Катажина Грохоля: «я просто не обманываю — вот и все»

Катажина Грохоля (род. в 1957 году в Кротошине, Польша), прежде чем стать писательницей, работала санитаркой, корректором, директором таможенного склада, актрисой, машинисткой и даже консультантом в матримониальном бюро. Издала три романа из цикла «Лягушки и ангелы» («Никогда в жизни», «Сердце на перевязи» и «Я вам покажу»), два сборника рассказов («Просьба любви», «Доверенность на счастье»), автор фельетонов и сценарист телевизионных сериалов. Лауреат многих премий, среди прочих — премии общепольской сети книгораспространения «AS» EMPIK (2001, 2002) и издательского отличия «IKAR» (2002). Переведена на русский, немецкий и словацкий языки. Проживает в Варшаве.

Ее называют польской Бриджит Джонс, хотя любое подобное сравнение иногда оскорбляет амбициозных писателей. Катажина Грохоля редко обижается, поскольку на обиды у нее нет времени. Нет, она амбициозна, и даже очень. Только по-настоящему амбициозные писатели способны с иронией относиться к своему литературному предназначению и успеху на рынке. Да, она включена в сумасшедше-истощающий литературный проект под названием «Катажина Грохоля» и пишет книгу за книгой как профессионал, то есть ремесленник. Должен ли хороший писатель быть ремесленником? Очевидно, да. Ремесленники тоже иногда бывают хорошими писателями. Но Грохоля прежде всего хорошая писательница, а уже потом — ремесленник. Возможно, поэтому об ее литературном таланте свидетельствует не столько раскрученная трилогия «Лягушки и ангелы», сколько маленькая монодрама «Перегрызть дождевого червя» — страстный монолог женщины, которая мучительно и трагически переживает измену мужа.

Несколько месяцев назад вышла третья книга трилогии Катажины Грохоли «Лягушки и ангелы» под названием «Я вам покажу». Снова десятки тысяч проданных экземпляров, снова лидерство в книжных рейтингах, радость любителей популярной литературы и равнодушно-желчная реакция высоколобой критики. Но Катажина Грохоля умеет быть спокойной в литературе и страстной в жизни. И наоборот. Она просто пишет, и делает это убедительно.

— Прежде всего хотелось бы узнать о начале вашей литературной карьеры. Какими были импульсы к творчеству?

— Лично для меня карьера не может быть литературной. Для меня карьера — это счастливая жизнь и счастливая любовь. А творчество берет начало из совершенно иных вещей, то есть фактически из того же, только не следует говорить о творчестве как о карьере. О карьере можно говорить тогда, когда получишь две Нобелевские премии. Я писала всегда, ибо воспитывалась в доме, где было много книг. В связи с этим мне казалось, что одним из способов нормального труда является литературное творчество и чтение. Все очень просто: я живу среди людей, общаюсь с ними, а потом просто сажусь и пишу. Я начала писать рассказы в семилетнем возрасте. В своем первом произведении я была невестой Виннету, у нас была большая любовь, я была переодета в мужчину, а когда плохие разбойники его поймали, то я спасла ему жизнь, а меня навылет прошила пуля... А еще тогда у меня было глубокое убеждение, что для того, чтобы стать писателем, нужно выучиться на медика.

— А почему именно на медика?

— Потому что так сделали Станислав Лем и автор «Замка Броуди» Арчибальд Кронин, писатели-врачи. Мне казалось, что после того, как ты стал профессиональным врачом, можно спокойно сесть и писать. Но медика из меня не вышло: в своей медицинской карьере я не пошла дальше санитарки. Однако это была настоящая школа жизни. Мне было 19 лет, и я работала в больнице. На моих руках умерло 46 человек. С того времени я убедилась в том, что не могу заменить Господа. И до сих пор убеждена — я не Бог, не всесильна.

— Кто из писателей больше всего повлиял на вас?

