободно выкурить сигару-другую в обществе самого императора. Известно, что Александр II настойчиво приглашал Бисмарка на службу, но Отто оказался настоящим патриотом-юнкером — долг перед Отечеством взял верх над учтивостью потомственного дворянина, а далекая Пруссия держала его в лейтенантах… Смотры, парады, приемы — все вокруг генералы, а он — лейтенант. Обидно, но зато это давало Бисмарку импульс к кипучей деятельности; уж чего-чего, а молодецкого задора и огня ему было не занимать. Бисмарк много путешествует по Российской империи, знакомится с достопримечательностями, живо интересуется культурой, изучает язык, увлекается пословицами и поговорками, видя в этом истинную суть народа. Благодаря своим способностям и трудолюбию пребывание в России ему пошло впрок: многому научился, многое понял, сделал для себя и своего Отечества полезные выводы, серьезно, говоря современным языком, повысил свои профессиональные качества. Ему удалось оценить внутригерманские проблемы как бы со стороны, с высоты положения великой державы.

Особые отношения связывали посла с гениальным кормчим российской дипломатии, ближайшим советником царя Александром Горчаковым. Достаточно привести тот факт, что Горчаков показывал Бисмарку депеши российских послов с пометками и резолюциями императора, — такова была степень доверия между этими людьми. Можно предположить, конечно, что мудрый Александр Михайлович делал это с определенной целью, продиктованной государственной необходимостью, но форма такой целесообразности выходила за рамки общепринятых норм. Есть и документальные подтверждения их добрых взаимоотношений: после окончания срока полномочий посла Прусского королевства Горчаков пишет ему о кандидатуре преемника: «Никто не сумеет Вас заменить, каким бы ни был выбор, вложите в него столько от Бисмарка, сколько сможете». Сам Бисмарк утверждал впоследствии, что он ценен для Горчакова как лучший ученик, что, по сути, было правдой, но не следует при этом забывать о главном: в политике друзей не бывает и личные отношения дело десятое. Не зря динамика их общения напоминает температурный график лихорадочного больного: симпатия — дружба — неприязнь — терпение — вражда. Причины тому разные, так же как разнились и политические цели российской и германской дипломатии.

«Опасайтесь этого человека!
Он говорит то, что думает»

В 1861-м принц-регент становится прусским королем Вильгельмом I. Бисмарк по-своему готовился к предстоящей коронации. Он подготовил меморандум о переносе пограничных столбов, чтобы навсегда покончить с раздробленностью нации. Ни мало ни много — «перекрестить» Пруссию в Германию. Можно только предположить, какой переполох вызвал в Берлине его меморандум, но к нему все же прислушивались, по достоинству признавая авторитет и политический опыт Бисмарка. Испуганный Вильгельм I опять не включил его в состав нового кабинета, твердя на каждом шагу: «Этого только недоставало: человека, который все бы опрокинул!» Но, похоже, время политических потрясений пришло, а значит время Бисмарка тоже.

В конце апреля 1862 года он покидает Петербург, увозя из России ощущение значимости, готовность к свершению больших дел, орден Александра Невского, полное непонимание значения слов «ничего», «ладно» и «авось», а также совершенное неприятие методов господина Пирогова, который, как радикально практикующий хирург, намеревался отнять ему ногу, поврежденную на охоте. Летом того же года он вручает верительные грамоты заносчивому племяннику Наполеона Бонапарта — Наполеону III. В Париже был «мертвый сезон» и он, понимая, что это должность временная, оставил новый пост и подался в Лондон на Всемирную выставку, где, в присущей ему манере, ошарашил местный политический истеблишмент заявлениями о скором назначении его премьер-министром, реорганизации армии, объявлении войны Австрийской империи и объединении Германии.

Невероятно, но факт — уже через полтора месяца Бисмарк был назначен главой прусского правительства. Вот и не верь в чудеса! Самое парадоксальное, что он сдержал все свои обещания, некогда принятые английскими джентльменами за бред, исходивший от прусского юнкера. «Опасайтесь этого человека! Он говорит то, что думает» — только и сказал о нем Дизраэли, который, впрочем, тоже вскоре стал премьер-министром.

Что же вынудило прусскую верхушку назначить на столь высокий пост неудобного и упрямого господина? Он сам достиг соответствующего уровня? Кому-то понадобился в политической игре? Скорее всего «германия» потребовала прописной буквы в начале слова. Трудолюбивые и покладистые немцы постепенно превращали страну из аграрной в промышленную. Они лили прекрасную сталь, производили лучшее оборудование и современное оружие. Это требовало новых, более широких возможностей и условий.

Время объединения пришло окончательно и бесповоротно. Однако целая цепь событий и условий, неприятных и деструктивных, делали эту задачу почти невыполнимой. Еще мгновение, казалось, и патриархально-монархические устои «старой и доброй» Пруссии не выдержат натиска тотальной демократизации. Правительство грозило отставкой, либералы требовали отчета о военных ассигнованиях, парламент протестовал против присяги народа королю.

«Железом и кровью»

Доведенный до отчаяния Вильгельм I чуть было не отрекся от престола. Но ему резонно заметили, что это, во-первых, непатриотично; а во-вторых, есть еще стратегические резервы — стоит только развязать руки Бисмарку, и… Мощная фигура решительного юнкера деловито застучала коваными каблуками в коридорах прусской власти. «Буря и натиск!», «Мечи из ножен!» — под боевыми девизами своих предков он яростно кинулся в бой. Уже через неделю он штурмует парламент: «Не речами и постановлениями большинства решаются великие вопросы времени, а железом и кровью!» — прорычал он с трибуны. — «А кто этого не понимает…» На удивление, все как-то сразу это поняли: поникли головы представителей оппозиции, молча качали головами центристы, соратники ошеломленно разводили руками. Не растерялись лишь ушлые журналисты. Утренние газеты вышли с сенсационными заголовками: «Железом и кровью» — программа и тезис грядущей политики. А ее кормчий тут же получил прозвище — «железный канцлер».

Относительно быстро наведя порядок на прусской кухне, он вознамерился переколотить горшки на кухне европейской. По его мнению, без такого вселенского переполоха объединение немецких земель было невозможным. Война все и вся перемелет. Благо, врага искать не надо: главный противник объединения — Вена. Вот с нее и начнем. Как известно, для любой войны нужен повод. Будучи стратегом, Бисмарк подошел к решению этого вопроса издалека. Давным-давно мозолил очи Германии (хоть и раздробленной) так называемый «шлезвиг-гольштейнский вопрос». Эти герцогства еще с XV века находились в личной унии с Данией. Населяли их, в основном, немцы, а Гольштейн был даже членом Германского союза. Собственно, история вопроса была настолько запутанна, что разобраться в этом, казалось, не мог никто. Вот этой неразберихой и воспользовался Бисмарк. Недолго думая, взял да и ввел туда войска под лозунгом защиты прав немецкого населения, которые, при принятии новой датской конституции, действительно были основательно нарушены. Мало того, сделал он это именно в союзе с Австрией. Победа была легкой, но общей, и управление отвоеванными землями должно быть также совместным. «Два медведя в одной берлоге» — хороший повод для войны.

Не успели обстоятельные австрийцы осмотреться в новой «берлоге», как Бисмарк на всю Европу раструбил об эскалации напряженности, исходившей от Австрии, которая неминуемо приведет к общеевропейской войне. Сделал он это так мастерски, что Австрия первая объявила Пруссии войну. Отлично подготовленные к долгожданной войне, пруссаки уже через две недели нанесли сокрушительное поражение австрийцам при Садовой в Богемии (Чехии). В августе 1866 года в Праге был подписан мирный договор, в результате которого Австрию полностью отстранили от германских дел. Был создан Северогерманский союз под руководством Пруссии, которая «прирезала» себе 1300 квадратных миль, увеличила население на 4 млн. человек, да еще получила 40 млн. талеров контрибуции, которые особенно порадовали сердца рачительных пруссаков.