— Конечно, Булгаков с «Мастером и Маргаритой», Ф.Достоевский, особенно «Идиот». Зачитывалась американской, а со временем латиноамериканской литературой, но Достоевского и Булгакова не превзошел еще никто. Я находилась под влиянием Джека Лондона, но всегда хотела писать, как Булгаков.

— А почему для вас важен именно роман «Мастер и Маргарита»?

— Потому что он — абсолютно обо всем: о жизни, любви, победе, смерти, о Боге, который существует, о невозможности выйти за определенные ограничения. Это действительно метафизический текст, от которого мурашки по спине бегают. В нем заложена невероятная философская глубина.

— Откровенно говоря, не разделяю вашего увлечения этим автором и романом.

— Подождите, вы еще слишком молоды. Но, кроме «Мастера и Маргариты», были в моей жизни еще две очень важные книги — «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери и «Алые паруса» Александра Грина. Эти книги всегда читаются по-другому, в зависимости от возраста, и всегда по-другому отвечают на главные человеческие вопросы. Но главный источник вдохновения — не литература, а собственная жизнь. Когда я работала санитаркой и видела смерть многих людей, я усомнилась в существовании Бога, но вместе с тем из этого сомнения родилась вера. Вера невозможна без сомнения — это я прекрасно поняла. И моя вера выстраданная и вполне осознанная, ведь недаром я крестилась уже в зрелом возрасте.

— Вы получали какие-то знаки или откровение?

— Вся моя жизнь — один большой знак. Я проживаю свою жизнь очень интенсивно: если болею — то раком, а если влюбляюсь — то все бросаю. Но несколько раз в жизни, когда казалось, что выхода из ситуации не существует, я чувствовала, что вселенная склоняется надо мной, чтобы помочь.

— Ваши произведения на первый взгляд очень простые, и многие люди в Польше или в Украине пережили похожие, а может, даже еще более драматичные и трагические истории. Банальный вопрос: в чем секрет вашего успеха?

— Я просто не обманываю — вот и все. Я осуществляю чистую запись того, что чувствую и что через меня проходит. Иногда мои читательницы говорят: «Черт побери, я пережила то же самое!», или «Я слышала когда-то похожую историю!», или даже «Я так же вижу жизнь, как видите ее вы!» У многих людей похожий опыт, но нужно еще уметь это подать. Кажется, мой секрет в том, чтобы писать просто, не лгать и не терять надежду.

— Кстати, о надежде: вы не скрываете, что смогли в свое время выйти из критической жизненной ситуации... Я имею в виду вашу болезнь.

— В тридцатилетнем возрасте у меня обнаружили рак, который был неоперабельным. Я избежала смерти из-за стечения обстоятельств. Меня убедил мой одноклассник-медик, которого я случайно встретила на какой-то юбилейной встрече выпускников. Потом я пошла в больницу и просто настояла на операции, хотя шесть врачей убеждали меня в том, что операция в моем случае невозможна, а существуют иные способы лечения — радио- и химиотерапия. Но я почему-то была убеждена, что нужно идти под нож, и поэтому сказала: «Я настаиваю на операции. А права я или нет, увидим после того. Главное, чтобы об этом не узнали мои родители». Просто в определенный момент ко мне пришла уверенность — я должна это пережить и победить. Хотя буквально незадолго до этого я развелась с мужем, которого очень любила, и хотела умереть.

— Главной темой ваших произведений являются отношения между мужчиной и женщиной. Чем, по вашему мнению, отличается польская женщина, например, от западноевропейской?

— На душевном уровне — ничем. Считаю, западная женщина более ленива в потребительском смысле. Она живет на всем готовом и ни о чем особенно не беспокоится. Но этот уровень несущественен, ибо на душевном уровне — все мы одинаковы. У каждого, независимо от пола, есть потребность в творчестве, независимо от того, шьет он платья или пишет поэзию. Иное дело, когда речь идет о польском мужчине, попавшем в довольно затруднительное положение общественной трансформации, что, конечно, очень влияет на его поведение. Он более неспокойный и нервный, ломает себе голову, как содержать семью или не заводить ее. Происходит мучительная инверсия гендерных ролей. Все чаще встречаешь сильных женщин и слабых мужчин.

— В прошлом году вы впервые посетили Украину. Какое у вас сложилось впечатление о нашей стране?

— Во Львове мне показалось, что я возвратилась домой. По духу Львов намного больше польский город, нежели Варшава. Но это не означает, что я буду отрезать на карте этот клочок земли и автоматически полонизировать его. Так же хорошо я чувствовала себя, например, в Берлине. Иногда складывалось впечатление, что там как дома. Может, не у меня дома, но в добром, уютном доме, где живут приятные люди, с которыми я давно не виделась и которые меня давно ждали. Но Украина мне показалась довольно печальной страной. Особенно остро я пережила переход через границу и то, как польские таможенники относятся к украинцам... Это действительно очень неприятно. И вообще, я не понимаю, зачем нужны границы, которые так разъединяют людей и настраивают один против другого. Если вернуться к вопросу о различии между восточной и западной женщиной, то оно проходит именно, хотя это и очень печально, по линии польско-украинской границы. Мне как-то попала в руки статистика — в Украине 70% женщин подвергаются агрессивным действиям со стороны мужчин. И украинская женщина, как правило, практически не получает никакой защиты ни от милиции, ни от социальных служб. В Польше все это начало меняться в лучшую сторону. Восточной женщине больше грозит опасность и она является более репрессированной. Пусть бы кто-нибудь на Западе попробовал оскорбить женщину...

— Как вы относитесь к феминизму, и в частности к феминистической прозе?

— Думаю, каждый мыслящий человек является феминистом. Мой любимый феминист — известный польский психолог Войцех Айхельбергер. Хотя я и понимаю, что женщины, которым раньше затыкали рот, сейчас громко кричат. Это понятно: у каждого унижения есть своя противоположная сторона. Все равно, говорится ли в этом случае о народе, общественной группе, лицах нетрадиционной ориентации или о полах. Я — против того, чтобы феминизм ассоциировался с войной, криком или истерией. Я принимаю феминизм как убежденность в том, что все мы — люди. Иногда, когда я читаю феминистическую прессу, то складывается впечатление, что это определенный круг крикуний. Но если присмотреться внимательнее, то они отнюдь не крикуньи: эти женщины борются за равные права мужского и женского пола. И они думают не о том, чтобы принизить мужчину и самим занять главенствующее место, а о вполне простой вещи — взаимном уважении обоих полов. Хотя, разумеется, в определенных делах равенство просто невозможно. Женщине не стоит и нельзя, например, поднимать 50-килограммовые тяжести. Да и зачем это ей? Речь идет о равенстве перед Богом, то есть перед самим собой. Должен существовать такой принцип: «Мужчина, ты меня уважаешь, поскольку я — женщина. А не потому, что я слабее или хуже».

— Однажды вы назвали свою прозу психотерапевтической. Не мешает ли это вашим книгам как произведениям искусства? И что будет через несколько лет, когда ваши книги будут продаваться хуже и перестанут быть лидерами рейтингов?

— Я никогда не отождествляла успех с количеством проданных экземпляров. Он зависит от других вещей. Поверьте, я не стану несчастной от того, что меня перестанут читать. Я отнюдь не страдаю от того, что мои книги помогают людям. Наоборот, настоящая литература должна поддерживать человека. Приятно видеть на встречах с простыми читателями, что твои книги зачитывают до дыр. Мне приходилось подписывать экземпляры, уже прочитанные десятками людей. В кругах интеллектуалов выработался определенный стереотип: дескать, читать Грохолю — безвкусие. Но это не означает, что амбициозный читатель не берет мои книги в руки. Мой приятель, психолог Анджей Вишневский однажды сказал: «Катажина, и дальше пиши как писала! Умные тебя лучше узнают, а глупым просто принесешь удовольствие».