Это был блистательный триумф. Благодарный народ носил Бисмарка буквально на руках, а растроганный король наградил его орденом Черного Орла, даровал титул графа и присвоил чин генерал-майора. Последнее событие особенно осчастливило сердце прусского юнкера. Говорят, когда он примерял свой новый мундир, то плакал от умиления, как ребенок. А впереди ждали новые дела. Пришло время присоединить и южных немцев. В то время об этом даже сказать было трудно, а сделать… Как это сделать, Бисмарк уже знал, но он также сознавал, что инструментом грядущего воссоединения снова станет война. В этот раз ему мешала Франция. Империя Наполеона III имела немалый вес и силу в европейской политике, и, несмотря на недавние победы Пруссии, не так-то легко было проигнорировать ее мнение. Не стоит так же забывать, что Франции было намного спокойнее иметь в соседях разрозненные и слабые южногерманские государства, чем единое, могучее, самостоятельное (и амбициозное!) государство. Утешало одно — память о том, что таким же грозным и неудобным соперником была и Австрия, пока не пала на колени пред «тевтонской машиной железного юнкера».

Война с Францией — «по воле генеалогического случая»

Казалось, опять Бисмарку помог случай. Непримиримая и гордая Испания, постоянно бурлящая в XIX веке, разразилась очередной гражданской войной. Победители свергают с престола королеву Изабеллу и подыскивают ей замену — достойного монарха. Одним из наиболее подходящих претендентов (как утверждал Бисмарк, «по воле генеалогического случая») оказался немецкий принц Гогенцоллерн-Зигмаринген, представитель боковой ветви правящей в Пруссии династии.

Франция безапелляционно заявляет о категорическом несогласии с выдвигаемой кандидатурой. Дескать, слишком часто замелькали немцы на страницах европейской истории (Греция, Румыния…), и потом, принц находится на прусской государственной и военной службе, — словом, не бывать этому! В ответ Бисмарк вкрадчиво (в предвкушении необходимой ему бури) замечает французам, что это внутреннее дело Испании и монархического дома Гогенцоллернов, настоятельно попросив при этом смягчить мотивировки насчет немецкой нации и своего «категорического несогласия». Франция немедленно обратилась к Пруссии за объяснениями. Бисмарк ответил (знаменитая депеша из Эмса), что Испания далеко и в повестке дня прусского кабинета министров такой вопрос не значится — своих дел достаточно, которых и у французов, наверное, не меньше — часто, когда внутренние дела путают с международными, войной попахивает... А что касается Испании, то, по их мнению, принц вполне подходящая кандидатура — он органично разбавит испанский огонь льдом немецкой рассудительности… В Париже поняли — над ними откровенно издеваются. И громогласно заявили: «Быть войне!».

На что рассчитывали французы? Они уж никак не думали, что немцы смогут объединиться под скипетром Гогенцоллернов. И Берлин спокойно ответил самоуверенному Парижу: «Быть!» Сплотившись вокруг Пруссии, все немцы (кроме австрийцев) через полтора месяца разгромили французов под Седаном, пленив их императора. Незадачливый Наполеон, объявляя войну, не учел главного: немцы после образования Северогерманского союза почувствовали себя нацией, и уже одно это предопределило исход войны.

10 мая 1871 года во Франкфурте был подписан мирный договор на приятии всех условий, выдвинутых победителями. Для немцев это была эпохальная победа, позволившая им завершить объединение германских земель. Еще раньше — 18 января 1871 года империя была воссоздана под короной прусских королей, а Вильгельм I в Версале был провозглашен императором. Бисмарк стал канцлером Германской империи.

Главное дело жизни он сделал, теперь пришло время окончательного признания и наград. Он получает титул князя, передаваемый по наследству, всемерно расширяет личные владения, сделавшись одним из крупнейших землевладельцев Германии. Народ боготворит и двор признает Бисмарка как безусловного лидера нации — чего еще желать? Наступило время благоденствия. Многие даже упрекали его в том, что после главных своих завоеваний канцлер в значительной мере изменился: мол, деглобализация задач измельчила его, превратила в обычного кабинетного чиновника. Но говорили так только те, кто совершенно не знал «железного канцлера». Он хорошо представлял свои очередные задачи и осознавал свое предназначение в общегерманской жизни — стабильность государства, международный авторитет и торжество закона и порядка. «Лучшее — враг хорошего» — любил повторять он. Странно и ошибочно было бы думать, что пора великих свершений для Бисмарка прошла. Отнюдь — его голова была полна планов об укреплении и процветании любимой империи, но годы брали свое. На рубеже семидесятилетнего юбилея выяснилось, что все его достижения и победы очень дорого ему стоили. Когда он позволил себя осмотреть врачам (всю жизнь панически их боялся, а они в свою очередь его), то список заболеваний занял целую страницу в больничном формуляре. Консилиум ведущих медиков страны предрек сановному пациенту скорую смерть. Но неисправимый жизнелюб решил назло всем продемонстрировать свою силу воли. Став вдруг образцовым пациентом, он через год избавился почти от всех патологий и был в великолепной форме.

Так проходит мирская слава?

Почувствовав прилив новых сил, он вознамерился преподнести родине еще один бесценный подарок — сделать ее колониальной державой. Взялся он за это с присущим ему энтузиазмом и предприимчивостью. Первым в списке колониальных приобретений были участки земли, выкупленные у туземных вождей на территории нынешней Намибии, а к началу ХХ века Германия владела колониями площадью более 3 млн. кв. км, с населением почти 13 млн. человек.

Несчастья начались в 1888 году. 9 марта умирает верный друг, соратник и сюзерен император Вильгельм I. Бисмарк тяжело перенес эту потерю — как-то сник и заметно постарел. Новый император Вильгельм II не был бесталанным человеком, но в силу юношеского максимализма считал себя избранным небесами, разделяя средневековые представления о монаршей власти Божьей милостью. Он пожелал властвовать безраздельно. Мудрый и прозорливый дуайен прусской политики хорошо понимал сложившуюся ситуацию и к чему она приведет. Совершенно точно известно, что за время своей карьеры Бисмарк подавал прошение об отставке 30 раз, это был такой особый инструмент политического влияния — 31-я была принята. Обрадованный император (слишком уж заслоняла его фигура «железного канцлера») в специальном послании объявил свои заверения в «неизгладимой благодарности», присвоил титул герцога и звание генерал-полковника кавалерии с рангом генерал-фельдмаршала. Но это уже не радовало — он ни разу не примерил ни герцогскую корону, ни фельдмаршальский мундир — остыло сердце юнкера…

За державу было обидно. Ему исполнилось 75, и все оставшиеся восемь лет жизни он демонстративно сторонится открытого участия в политике, практически безвыездно проживая в своих многочисленных имениях. Sic transit gloria mundi — так проходит мирская слава… Но так думали далеко не все. После его ухода немцы почувствовали какую-то пустоту и незавершенность в общественно-политическом устройстве своего государства. Тень великого имени застилала горизонт — отец отечества не имел права просто так уйти.

«Ушел, но не сгинул»

В такую форму можно облечь фразу, которую зачастую напоминали ему многочисленные делегации, посещающие Бисмарка порой помимо его воли. Это были политические деятели со всего мира, писатели, ученые, журналисты, военные, чиновники, предприниматели и студенты — каждому он уделял внимание и время. Существует даже сборник его речей, провозглашенных перед ними, а записи его разговоров и бесед в этот период занимают 500-страничный том. Их содержимое дает право заключить, что показное неучастие его в жизни страны было по большей части напускным — он внимательно следил за всем происходящим в стране, беспощадно критиковал правительство и бездарных политиков, искренне переживал неудачи и радовался успехам. Но годы брали свое. Чувствуя приближение смерти, он, отчаянно сопротивляясь, уже почти в беспамятстве истошно кричал на смертном одре: «Исходя из общегосударственных интересов, это невозможно! Нет! Это невозможно никогда!» Однако 30 июля 1898 года он все же потерпел, пожалуй, свое первое и последнее поражение — победила смерть. У погребального огня один из его прежних коллег, английский дипломат, произнес назидательно: «Бисмарк пережил себя, но не свое величие, и позволил себе ради вечной жизни утратить смысл жизни», присовокупив в заключение стихи своего великого соплеменника:

Все кончено! Вчера венчанный

Владыка, страх царей земных,

Ты нынче — облик

безымянный!

Так низко пасть — и быть

всегда в живых!